Читать книгу Собиратель кукол. Мой парень – серийный убийца - Группа авторов - Страница 3

Мы бодро шагаем по коридору полицейского морга. Над головами трещат лампы, наполняющие пространство голубоватым светом, который кажется таким же мертвым, как и здешние постояльцы. Я вдыхаю влажный воздух, пропитанный дезинфицирующими средствами и легким формалиновым душком, таким же острым, как духи Эли. Сегодня тут абсолютно пусто, и наши шаги наполняют это тихое место непочтительным эхом.

Саймон останавливается у дверей прозекторской и резко поворачивается лицом ко мне.

– Босс, можно я сегодня не пойду? – гнусавит он.

– С чего вдруг? – огрызаюсь я, готовый в любой момент вспыхнуть, как спичка.

Все, о чем я могу думать – это девушка, которая там лежит. Девушка, которая оказалась на холодном столе из-за нас. Все остальные воспринимают дело Душителя как обычную работу, а в его жертвах отказываются видеть людей. Так проще. Да только я так не могу.

– Понимаете, босс, этот запах… он просто впитывается в тебя, а у меня свидание с девушкой вечером.

– Так пойди и помойся, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

– Его не отмоешь. Он впитывается в слизистые рта и носа, а мне еще целовать ее на прощанье. Поцелуй с запахом мертвечины. – Он морщится.

– Из тебя не выйдет хорошего копа, – отпускаю я хлесткое замечание, которое, впрочем, не производит на протеже должного эффекта.

– Я понимаю, босс, но не всем так повезло совместить личную жизнь с просмотром трупов. – Он понимает, что сморозил лишнего, и тут же заводит новую тираду, пытаясь вывернуться из неловкой ситуации: – Я имел в виду, что миссис Малленс тоже профессионал и ничего против душка не имеет.

– Еще раз скажешь нечто подобное и будешь Эли столы мыть! – бросаю я угрозу эффектную, но, к сожалению, абсолютно невыполнимую.

Я борюсь с искушением взять его за шкирку и втащить в прозекторскую, но меня сдерживает уважение, которое я испытываю к жертвам нашей халатности.

Цоканье туфель на высокой шпильке по кафельной плитке становится все более отчетливым. Двери прозекторской открываются, и в коридор с грацией олимпийской богини выходит Элисон.

Если вы когда-нибудь представляли судмедэксперта, как мужика за пятьдесят в замызганном фартуке и жующего бутерброды рядом с очередным клиентом, то увидев Эли, испытаете неслабый когнитивный диссонанс. Медицинский костюм сидит на ней так ладно, что можно легко оценить точеную фигурку, волосы забраны в высокий пучок, а на ногах обязательные туфли на шпильке.

Парни называют Элисон «Королевой севера», и каждый не прочь выпить в ее компании пиво или чего покрепче, но у Эли специфический вкус. Мне кажется, что в партнере она ищет того же, что и я: безудержного драйва и животной страсти, чтоб кровь вскипала от мимолетного прикосновения или взгляда.

– Ну что, мальчики, заходить будем? А то все в коридоре мнетесь, как после учебки, – улыбается она.

– Иди уже, – недовольно ворчу я, тихонько врезав Саю по плечу.

– Спасибо, босс! Я отработаю, – говорит он и припускается к выходу, словно мальчишка, которого отпустили на переменку.

– Прости за этот цирк, Эли. – Я виновато опускаю глаза.

–Да брось ты, Фрэнни! Нельзя быть таким серьезным. Вот, держи. – Она протягивает мне баночку.

Я запускаю туда палец и оставляю под носом пару щедрых мазков ментоловой мази. Вхожу в прозекторскую на вдохе, словно в ледяную воду ныряю. Сразу понимаю, что мазь тут не поможет. Запах гнили настолько сильный, что желудок сразу начинает выворачивать, хотя я предусмотрительно пропустил завтрак.

Я удивляюсь Эли. Знаю ее не первый год, но все равно восторгаюсь. Стоит у стола с тем, что осталось от бедняжки, и выглядит бодрой и свежей. Смотрит на меня с чуть заметной усмешкой. Отвратительный контраст. Живая цветущая женщина, а рядом с ней то, во что она может превратиться, встретив не того парня

– Все еще не куришь? – вздыхает она.

– Нет, – выдавливаю я, борясь с рвотными позывами. Чувствую, как воротник рубашки намокает, а сердце выбивает в груди ритм настолько бешеный, что под него можно отплясывать самбу.

– Это ты зря! – произносит она экспертным тоном.– Было бы проще! Обоняние не такое острое. Не понимаю, чего ты боишься. Шансы умереть от эмфиземы легких, вызванной курением, у людей твоей профессии куда ниже, чем риск скончаться от инфаркта, вызванного нервными стрессами и литрами черного кофе.

– Ты умеешь обнадежить, Эли! – улыбаюсь через силу.

Я приближаюсь к столу, и запах становится настолько нестерпимым, что я прижимаю к носу платок. Уж сколько видел подобных трупов, а привыкнуть все не могу. Точнее так – привыкли моя психика и глаза, но не желудок.

С фото из досье на меня смотрит красивая девушка. Темные волосы, живые карие глаза – всего этого больше нет. Есть только подгнившие куски плоти, которые Эли выложила на столе, словно собирала конструктор или сшивала разорванную куклу. Лицо – распухшая восковая маска, в которой с трудом можно различить человеческие черты. Длинные волосы, испорченные химией, висят лохмотьями, а некогда пышная грудь напоминает неопрятные лепешки с темным центром. Кожа желтовато-коричневая, будто смазанная йодом.

– Чем порадуешь, Эли?

– Особо ничем. Все как обычно. – Тон её такой будничный.

Обычно. Когда это успело стать нашей повседневностью? Уже третья жертва, а мы тыкаемся по углам, как слепые котята.

–Причина смерти?

– Ты ее знаешь, – говорит она ледяным тоном. И только я знаю, что под этой внешней холодностью кроется атомный реактор. – Давай по порядку, Фрэнни. Убитая – белая женщина двадцати семи лет, волосы темные, глаза карие, рост при жизни 170-175 сантиметров, вес, предположительно, 55-60 килограмм. Странгуляционная борозда выражена слабо, подъязычная кость сломана, так что причина смерти – механическая асфиксия. В борозде обнаружены шелковые волокна. Их мало, и они почти уничтожены отбеливателем.

– Изнасилована, как и остальные?

Она качает головой.

– У нее был сексуальный контакт незадолго до смерти. Труп относительно "свежий". Пролежала не больше месяца, так что можно сказать, что это вряд ли было изнасилование.

– Почему?

– У нее очень высокий уровень окситоцина. Это был страстный секс, которого она хотела. И, вероятно, с ярким финалом, – объясняет Эли с мечтательной улыбкой на губах.

– Как тогда объяснить эти отметины? – Я указываю на сошедшую кожу на запястьях.

– Похожи на следы от наручников, но посмотри на это. – Эли показывает мне её пальцы с длинными красными ногтями, а потом берет скальпель и кончиком лезвия соскребает немного лака с ногтя. – Понятно, что лаковое покрытие пострадало от пленки, но это обычный лак, и ногти тонкие. Так что, если бы она дралась и царапалась, то содрала бы лак и переломала все ногти. Соскобы из-под ногтей тоже ничего не дали.

– Может, он ее чем-то накачал?

– Токсикология ничего такого не показала. Даже алкоголя нет.

– Она еще и трезвая была? Как тогда объяснить наручники?

– Ой, Фрэнни, будто ты не знаешь, как можно еще использовать наручники, – ухмыляется Эли, и в ее глазах появляется узнаваемый блеск.

– Есть что-то новое в ритуале?

– Нет. Все как обычно. Тело обескровлено, обработано хлором внутри и снаружи. В нее буквально вливали отбеливатель. Руки, ноги и голова отделены острым предметом. Вероятно, были использованы скальпель и костная пила. Со знанием дела кромсал, если можно так сказать. Внутренние органы удалены почти всем комплексом и уложены в пакет. Остальные части тела обмотаны пленкой. Похоже, что какое-то время он держал ее в промышленной морозилке или типа того. Что-то еще сказать сложно. Сам понимаешь, воздействие хлора, холода и парникового эффекта – еще тот ад для тела. Даже более или менее точное время смерти установить невозможно.

– Каким надо быть больным женоненавистником и ничтожеством, чтоб такое творить? Наверное, прыщавый урод, которому по-другому не добиться женской ласки.

– Не думаю. – Она смотрит на меня снисходительно. Так делают все женщины, когда, по их мнению, мужик выдал редкую глупость. – Если исходить из отсутствия сопротивления, чистейшей токсикологии и уровня гормонов, можно сказать, что они сами на него клюют. Знаешь, все эти штучки с удушением. К тому же, все девушки – десятки, и вряд ли хоть одна позволила бы прыщавому задроту завязать шарф или галстук вокруг шеи.

Мне неприятна сама мысль о том, что Душитель может быть кем-то привлекательным. Тем, кто, по крайней мере, кажется нормальным.

– Я приму это к сведению. Почему ты думаешь, что это шарф или галстук?

– Это логично. – Очередной взгляд, как на деревенского дурачка.

– Что по вещам?

– Он как всегда педантичен. После хлорной ванны все пошло в отдельный пакет. Мне показалось, что вещи меньше повреждены в этот раз.

– Как думаешь почему?

– Он использует бытовой хлорный отбеливатель из магазина. Наверное, не нашел свой любимый, – хихикает довольная шуткой. Только мне совсем не до смеха.

– Все в комплекте, и все целенькое,– разводит руками. – Ни следов крови, ни семенной жидкости, ни порезов или разрывов.

– Нижнее белье?

– В наличии.– Расправляет на столе красные кружевные трусики и спортивный бюстгальтер, наполовину съеденные отбеливателем. – А это нашли в ее сумке. – Кладет рядом обычные трусики, неопределенного цвета. Повседневные, похожие на те, что обычно носит Кэтрин.

– Двое трусиков?

– Ага, все выглядит так, будто она носила с собой кружевную сменку, и когда представился случай переоделась. Что еще раз доказывает, что это свидание. И желанное. На всех было соблазнительное белье. Я проверила.

– Но не все сняли его добровольно, – парирую я, пытаясь доказать хотя бы себе, что монстр не может быть привлекательным соблазнителем.

– Ты про разрезанный комплект? На жертве не было порезов. Не скажу за уровень окситоцина, но остальная одежда цела. Некоторые любят игры с ножом. Некоторые женщины…

– Ты его будто оправдываешь! – не выдерживаю я.

– Я пытаюсь объяснить, зачем он это делает. И почему они идут за ним.

– Преступление сексуального характера, – твердо говорю я. – Они же все изнасилованы.

– Мы не можем этого утверждать. Точно можно сказать только то, что у всех незадолго до смерти был секс. Кроме того, отсутствие разрывов и повреждений говорит не в пользу изнасилования. Впрочем, может он был аккуратен или размерчик так себе.

– Не могла бы ты оставить нас на пару минут? – прошу я, понимая, что спорить с женщиной, которая еще и судмедэксперт, еще тот дохлый номер.

– Конечно! Она вся твоя.

Эли стягивает с рук перчатки и выходит из прозекторской, плавно виляя красивым задом.

Я заглядываю в досье. Ее звали Франсин.

– Франсин, прости, что не поймали его, пока он не добрался до тебя. Я обещаю, что найду его и добьюсь смертной казни для этого нелюдя. Твоя смерть не будет напрасной!

Я почтительно накрываю ее простыней и почитаю память молчанием. Кровь этой девушки не только на его руках. Она и на моих тоже. И я отмоюсь, только если увижу, как Душителю вкалывают смертельную инъекцию.

Разбитый и сломленный я выхожу в коридор. Эли сидит на подоконнике и курит в открытое окно.

– Ты воспринимаешь это дело слишком близко к сердцу, Фрэнни, – говорит она, протягивая мне тлеющую сигарету.

– Я просто не люблю делать свою работу некачественно. – Жестом отказываюсь от предложения, хотя рот предательски наполняется слюной, и я почти чувствую вкус никотина на языке.

– Ты просто не любишь, когда кто-то лучше тебя. Ладно, подожди меня в кабинете. – Эли бросает мне ключи. – Спрячу нашу красавицу в морозилку, приму душ и приду.

Я знаю, сколько шагов от прозекторской до ее кабинета. Знаю, что замок заедает и лучше подпирать дверь стулом. Он небольшой и темный, а на стенах развешены африканские похоронные маски с отвратительными гримасами.

Эли не видит в смерти чего-то сверхъестественного. Для нее это повседневная работа, где нет места суевериям и излишней драме. Она профи, выдержанная, скрупулезная, но за пределами прозекторской Эли другая. Редко, кто это видит, но я знаю ее хорошо. Лучше, чем должен.

Она возвращается довольно быстро. Волосы еще влажные, а форма сменилась на футлярное платье. Фривольный наряд в купе с пламенной помадой создает впечатление неуместности.

– Когда ты спал в последнее время? – спрашивает Элисон, подойдя так близко, что запах разложения, застрявший в носу, смешивается с ароматом ее духов. Он сладкий, как тлен и терпкий, как формалин.

– Не помню. Пару жизней назад, наверное, – пытаюсь разрядить сексуальное напряжение, что повисло между нами, шуткой.

– Я знаю, как тебе помочь, – шепчет она, почти уткнувшись своими губами в мои.

Ее руки уже расстегнули пряжку ремня и пуговицу на брюках, и теперь упрямо тянут молнию вниз. Она смотрит, не моргая. Глаза почти черные из-за расширенных зрачков. Тонкие гибкие пальцы уже проникли под резинку трусов и ведут себя по-хозяйски.

Минутное замешательство. Мне хочется усадить ее на стол и долбить изо всех сил, не сводя глаз с жутких масок с пустыми глазницами, но я делаю над собой усилие и вытаскиваю руку из брюк.

– Эли, мы не можем больше этим заниматься. Я думал, мы все решили.

– Это ты все решил за нас. – У нее такой обескураженный вид, что я удивлен, как Эли не залепила мне пощечину. – Кэтрин что-то узнала?

– Нет, – мямлю я, стараясь смотреть в пол.

– Тогда в чем дело?

– Я так больше не могу.

– Тебе все устраивало еще неделю назад, – говорит она, прищурившись.

Эли права. Мне нравилось проводить с ней время. Страстность и необузданность под присмотром погребальных масок или в обстановке морга. Время, проведенное с ней, – это самые острые моменты моей интимной жизни. Особенно тот раз, когда я взял Королеву севера прямо на секционном столе. Могильный холод и всепоглощающий жар.

Это длилось полгода. То был тяжелый период. Я жил на кофе, сигаретах и наших с Эли встречах. А потом я понял, что люблю Кэтрин. Люблю, несмотря на то, что она не дарит мне таких острых ощущений, и не хочу обманывать. Я же сам женился на женщине, которая была мне, скорее другом, чем возлюбленной.

– Эли, прости! – беру ее за руку. – Я никогда не забуду то, что было между нами, но меня съедает совесть.

– Я понимаю, Фрэнни, – говорит Эли, пытаясь скрыть обиду. – Но если тебе захочется спустить пар, я не против.

– Я найду другой способ, – обещаю я.

– Сомневаюсь, – говорит Эли и отворачивается.

Я застегиваю брюки и оставляю ее наедине с масками и одиночеством.

***

– Босс, в кабинете вас ждет жена, – сообщает Саймон, перехватив меня у кофейного автомата.

Прекрасно. Мертвая женщина. Дикая женщина. Женщина, которой стыдно смотреть в глаза. А еще даже не обеденное время.

– Кэти, здравствуй! – приветствую я жену, которая сидит на стуле и нетерпеливо клацает ногтями по кромке стола.

– Ты был в морге? – спрашивает она без приветствия.

– Да, прости, не успел отмыться от трупного запаха. – Я обнимаю ее.

– Ее духи похуже будут, – морщится Кэтрин и высвобождается из объятий.

– Что случилось, Кэти?

По ее сдвинутым бровям и огоньку в зеленых глазах, я понимаю, что она мне не ланч бокс пришла занести.

– Ты видел заключение нового профайлера? – спрашивает она с напором.

– Еще нет, но его навязали ФБРовцы, и он вроде профи.

– Он описывает Душителя как маргинала и простого насильника! Вы так никогда его не поймаете! Он скорее эстет, человек с медицинским образованием. Он не так прост. Сделай что-нибудь!

– Что я могу, Кэти? – реву я, вмиг вскипев. – Мы не можем работать вместе на одном деле. И с Бюро я бодаться не могу.

Пинком отправляю стул в стену.

Я замалчиваю горькую правду, которая сводит с ума. Если мы не поймаем его в ближайшее время, меня отстранят и передадут дело Душителя федералам. А я должен поймать его сам.

– Прошу тебя, хотя бы прими к сведению мой отчет, – говорит она умоляюще и вкладывает мне в руки папку.

– Кэти, давай поговорим об этом дома. – Я тоже смягчаюсь, видя, что она переживает не меньше моего.

Я опускаю жалюзи, хотя это надо было сделать сразу после того, как я переступил порог. Добрая половина парней подтянулась сюда, чтоб попить утренний кофе и понаблюдать за семейной ссорой, будто это мыльная опера какая, а не моя чертова жизнь!

– Хорошо, прости, Фрэнни. Я знаю, как ты стараешься, и не имею права давить.

Я смотрю на нее и не могу отделаться от мысли, что был бы счастливее, если б она начала одеваться, как Эли. Реальность такова: мешковатые пиджаки, юбки чуть ли не в пол, хлопковое белье максимально закрытого фасона и полное отсутствие косметики на лице. Библиотекарша, что дружит с вашей матушкой, и с которой в постели можно только читать.

– Ничего, я понимаю, что ты хочешь помочь, – выдавливаю я, возвращая стул на место.

Она чмокает меня в щеку и идет к выходу. У самой двери оглядывается и одними губами шепчет:

– Я тебя люблю.

– И я тебя, – отвечаю так же беззвучно.

Когда дверь захлопывается, я достаю из папки фото девушки и прикрепляю к пробковой доске, что висит на стене, напротив моего стола. Доска почти пустая, потому что мы ничего на него не нарыли. Только девушки. Третье фото. Третья жизнь. И я ничего не сделал, чтоб его остановить.

Я достаю из ящика стола маленькую серебристую фляжку и с минуту борюсь с искушением отвинтить крышку. Я не сломаюсь так просто. Отказал Эли, не закурил и пить тоже не стану.

– Вот же, зараза, – выдаю я и швыряю фляжку обратно в ящик.