Читать книгу Импэриа Рэдас - - Страница 7

– Бред! Бред! Бред! – возмущался Айдар Валиев – Откуда в Кулешах слоны? Я просто пошутил, а все издеваются! Но вы – то, Виталий Андреевич! Ведь я вас всегда уважал и слушался! А вы меня на слона променяли!

– Мне по телефону доложили – ковригинский сынок приехал и увидел. Сходи и разберись! Да не расстраивайся ты так, может, это не слона зарезали, а кого-то другого – неловко оправдывался кулешовский прокурор, участвующий в оперативке заводского отделения полиции в связи с приездом важных гостей.

– Крокодила! – с готовностью подсказал Валиев.

– Почему крокодила?

– Люди говорят, не я!

Присутствующие на совещании коллеги Айдара уже давились от смеха, и Виталий Андреевич Бубликов, сдвинув брови, строго скомандовал:

– Лейтенант Валиев разберитесь и доложите!

Но все уже во всем разобрались, и даже Изольда Львовна успокоилась и поднялась в квартиру. А дело вот в чем – проектируя новый социалистический город будущего, сталинские архитекторы совершенно не экономили ограниченные государственные ресурсы и предусмотрели во дворах Заводского района Кулешей три фонтана классической формы, два с рыбками и один – слоненок. Наступившая в девяностых годах рыночная эпоха в России привела к кардинальному пересмотру взглядов на городскую инфраструктуру, короче, денег на фонтаны в местном бюджете не стало, и они заросли густой травой. Но зимой две тысячи девятнадцатого года депутаты Городской Думы Кулешей предложили сообществу местных предпринимателей добровольно – принудительно поучаствовать в городском благоустройстве к празднованию Дня Независимости России. Первого июня произошло открытие отремонтированного фонтана-слоненка с участием жильцов прилегающих домов, местных чиновников, предпринимателей и городской телекомпании Тарус. Фонтан всем понравился – круглая ярко-голубая чаша с фигурой слоненка светло-серого цвета в натуральную величину в центре, но уже через неделю вода в чаше стала застаиваться, и фонтан пришлось отключить для ремонта труб.

А после утреннего мщения неизвестных придется перекрашивать и самого слона, заляпанного большими кровавыми пятнами. Поэтому ничего удивительного нет в том, что Изольда Львовна была так возмущена открывшейся ей картиной.

Но Айдару Валиеву все это не принесло никакого облегчения! Таруские корреспонденты, оказавшиеся на месте происшествия раньше него, буквально намертво вцепились, да еще и камеру ему в лицо направили:

– Как вы думаете, в чем смысл такого вандализма? Что вам известно о мстителях?

– Что слона они не резали! Больше ничего не знаю!

– Господин лейтенант, общественность имеет право знать, что происходит в городе! Не уходите от ответа!

– Так я же стою, на месте стою, не ухожу. А в городе у нас все в порядке, пусть общественность не волнуется.

– Как вы думаете, что будет двенадцатого июня?

– А тут и думать нечего! Все готовы праздновать и мстить. Правда, калинковскую дорогу прибрать надо…

– Уже который год мстители действуют в Кулешах, но вы ничего сказать не можете!

– Так вы сначала скажите! Кто их покрывает? Что они, в пустоте художествами занимаются, что ли? В шесть утра они слона резали, тьфу, Администрацию с фонтаном красили, а где свидетели? Мы же не оккупанты, не фрицы! Мы полиция! Российская полиция!

– Значит, мстители пользуются поддержкой народа?

– Конечно! Кто яйца пуляет в чиновников? Народ и пуляет.

– А полиция что делать будет?

– Мы всегда с народом! – воодушевился Айдар и добавил – И вообще, Крым наш! С праздником независимости, россияне! С наступающим!

Затем Валиев энергичным шагом, пока телевизионщики не опомнились, быстро покинул двор с фонтаном. Не подумайте, он не испугался – просто вспомнил, что ему надо срочно оформить административные наказания поселковским драчунам, чтобы заставить этих гремлинов убрать свой мусор с калинковской дороги. Только Крым здесь причем, Валиев?

Озадаченным корреспондентам также некогда было ломать голову над странным поведением кулешовской полиции, они добросовестно все засняли на камеру и рванули вслед машинам с Григорием Ковригиным, Мироном Ригой и охраной выполнять редакционное задание по освещению визита нового хозяина на свой завод.

Эрих Михайлович Лайбе управлял Кулешовским металлургическим заводом уже почти пять лет. Родом он был с Латвии, где тридцать лет проработал на Лиепайском металлургическом заводе, последовательно пройдя путь от цехового мастера до заместителя главного инженера завода. Осенью две тысячи тринадцатого года после объявления банкротства предприятия он перебрался на Донецкий металлургический завод, откуда его пригласил к себе давний знакомый Александр Петрович Ковригин. Нет, друзьями они не стали, но Ковригин очень ценил Лайбе за его педантичность и добросовестность, всегда корректно и уважительно общаясь с ним на уровне хозяин-работник. Да, уважаемые читатели, Александру Ковригину пришлось отступить от своих убеждений и стать-таки настоящим хозяином своего завода, но произошло это не сразу и нелегко!

– Добрый день! Прошу, присаживайтесь! Примите мои соболезнования, Григорий Александрович и вы, Мирон Сергеевич – мягкий акцент и неторопливая, плавная речь до сих пор выдавали в Лайбе его балтийские корни – Вы не против знакомства с заводскими работниками? Или отложим?

– Пожалуй, отложим – согласился Рига – Григорию в кабинет отца надо.

– Сейчас откроют и проводят. Светлана! – позвал секретаря Лайбе.

Мирон Сергеевич, удобно устроившись в большом кресле, пытливо всматривался в собеседника:

– Ну что, Эрих Михайлович, в прятки играть не будем? Какие твои планы?

– А ваши? – осторожничал Лайбе.

– Выстоять! Я прямо говорю – ты нам нужен. Если дело в деньгах, называй сумму!

– Деньги – это… хорошо. Но их мне уже предложили.

– Понятно! Тогда что? Ну, не тяни, ты же меня знаешь!

– Мне нужны две вещи – отбросил деликатность Лайбе, и сразу заговорил быстро, без акцента – Пост директора еще на пять лет с настоящими полномочиями и долю в акционерном капитале.

– Ясно! Насчет поста согласен, а вот про долю – ее тебе никто дарить не будет, заплатишь сполна. Отсрочить оплату можно с учетом финансовых результатов завода, но закладывать долю мы тебе не позволим. И это все! Вот и подумай, сколько откусить сможешь? Но Григорий должен контролировать свой актив.

– Я думаю, мы договоримся – довольный улыбался Лайбе.

– Мы да! А стервятники?

– Есть у меня предложения, обсудим.

Собеседники погрузились в обсуждение сложных финансовых вопросов, а что же Григорий?

Он стоял посреди отцовского кабинета и не знал, что ему делать. Большая квадратная комната с двумя высокими занавешанными окнами напоминала ему сумрачное таинственное царство, где, сколько Григорий себя помнил, пропадал его отец. Он всегда работал – здесь в Кулешах и потом в Москве, даже когда заболела мама, эта чертова работа не закончилась, даже на следующий день после ее похорон Григорий опять услышал: «Я на работе, когда освобожусь, мы поговорим».

«Что же такого важного вершилось здесь?» – недоумевал Григорий. Конечно, он понимал, что его собственное благополучие напрямую зависит от завода. Но зачем продолжать тратить львиную долю своей жизни на этого бездушного монстра, когда все условия безбедного существования твоим близким уже созданы? Почему отец продолжал выбирать монстра, но не своего сына?

– Нет! Ты любил меня! И маму тоже – бормотал Григорий – Я всегда чувствовал, что ты думаешь обо мне. Но мы так мало времени проводили вместе! Завод! Всегда завод! – уже злился Ковригин-младший – Что я должен сделать?! О чем ты мне написал?! Я все сделаю, но он мне не нужен! Прости…

Очаровательная блондинка заглянула в кабинет:

– Григорий Александрович, что-то нужно принести? Эрих Михайлович поручил мне во всем вам помогать!

– Спасибо, Светлана – поблагодарил секретаря директора Ковригин – Все в порядке, только сумрачно здесь как-то!

– Сейчас! – Светлана шустро подняла жалюзи с большого окна, выходящего на центральную площадь между заводоуправлением и проходной – Ого! Уже собрались!

– Кто? – не понял Григорий и тоже подошел к окну.

Два десятка женщин, абсолютно прекрасных телом и душой в своем яростном порыве за справедливость и лучшее будущее, ринулись красочно протестовать перед хозяйскими окнами, будто по команде Светланы. У каждой валькирии были заняты обе руки – в одной вился по ветру российский триколор, в другой – крупно написанный лозунг (у всех – похожего содержания):

– Верните Крым!

– Крым наш!

– Руки прочь от Крыма!

– Крым сожрали!

Григорий задумчиво спросил Светлану – Лозунги какие-то странные? Он уже наш.

– Ваш! А им он тоже нужен!

– В смысле? Он же общий.

– Это за двадцать тысяч? У нас столько в месяц зарабатывают! А если мама одна, какой Крым?

– Так его что, делят, что ли? За деньги?

– А вы думали бесплатно? – задорно и с огоньком отвечала Светлана, но совершенно непонятно.

– Да ничего я не думал… Странно как-то – нерешительно бормотал Ковригин – А чего они здесь Крым требуют?

– А где еще? Вы же хозяин! Все деньги у вас!

– У меня столько нет – испугался Григорий – Целый Крым!

А на площади к прекрасным валькириям уже устремились корреспонденты Таруса, настраивая камеры на наиболее фотогеничных протестанток.

– Это политический протест? Почему такие требования?

– А чем мы хуже? Вот чем мой сын виноват?! Кое-кто завод получил просто так! А моему – Крым тогда дайте!

– Точно! Мы все за него платим, из каждого кармана повыгребали!

– Горбатимся, а толку чуть! Мы же на Францию не просим – только на Крым!

– Ну, ты и хватила! Франция! Наши рожи там не гожи! Это для хозяйских деток, а остальным – шиш!

– За себя говори! Моему все гоже! И Крым я не отдам!

– Я инвалид, без мужа рощу двоих детей. Они у меня слабенькие, болеют часто. А в Крыму такой климат и море! Несправедливо это! Верните Крым!

Внезапно по этой сумятице криков и телодвижений пробежала какая-то большая волна и, наткнувшись на стоящих перед входом в заводоуправление охранников, схлынула обратно в море, унося с собой прекрасных и загадочных валькирий с их весьма экстравагантными требованиями. Но ничто в нашем мире не проходит бесследно – прямо перед телекамерами Таруса неизвестно откуда буквально материализовался ошарашенный господин Царапкин, весь увешанный ленточками российского триколора. А еще он крепко сжимал в своих, не знающих физического труда, холеных, белых руках самый большой и самый оригинальный лозунг исчезнувших протестанток – «Мы на горе всем буржуям Крым вернем и потанцуем!»

Секундное замешательство, вызванное взаимным отказом господина Царапкина и корреспондентов Таруса поверить своим собственным глазам, сменилось яростным негодованием одного и ехидными вопросами других:

– И вам тоже Крыма мало, Францию подавай?!

– Это провокация! – в ответ завопил градоначальник – Да что происходит?!

– Крым ваш, господин Царапкин, или не ваш?

– Пуссик! Пуссик! Пуссик! – возмущенно скандировал мэр – Проверь! У них точно есть яйца! Я знаю!

– Успокойтесь, Симеон Иоаннович! – Игорь Владиленович Пуссик наконец-то пробрался к шефу – А вы хулиганы! Я полицию вызову!

Григорий озадаченно посмотрел на Светлану, но та, пожав своми красивыми, белоснежными плечами, возмущенно воскликнула:

– Бессовестный какой! Крым детям нужен, а он кто? Ни стыда, ни совести! Не давайте ему ничего, Григорий Александрович! Пожалуйста!

– Не дам! – твердо пообещал Ковригин.

– Пойду все Эриху Михайловичу расскажу! Он этого Царапкина не выносит!

Так ничего не понявший Григорий задумчиво посмотрел вслед убегающей Светлане и снова вернулся к своим проблемам. Сунув руку в карман, он достал маленький серебристый ключ от сейфа отца и буквально заставил себя открыть его. Внутри сейфа лежали два одинаковых конверта, один с надписью – сыну, другой с пометкой – Григорию К.

Григорий сразу вспомнил, что отец обычно не называл его полным именем, только, когда был крайне недоволен его учебой или поведением, а еще, после смерти матери, когда заставлял его выйти из своей комнаты и начать жить снова.

Руки Григория сами потянулись к первому конверту и быстро разорвали его. Обычный лист бумаги был заполнен острым, размашистым почерком Ковригина – старшего:

Сын! Гришенька, родной мой!

Я люблю тебя больше всего на свете! Поверь, я боролся изо всех сил, чтобы не оставить тебя, но смерти не избежать. Прости нас с мамой, что ушли, но мы всегда с тобой.

Сын мой, ты моя жизнь! А я хочу жить вечно и счастливо, помни об этом! Я верю, ты встретишь свою женщину, и у меня будут внуки и правнуки. Не плачь мой взрослый сын, я с тобой, я всегда буду с тобой.

Я не писал завещания – ты мой единственный наследник, только прошу не забудь твою Леди Изо, ты же понял, кем она была для меня.

И еще – я не хочу заставлять тебя открывать второй конверт, можешь просто порвать его. Но, если ты решишь открыть, то знай, я пойму любое твое решение.

И напоследок – твоя мама просила меня вырастить тебя самостоятельным человеком, не трястись над тобой и не оберегать излишне, но я всегда волновался за тебя, особенно после ее смерти. Я не знаю, удалось мне это или нет, но и ты сам не знаешь! Может, попробуешь?

Сынок, прощай. Живи, живи долго и счастливо! Твой отец.

Глухо воя, Григорий рухнул в кресло – боль снова затопила мир, и московский дождь догнал его в Кулешах. Ничего не будет больше и ничего не надо! Григорий умер. Или хотел умереть?