Читать книгу История Млечного пути - - Страница 2

Она смотрела в серый потолок и все что она слышала, было только биение ее сердца. Потолок странно дрожал, словно некачественная визуальная связь в экране устаревшего коммутатора. Встроенные тонкие и длинные люминофоровые элементы, излучающие мягкий свет, не кидающий тени от предметов и людей, резко в одно мгновение могли поменять свое расположение или вовсе плыть в поле зрения, продолжая дрожать. И было просто ясно, что дело совсем не в потолке и светящихся предметах на нем, а в рассеянности зрения и неясном сознании.

Лежала она на металлической кушетке, без какого либо смягчающего материала под ней, прямо на холодной, прогнутой под весом ее тела поверхности, покрытой старой облупившейся белой краской. Ее руки и ноги были привязаны к бортикам кушетки, а по щекам текли слезы. Ее тело время от времени содрогалось от судорог, боли, стыда и отчаяния. Она была раздавлена и сломлена. Физически и морально она чувствовала пустоту и все чего она хотела сейчас, была лишь смерть. Она хотела умереть, чтобы закончился весь ужас, постигший ее. Чтобы исчезли все пытки и унижения, которым подвергли ее люди, люди которых она не видела сейчас, но знала, что они рядом. Она чувствовала их присутствие, чувствовала дыхания их ртов, их запахи.

Несколько минут назад, а может часов или дней, теперь определить было сложно, эти люди на ее глазах, с улыбками на лицах, жестоко перерезали горло ее младшему брату, забили до смерти ее отца, изнасиловали и убили мать, потом насиловали и избивали ее саму.

Она не знала, какой сейчас день, не знала, какое время суток, она уже вообще, что-либо смутно понимала, в ее груди была лишь боль, а в голове отчаяние, туман и пустота. Человек в белом халате периодически между сериями пыток и издевательств подходил к ней, наклонялся. Он долго сидел рядом, может даже что-то говорил ей, она не слышала слов, а потом у него появлялся инъектор. Он приставлял его стерильной насадкой к внутренней стороне локтевого сгиба ее руки и инструмент, распознав вену, прокалывал иглой кожу, вводил в ее тело бесцветную жидкость. Потом, что-то бормотал себе под нос и уходил.

Когда она могла поднять голову, когда у нее еще были на это силы, она смотрела на свою руку, и видела в местах инъекций огромную лиловую гематому, усеянную точками следов от инъектора. Становилось понятно, что вливание в ее тело каких-то препаратов происходит давно и с постоянной периодичностью, вот только она не могла понять, зачем и почему они это с ней делают.

Наверное, раньше она даже задумывалась над этим. В перерывах между инъекциями, от которых лампы на потолке начинали прыгать, трястись и плавать, между посещениями ее насильниками и садистами, когда она готова была сделать все, лишь бы только умереть, она думала еще над тем, кто она, почему она тут и что вообще с ней происходит.

Но это было немного раньше. Или давно…

Теперь она уже не думала, но знала, что все это ее исключительно добровольное желание.

Но как она могла согласиться на такое? Ведь они убили, жестоко убили всю ее семью. Это она помнила. Этого она не забудет? А может наоборот лучше забыть? Как дальше жить, помня о таком? А этот человек в белом халате с теплой и доброй улыбкой, словно предлагает ей единственный правильный выход. По-другому только смерть.

Голова лежала правой щекой на подушке, мокрой от ее слюны и слез, она изредка, медленно моргала, с трудом сглатывала и с ужасом наблюдала мутными глазами за металлической дверью с маленьким окошком.

Вот она открылась, и в нее вошел человек в белом. Он подходит к ней, без всяких усилий берет ее руку, она не в силах сопротивляться, нащупывает вену, чуть выше локтевого сгиба и делает инъекцию. Пробует ладонью лоб, оттягивает веко, смотрит реакцию зрачка на свет, потом улыбаясь, гладит по взъерошенной голове и выходит. Но через минуту дверь снова открывается, и в комнату входят двое мужчин. Они переглядываются, смеются, подходят ближе. Один накланяется прямо над ее лицом и кричит что-то оскорбительное, потом бьет ногой по борту кушетки и та переворачивается на бок как пушинка, под сильным ударом. Девушка привязана, она не падает, но беспомощно вытягивается на ремнях. Ремни сильно врезаются в кожу. Они начинают отвязывать ее, держа за волосы, откинув голову назад, срывают с нее больничную накидку. Она уже практически не чувствует боль, но слышит их голоса – и это хуже боли. Она знает, что они снова будут делать с ней, но она не может сопротивляться, в ее крови слишком много чего-то постороннего и она не может даже закричать. Она только слабо стонет, надеясь на, то, что они все-таки в этот раз перестараются и нечаянно убьют ее.

За всем этим ужасом, за той самой металлической дверью, через незаметное небольшое окошко, наблюдали несколько человек. Среди наблюдателей был и тот, что периодически заходил к несчастной девушке. Он был в белоснежном одеянии с гордой ухмылкой на морщинистом лице, говорящей о его главной роли во всем этом жутком и страшном представлении.

Он мог часами наблюдать за происходящим в каждой из десятков таких комнат, где к кроватям были привязаны молодые и когда-то полные сил девушки и парни и которые без передышки подвергались зверским пыткам и насилию. А перед каждым сеансом пыток, он брал у ассистента инъектор, входил внутрь, присаживался на край кровати, где содрогалось в судорогах боли и унижении молодое тело и, вводил в организм прозрачное вещество. Вводил через вену, на внутренней части локтевого сгиба, свою гордость, свое открытие, вводил то, что способно как он считал, полностью переделать сознание и личность человека. То, что способно очистить воспоминания и сущность, очистить, чтобы он потом смог заново заложить туда все, что он сам захочет. Или то, что пожелает его инвестор. И эта горделивая ухмылка на его лице была не просто ухмылкой, это было выражение лица человека, возомнившего себя богом. Создателем, спасителем, который дает человеку Новую Жизнь.

За его спиной, через все тоже окошко в двери, за происходящим наблюдала женщина. В дорогой одежде. Высокая и дородная, с властным лицом, в присутствии двух молчаливых помощников в строгих костюмах, она наблюдала за издевательством над беззащитной девушкой, совершенно без какого либо удовольствия и даже любопытства. Напротив, когда насильники в комнате перешли к самой ужасной части своей работы, женщина отвела взгляд и устремила его на заворожено смотрящего внутрь человека в белом, пытаясь понять его заинтересованность в этом эксперименте. Исключительно ли научный интерес преследует профессор в этом начинании или может быть, все это затеяно только для удовлетворения его личной похоти и извращенных фантазий? Ей было противно и непонятно все происходящее внутри комнаты пыток и об этом говорили ее заходившие желваки и сжатые в кулаки руки.

Профессор Райков, почувствовав на себе ее взгляд, на секунду оторвался от эксперимента и мельком посмотрел на женщину. Но, только увидев ее выражение лица и гнев от нее исходящий, тут же все понял и закрыл створку.

Сейчас нужно было что-то говорить, ни в коем случае нельзя было молчать и ждать, пока говорить начнет она. И он повернулся к женщине, важно сложив на выпирающем вперед животе руки.

Смелее профессор, ты должен показать, что ты хозяин положения, ты должен показать этой бестолковой жирной суке кто тут главный и кто делает настоящее дело во благо всего человечества.

– Я думаю, дальше смотреть не стоит. – Он улыбнулся. – То, что мы сейчас наблюдали с Вами, называется физиологическая стимуляция глубокой чистки сознания. – Из-за закрытой двери приглушенно доносились стоны жертвы и вопли насильников. – Объект подвергается физическому и моральному подавлению имбиоза, до тех пор, пока у него не притупляется активность той части головного мозга, которая отвечает за самосохранение и желание жить. Мой препарат, оказывает подавление нейронной активности именно этой части мозга и стимулирует, так сказать, очищение, отключает этот центр в медикаментозном порядке, но многолетние опыты показали, что одних инъекций мало и необходима физиологическая стимуляция. – Он важно поднял палец вверх. – Что мы сейчас и наблюдали. – Он махнул рукой на дверь. – А потом, мы и приступаем к новой фазе, внедрению в мозг подопытного, объекта новой личности…

– Это мерзко и отвратительно! – Она все же перебила его рассказ и, в ее голосе было шокированное изумление. – Значит, в этом состоит Ваш научный проект, Райков? – Она умышлено опустила обращение «профессор» выказывая ему свое неуважение и презрение.

Идя на эту встречу, Элеонора Браун, глава финансового департамента главного штаба Колониальной Федерации «Сириус», такого представления меньше всего ожидала увидеть. В одно мгновение, уважаемый член Научного Сообщества, почетный обладатель нескольких степеней и грантов, вдруг стал для нее обычной извращенной мразью, который использует свое положение и деньги инвесторов, прикрываясь научным исследованием, для реализации своих больных фантазий.

‒ Насилие? Избиение? Унижение невинных и беззащитных людей? – Она сделала в его сторону решительный шаг, словно готовая собственными руками, разорвать его на части. – Вам сейчас просто необходимо убедить меня в том, что все это, – она ткнула пальцем в дверь, – оправдано с научной точки зрения.

Женщина оглянулась на своих помощников, но те стояли, как вкопанные всем видом показывая полное отсутствие желаний принимать самостоятельные решения. Да пускай. Она тут главная. Ее послали сюда с одной целью – проверить правомерность и обоснованность расходов выделяемых средств по гранду на проект «Новая жизнь». И почему-то она чувствовала, что близка к тому, чтобы уличить профессора в чем-то более низком и отвратительном, чем растраты бюджета.

– Вот! – Чуть не вскрикнул человек в белом. – Вот тут Вы правы, госпожа Браун. Я это и пытаюсь донести до Вас! – Он взмахнул руками, делая вид, что совершенно не замечает ее неуважения. − Чтобы создать новую личность, нужно сначала подавить и уничтожить старую. Необходимая для человека, возможность обрести новую судьбу, должна стать светом в конце тоннеля, прежде всего для него самого, спасением, надеждой на новую жизнь, когда понимаешь что в старой жизни, тебя может ждать только смерть, альтернативы которой нет! ‒ Его слова конечно, как подобает ученому, звучали воодушевлением, но были почему-то не очень убедительны. – Все что вы увидели за той дверью, некоим образом не выходит за рамки моего научного проекта. Все в строгом соответствии с диссертацией. – Он протиснулся к началу коридора, сквозь помощников и пригласил делегацию пройти дальше. – Вся необходимая документация есть в моем кабинете. Пройдемте.

Браун хмыкнула. Она не верила профессору. Однако сделать что-либо она не могла. Просто не имела на это права. Сейчас она сторонний аудитор. Она все зафиксирует и передаст своему руководству. Им решать, что будет дальше, но свое мнение она вставит в отчет непременно. Они вышли и двигались по коридору с серыми стенами без окон. Каждый шаг отдавался гулким эхом и сливался музыкой восьми ног в один пульсирующий гомон.

– И кто же эта девушка?

– Просто девушка, с окраин города. Из бедной семьи. Из трущоб. У ее семьи нет средств, для того, чтобы обеспечить ей образование и достойное будущее. Она сама согласилась принять участие в эксперименте, и была осведомлена обо всем, что тут будет с ней происходить. Она знала, что это единственный шанс вырваться из нищеты и грязи.

– Вы заставили ее думать, что ее родители мертвы! – Она шла по коридору к рабочему кабинету профессора, и он маленький и ничтожный в ее глазах шел рядом, а ассистенты немного позади.

– Как только она переступила порог этой комнаты, ее прошлого уже не существует, ей нужно только отказаться от него самой и я дам ей новую жизнь, новое имя, новую судьбу, новые цели. Она будет новой личностью. Будет иметь лучшую жизнь, получит навыки необходимые для работы на Колониальную Федерацию и Союз правящих партий Неополиса.

− И она отказалась? От своей личности. – Браун поморщилась, ей хотелось умыть лицо холодной водой, чтобы смыть с него отвращение.

− Боюсь, одного согласия, чтобы выкинуть личность из своего сознания, недостаточно… как я уже сказал, нужно заставить мозг работать по-другому.

– И она забудет свое прошлое? – госпожа Браун скривила ухмылку недоверия. – Свою жизнь, свое имя?

– Она его никогда больше не вспомнит. – Райков потер вспотевшие ладони о полы халата и распахнул перед гостьей-инспектором, дверь.

– Каков процент успешности Вашего предприятия? – Заговорил один из мужчин позади женщины.

– Пока пятьдесят на пятьдесят, но! – Он снова поднял палец вверх. – Не нужно забывать, что эти парни и девушки добровольно пошли на эксперимент, их никто не принуждает.

Они разместились за столом в кабинете профессора. Браун, взяв у ассистента документальный гибкий планшет для конспектирования, который тут же интегрировался с ее персональным делсом на запястье левой руки, принялась читать то, что уже успел набросать ее подчиненный.

Предстояло конспектировать результаты проверки, а надиктовывать она не хотела. По крайней мере, в присутствии профессора.

– Что становится с теми, кто не прошел эксперимент? – Она раскрыла устройство и, встроенный делс выкинул в воздух небольшой проекционный дисплей.

– Летальный исход не исключен. – Он хмыкнул. – Это прописано в контракте, но впрочем, Вы читали, Вы в курсе.

– Да, читали. Как там было написано? – Женщина посмотрела через плечо на одного из сопровождающих, и тот сразу же подхватил ход ее мысли.

– «Подтверждаю свое согласие на участие в эксперименте, будучи извещен о возможных последствиях, связанных с риском для жизни, в том числе с рисками, способными привести к летальному исходу». – Без каких либо эмоций на лице, монотонно процитировал один из помощников и, безразлично вздохнув, снова перестал подавать признаки своего существования.

– Профессор, мы выделили на вашу программу очень большие деньги. – Браун отвлеклась от планшета и пристально посмотрела на Райкова. – И нам не хотелось бы думать, что все это ради пятидесяти процентов успешных испытаний. – Пыл, вызванный увиденным в «комнате пыток» немного угас и, она понимала, что напрямую обвинять Райкова в извращениях ей сейчас было никак нельзя. – Мы хотим видеть документальный подробный отчет, так же отчет о Ваших расходах, затратах и эту девушку в скором времени, которая надеемся, войдет в заявленные заветные пятьдесят процентов успеха.

– Конечно, госпожа Браун, вы все получите. – Профессор сглотнул, вздохнул и покачал головой. – Поверьте все, что я делаю, я делаю только на благо Колониальной Федерации.

– Хотелось бы в это верить, но пока все что я увидела, это сомнительное предприятие, в котором ваши люди насилуют и унижают беззащитного человека. – Она пересматривала и редактировала то, что уже напечатал ее ассистент.

– Сквозь боль и страдания, госпожа Браун, мы создаем верных солдат, преданных и готовых отдать жизнь во имя компании!

Госпожа Браун, нахмурила брови, зло посмотрела на профессора и, резким нетактичным ответом, дав понять ему, что ей нужно работать, снова уткнулась в планшет.

Тупая напыщенная старая дура. Кем она себя возомнила? Членом совета директоров? Президентом Колониальной Федерации? Думает, что если распоряжается чужими инвестициями, то может называть «открытие столетия» сомнительным предприятием? Хорошо, госпожа Браун, будут тебе успешные результаты!

Когда делегация покинула научный комплекс, Райков вернулся к той палате, возле которой проходило главное представление сегодняшнего дня. Он нервно сплюнул на блестящий чистый пол, поднял створку и не без интереса продолжил в одиночестве наблюдать за периодически подергивающимся в судорогах измученным телом. Потом вошел к ней, взял со столика простынь, прикрыл ее наготу и присел на край кровати. Провел ладонью по лицу, собирая со щеки катившиеся слезы, взял руками ее ватную голову, приподнял и заглянул в не моргающие полные ужаса глаза.

– Ты слышишь меня? Слышишь? Моргни, если слышишь!

Ее веки задрожали и медленно сомкнулись, из обоих глаз вытекло по большой слезе. Она секунду смотрела на него, а потом так же медленно снова моргнула.

– Ты хочешь, чтобы все это закончилось?

Она снова моргнула.

– Ты помнишь, как тебя зовут?

Она не моргала, и он повторил вопрос, но она не моргала.

– Ты помнишь, где ты родилась? Где твой дом?

Она все еще не моргала.

Профессор довольно улыбнулся и еще несколько раз спросил то же самое, закрепляя результат.

– Запомни! Твое имя Марта! Марта Штеер! Запоминай! Запомнила?

Она моргнула.

– Ты родилась в Неополисе ровно двадцать лет назад! Запомнила?

Моргнула.

– Сегодня у тебя день рождения!

И она вновь моргнула.

– Хорошо.

Он взял со столика рядом инъектор и снова ввел в ее организм прозрачное вещество, но в этот раз это было совсем другое вещество. В этот раз ее организм не отреагировал как обычно на него паралитическим ступором. На этот раз она внезапно почувствовала сильное облегчение. Ее мышцы словно расслабились и, где-то в глубине сознания промелькнула мысль о том, что уже давно все ее тело испытывало мышечные напряжения, похожие на те, что можно испытать перед судорожным приступом. Через несколько секунд она уже спала. Сон ее был крепким, глубоким и на удивление спокойным. Боль сразу отступила. Наступило умиротворение.

– Спи, Марта. Завтра ты проснешься другим человеком. – Он поднялся и, пошел прочь, но обернувшись, не дойдя до дверей несколько шагов, улыбнулся. – С днем рождения!

* * *

Марта Штеер смотрела на свои руки. Длинные бледные пальцы, вытянутые перед собой хаотично дрожали. Как не пыталась она остановить тремор рук, она не могла этого сделать. Перед ней было зеркало. Она осмотрела себя. Из всей одежды на ней была только серая больничная роба пациента. Еще в ее палате была кровать, стул и стол. Марта подкатила коляску, в которой сидела, потому что пока еще не могла ходить, еще ближе к зеркалу и посмотрела на свое лицо. На бледное до ужаса лицо. Тусклая кожа, мешки под нереально впалыми глазами и кожа, словно искусственно натянутая на костную конструкцию лица и головы, говорили о том, что она не просто так находится в больничной палате. Она и в самом деле больна. Вот только что за болезнь у нее, она не знала. Или не помнила. Она, вдруг подумала о том, что вообще не помнит, как попала в это место и сколько времени тут находится. Она только знала, что ее зовут Марта и, что каждый раз, просыпаясь в этой палате, она с трудом пересаживается в кресло, подъезжает к зеркалу, рассматривает себя, а через какое-то время приходит человек и приносит ей еду на простом металлическом подносе. Она ест, не доедая и половины порции, а потом снова сидит перед зеркалом. Сидит и просто, в полной тишине больничных толстых стен, смотрит на себя пока не войдет другой человек. И он приносит уже не еду. Он приносит лекарство. Лекарства – капсулы, после которых на языке долго остается противная горечь и инъектор. Она знает что все что он делает, это для того чтобы излечить ее. Это нужно. Она знает, что только это вылечит ее от неизвестной болезни. Она пьет горсть капсул, а потом человек делает ей инъекцию, от которого она сразу же засыпает. Сколько она спит после приема всех этих препаратов, она не знает. У нее в палате нет часов и окон, но каждый раз она просыпается вся в холодном поту и кричит, словно от боли, как после ночного кошмара. Но она не помнит, что ей сниться. Она просто поднимается, садится в кровати, и немного придя в себя, подвигает коляску, пересаживается в нее, чтобы, как и в прошлый раз снова оказаться около зеркала. Чтобы снова в полной тишине больничных стен, сидеть и смотреть на свое серое отражение, неопределенное количество времени.

Щелкнул замок на двери и Марта обернулась. Сейчас войдет кто-то и принесет еды. Совершенно безвкусной, но сытной и питательной коричневой или зеленой массы в тарелке и какой-то мутной жидкости вместо воды, видимо так же обогащенной питательными веществами.

Но нет. На этот раз в палату вошел не разносчик еды. Вошел даже не один человек. Вошли двое. Одного она знает. Это ее спаситель. Ее защитник. Ее доктор. Каждый раз, видя его, она испытывает странные ощущения его блаженного присутствия и это, в контрасте с одиночеством, зеркалом и тишиной, заставляет ее каждую секунду только и думать о том моменте, когда ее Спаситель снова озарит ее своим видом и голосом. На нем неизменный белый халат и у него доброе лицо с аккуратной седой бородкой. Он ласково улыбается, тихо, но пронзительно говорит, он гладит ее по голове по волосам, успокаивает ее. Он говорит, что спас ее, когда она заболела. Он утверждает, что не успей он вовремя, и уже никто и ничего не способны были бы ей помочь. Она любит этого человека. Этот человек добр к ней. Она не знает никого больше кроме молчаливых и хмурых разносчиков еды и медперсонала, что приносят горькие лекарства и невкусную еду. Все они просто заходят, молчаливо делают свое дело и уходят. Они грубые и холодные, а этот… от него веет теплом и светом.

Человек касается своей ладонью ее головы. Марта знает тепло его ладоней. Од малейшего прикосновения своего спасителя к ней, ее накрывает волна теплоты и благоговения. Она чувствует. Она чувствует, знает и помнит, что когда ей было совсем плохо, этот человек был рядом и он спас ее. Вот только она не помнит, когда это было.

Второго человека она не знает. Это женщина. Крупная женщина, ярко одетая с блестящими драгоценностями на пальцах рук и вокруг шеи. Она пытается улыбнуться, глядя на Марту, но это у нее не очень-то получается. Наверное, она какой-то большой начальник. По крайней мере, она так выглядит. Возможно даже больший начальник, чем тот, кто заботится о ней. Если так, то естественно, что она не умеет улыбаться. Ее положение и высокий статус, предусматривает больше строгость в лице, чем улыбку, но все же она пытается. Пытается, а значит, она тоже хороший человек и пришла сюда совсем не с плохими намерениями.

Женщина берет стул без спинки, стоящий в углу и ставит его прямо напротив Марты. Она садится, закидывает важно ногу на ногу и не перестает улыбаться. Улыбается ей и Марта.

– Марта, здравствуй! – Она слышит сладкий и ласковый голос своего спасителя.

Марта поднимает заторможенный взгляд на профессора Райкова и улыбается ему в ответ.

– Здравствуйте… – Буквы даются ей с трудом, но она все же может говорить и она слышит свой голос как бы со стороны, словно говорит, закрыв уши ладонями.

– Марта, ты знаешь, почему ты здесь? – Голос женщины резкий и властный, сразу заметно, что она привыкла повелевать и командовать другими людьми.

Марта задумалась, снова перевела взгляд на странную посетительницу и отрицательно покачала головой.

– Я больна? – У нее получился неопределенный по интонации ответ, больше похожий на вопрос.

– С тобой тут хорошо обращаются? – Женщина просто впилась глазами в ее лицо, пытаясь вырвать из него хоть нотку, хоть намек на то, что все сказанное ей, попросту сказать ее заставили.

– Да… – Марта растянула слово и немного покосила голову на бок.

– Если тебе тут что-то или кто-то не нравится, ты должна сказать мне, и я все исправлю. Если кто-то к тебе плохо относится, обижает тебя, ты должна так же сказать мне кто это и я заставлю его извиниться перед тобой, а потом уволю!

Марта вдруг поймала себя на мысли, что после третьего или четвертого слова в речи этой женщины, она потеряла общий смысл вопроса и совершенно не понимает, что та от нее хочет. Она нахмурила брови, уткнула взгляд в пол и стала думать не над тем, что ей ответить, а о том, что она не может вспомнить ни слова из сказанного только что в ее адрес.

– Госпожа Браун. – Райков немного наклонился над женщиной, которая в недоумении пыталась понять, что происходит с пациенткой и почему она игнорирует ее вопрос. – Марта сейчас очень слаба. Боюсь, что она еще не совсем готова воспринимать информацию в больших объемах.

– Это как? – Браун посмотрела на профессора снизу вверх.

– Скажем так, что у здорового человека существует определенный объем памяти, так называемый номинальный, его можно измерить в количестве запоминаемых за одно восприятие слов, но чем больше мы пытаемся этих слов запомнить, превышая свой лимит, то сильнее путаемся в них и в итоге забываем первые и помним лишь последние два прочитанных…

– Говорите проще, профессор. – Госпожа Браун осекла его.

– Если проще, то просто задавайте Марте короткие вопросы не несущие в себе большого смысла.

Браун кивнула и снова посмотрела на пациентку.

– Тебе тут плохо, девочка?

Марта вдруг оживилась, наконец, поняв, чего от нее хотят.

– Нет, мне тут хорошо.

– Ты чего-нибудь хочешь? Тебе что-то нужно?

Марта снова задумалась, потом посмотрела в зеркало, опять увидела свое белоснежно-бледное лицо, провела по нему рукой ото лба до подбородка и когда уже Браун начала нервно двигать желваками, пытаясь понять, что же сложного в этом вопросе, она вдруг посмотрела на нее и улыбнулась.

– Мне нужна косметика. Я такая бледная…