Читать книгу Перед концом света. Синдром восьмидесятника - - Страница 2

Зима на Кубани – дама капризная. Настоящей бывает редко. В иные годы и снегом не запахнет. Изморозь да слякоть – вот её визитная карточка.

Правда, старики вспоминали, как в пятьдесят каком-то достопамятном году навалило так, что из хат было не выбраться. Сугробы до крыш наметало. А чуть подморозило – детвора оттуда на санках скатывалась.

Петрович такого не помнил. Может, слишком мал был или к тому времени ещё не родился. Но услышанный когда-то рассказ настолько пленил его воображение, что порой с приходом зимы он с детской непосредственностью лелеял надежду стать свидетелем столь необычной для здешних мест причуды природы.

Зачем это было нужно, Петрович и сам не мог толком объяснить. То ли обрадоваться поводу не выйти на работу, как, бывало, в школьные годы наслаждались ощущением счастья от несостоявшегося из-за болезни учителя урока (в момент ликования даже не приходило на ум узнать, что случилось с бедным наставником; главное – урока не будет!). То ли от желания окунуться в чудеса мироздания и с благоговением наблюдать за мириадами падающих из бездны целомудренно-нежных пушинок, мгновенно растворяющихся на распростёртых горячих ладонях, словно для очистки души от человеческой скверны. А вокруг прямо на глазах подымается сахарная вата, укутывая крыши, припаркованные к подъездам машины, придавленную осенней влагой листву, клочки целлофана, пластиковые бутылки – словом, всё, что попадается на пути нескончаемой лавины бесшумных белоснежных шмелей, хотя бы на время пряча с глаз прощальные штрихи осени, достижения и издержки цивилизации.

Конечно же, были и в его жизни разные поводы для воскрешения в памяти забавных происшествий, подобных тому снегопаду, да Петрович никогда не напрягался, чтобы их коллекционировать. А зря… Сейчас, может, хоть они бы смогли отвлечь от дурных предчувствий, как яркая погремушка – неожиданно всплакнувшего ребёнка.

Нынче первое декабря пришлось на субботу. И Кубань, как обычно, встретила зиму по-тёплому: днём даже ожидалось плюс двадцать при малой облачности. Чем не праздник блаженства после трудовой недели! Однако чутьё матёрого клерка из-за случившегося накануне недоразумения мешало расслабиться. В придачу щемяще подавливало за грудиной. Видно, наступала чёрная полоса.

Утром, когда Петрович проснулся, в ушах шумело, будто изнутри по перепонкам колотили палочками, завёрнутыми в войлок. Давление зашкаливало. Для надёжности он подкрепился таблеткой и с усилием заставил себя не отступаться от ранее задуманного – навести порядок в палисаднике. Надо было удалить оставшиеся бутоны роз, подрезать и прикопать землёй кусты, чтобы те не подмёрзли зимой.

Дружок радостно встретил возле крыльца дома, нежно поскуливая и приветливо виляя пушистой сарделькой. Но Петрович, даже не потрепав, как обычно, по лоснящейся смоляной холке, мягко отстранил его носком сапога. И умный пёс, помесь дворняжки с таксой, в ожидании дальнейших событий засеменил на своих кривых коротких лапках следом, пока хозяин ходил под навес за рабочим инвентарём.

В палисаднике перед домом Дружок окончательно успокоился. Он примостился на кучке подсыхавших после последней прополки сорняков и стал следить за работой, лишь изредка отвлекаясь, чтобы с лаем прогнать с соседской калины воробьёв. Дерево росло за зелёным штакетником, перед которым пролегала узкая полоска земли, шириной не более метра, засаженная клубникой. Несколько ягодных кустиков, перепутав время года и, видимо, желая привлечь к себе внимание, сумели кокетливо прихорошиться цветочками, чем вызвали интерес какой-то приблудившейся пчелы. Обнаружив постороннего на вверенной ему территории, Дружок через забетонированную площадку перед домом, разделявшую розарий и клубнику, кинулся наводить порядок, по пути спугнув неизвестно откуда появившегося мотылька с рубиновыми, в траурной окантовке, крылышками.

Петрович слишком поздно заметил это впорхнувшее в палисадник чудо (зима на дворе!), даже не успев толком полюбоваться.

– Дружок, ко мне!

Пёс отреагировал мгновенно и подскочил к хозяину, но бабочка уже плавно перепорхнула к соседям.

– Что ж ты, Дружище, такую красоту от нас отгоняешь? – произнёс Петрович, потрепав покорно обвисшие бархатные уши собачонки. – Ну да ладно… Может, ты и прав. Ни к чему нам печальные вести… Иди! Не мешай! Работы много.

Мужчина легонько оттолкнул пса в сторону и поглядел вслед исчезнувшему за забором мотыльку, мысленно ругнув себя: «Никогда в дурные приметы не верил, а тут зациклился: чёрная полоса, траурная окантовка…»

Приятная свежесть утра и тень от дома, укрывавшая от прямых лучей, дарили редкую возможность потрудиться с удовольствием. Однако, несмотря на недавно принятую таблетку, по-прежнему шумело в ушах. Ещё с полчаса какая-то неведомая сила настойчиво пыталась пробиться оттуда наружу, пока наконец не затухла. Правда, и это не принесло облегчения. Навалившаяся вялость – словно мешки оттаскал – превратила любимое занятие в рутину. Срезал – подрезал – окучил, срезал – подрезал – окучил.

Домашний розарий – его гордость прежних лет, куда он изначально выплёскивал заторможенную было с горя энергию, – слыл одно время (пока не привыкли) объектом пристального внимания множества зевак. Они появляются всегда, когда сарафанное радио разносит весть о каком-либо неожиданно вскочившем прыщике на уныло-провинциальном теле затерявшегося в бескрайних кубанских полях городка. Одни люди приходят просто поглазеть; другие – заразиться идеей и устроить, чтоб получилось не хуже, у себя на подворье. Даже возле курятника. Главное не отстать. Такие уж нравы в провинции.

Осенью девяностого, вскоре после смерти Нины и в память о ней, Петрович засадил палисадник перед домом её любимыми цветами. Страна тогда ещё не перебродила перестройкой. В моду входил парад суверенитетов. После выступления Ельцина о своей самостийности заявила Украина, затем – Грузия. На дискотеках молодёжь «зажигала» под ламбаду, раскрепощая общество от советского ханжества с его крылатой фразой: «У нас секса нет!».

Любители дармовщины (советская власть приохотила!) поголовно липли к экранам, вожделенно мечтая оказаться среди счастливчиков при раздаче денег и призов с «Поля чудес», и с нетерпением ожидали очередного стриптиз-шоу с транслируемого в онлайн-режиме съезда народных депутатов. Там, правда, денег не выдавали, зато порой «зажигали» покруче ламбады, оголяя позиции многих видных политиков. Но тогда Петровича раздражал даже сам вид телеящика, вызывавшего болезненные ощущения напоминанием о последних Нининых увлечениях сеансами психотерапии от «Рабыни Изауры» до Чумака и Кашпировского.

Нет, он ничего не имел против экстрасенсов. И мужиков этих не считал шарлатанами. Они пахали честно. Как-то заряженную Чумаком воду слил в литровую банку, отнёс в кладовку и забыл про неё, а через год случайно обнаружил и удивился свежести: словно только из-под крана. Почему? Под воздействием биоэнергии?

Или такой пример. Когда сослуживица про мужа рассказывала, как он во время сеансов Кашпировского головой мотал, оторвать от шеи пытался, все недоверчиво посмеивались. Но однажды вечером Петрович, вернувшись с огорода с «простреленной» поясницей, прилёг перед телевизором на диван (как раз Кашпировский выступал), получил от экстрасенса установку и задремал. По окончании проснулся, встал – боль в пояснице исчезла. Фантастика! Ведь поутру уже на уколы собирался…

А вот Нине ничего не помогло.

Она долго не отпускала… Ночью, во сне, вдруг видел, как срывается с обрыва, крича: «Спаси меня!». Он пытался добежать, но ноги становились ватными, подкашивались, словно отсидел их. Нина летела в пропасть, взывая о помощи, а у него по телу мурашки бегали, немели руки, перехватывало дыхание. Он рвался к ней, рвался! Не успевал…

Мучительные видения наваливались и днём. То неожиданно из спальной комнаты дверь откроется… Почему? Там никого нет.

Нина?.. Неужели?

Но дверь тут же закрывается.

То вдруг в окне за занавеской мелькнёт её лицо. Сейчас окликнет!

Тщетно…

Тяжкие чувства, горькие мысли, сквозняки, светотени – всё перемешалось в сплошном кошмаре первых дней после её смерти. Соседки советовали в церковь сходить, свечку поставить за упокой. Не пошёл. Не смог. Не верил. Отвечал: «При чём церковь? Там у попов свой бизнес. Всё по прейскуранту. Они же не просто за души близких наших молятся – деньги за свечки отрабатывают».

Коммунистом был. Атеистом.

Розы и Олеся, дочка, спасли тогда от безумия.

…Дружок с лаем рванулся к штакетнику, куда несколько минут назад скрылся мотылёк.

– Фу ты, чертёнок, аж сердце оборвалось, – с испугу выдохнула красивая, в самом соку, женщина.

Довольный произведённым эффектом – предупредил хозяина о появлении постороннего человека – пёс спокойно вернулся на пригретое место.

– Здрасьте, дядь Лёш! Поздновато в этом году укрываете своё богатство.

– Да какое там богатство, Люся! – ответил Петрович и подошёл к штакетнику. – Помнишь, раньше они были роскошные, настоящие королевы, как ты! А сейчас – на вот тебе букетик – будто сиротки неухоженные.

– Спасибо, – женщина взяла протянутые через забор цветы и поднесла их к лицу. – Аромат, аромат-то какой!.. А бутончики маленькие – просто, может, не сезон. Тепла не хватает.

– Конечно, – подыграл ей Петрович. – Но главное – в другом: почва утомилась. Теперь хоть грей, хоть рыхли, хоть поливай, хоть удобряй – ничего не поможет. Так и будут хиреть. Устала земля от них.

Скорее всего, Люся не поняла сути его последней фразы. Спешила на работу. Она оказалась неплохим предпринимателем – содержала популярный у молодёжи бар в центре города, а с тонкостями агротехники вряд ли была знакома. Да и сам Петрович не сразу дошёл до философского осмысления им сказанного.

Благо, несложная монотонная работа давала пищу к отвлечённым размышлениям:

– Земля устала, потому что розы ради благоухания обеднили, отравили почву. Их корни после переработки минеральных веществ оставляют ядовитые выделения, угнетая всё живое вокруг себя.

И вдруг (эврика!) он остолбенел от неожиданности: «Так вот в чём заключается «страшная сила» красоты?»

…В эти минуты Петрович не мог и предположить, что недели через три похожая мысль ещё раз осенит его, после чего он потеряет сознание…