Читать книгу Великий Блокпост. Антология донбасской поэзии 2014–2022 гг. - - Страница 7

Дрались, как люди, таков был приказ:

страстно и деловито.

Кровью текли по усталым рукам,

и запекались в свиток,

и на тела, что вкусили азарт,

кони роняли пену,

и к милосердью взывали глаза

зря – мы не брали пленных.

Имя своё, как солдатский жетон,

под униформой пряча,

сгустками прозвищ бросались сквозь стон

смеха и хохот плача:

нами играли живые цари,

ими – тоска да слухи;

над горизонтами брызги зари,

не разгораясь, тухли.

Не было времени в ярости дня

сесть и осмыслить бойню,

времени не было просто поднять

голову – небо вспомнить…

Помню, как враг мой, топтавший врага,

кадровой пал фигурой,

и королева валялась в ногах

пешки с улыбкой дуры,

помню удар и как чья-то рука

в счёте согнула палец,

как над часами два ржавых флажка

одновременно пали:

свет преломился, мелькнул в голове

огненною инфантой,

время толчками струилось из вен

патовым вариантом.

Бросили память на бархат костьми,

крышку закрыли с клацем —

ждать, что когда-то вновь станем людьми

да с темнотой шептаться…

Красный впитал темноты глубину,

заиндевев от пыли

троп, что упрямо ведут на войну

судьбы ковыльи.

Звёзды глядят из водицы пруда

тихо, по-жабьи,

видно, лихие пришли и сюда

вести да слёзы бабьи,

в дом, что ослеп, как склеп,

став у одной из тропок,

смотрит и смотрит в степь,

а по степи галопом

гонят ветра дымы,

и на кургане лысом

глупо просить взаймы

счастья из старых писем.

Бреши темнеют в садах,

рядом собаки брешут,

зрелость придёт и сюда

и не утешит:

в сердце за ржавым замком

без недостатка хватит

долгой печали на пару веков

и тысячу демократий.

Лягут на днища корзин

жалость к себе да сплетни,

время споткнётся и станет скользить

всё незаметней,

ворон сорвётся с креста —

голубем нищих,

горло отыщет косая черта,

стиснет и взыщет.

Скомкают голос снежком,

заледенят до корки.

И если помянут – то горьким смешком,

с красной слетевшим горки.

Снились старые качели,

их размашистый покой…

У моей знакомой Эли

ходят гуси над рекой:

ходят валко, ходят важно

и гогочут, глядя в степь, —

человек висит бумажный

меж хлебами на кресте;

а в дому гуляют гости:

с финкой тризновой в боку,

знать, неплохо на погосте —

постояльцем – муженьку.

В зябкий пух домашней птицы

зарываясь с головой,

май сквозь сумерки глядится

в зазеркалье новых войн.

Ворон в небе цвета гжели

канителит чехарду:

у моей знакомой Эли

дремлет дитятко в саду.