Читать книгу Небо ближе к крышам. Рассказы и повести - - Страница 3

Каждый раз, как в Гуджарати неожиданно портилась погода, бабушка Аджи тревожно обвиняла в этом человечество, с непростительным бахвальством, на грохочущих ракетах, устремившееся в космос.

Как можно приходить в гости к Богу, если Он не зовёт?

Грех это. Вот и наказывает.

Любя…

Пока не строго…

Часто и этот вопрос со вздохами и сетованием на то, что мир устроен не так, как ей хотелось бы, бабо Аджи назидательно обсуждала с дворником Кучу, открывая ему, дурковатому, естественные первосмыслы. Без надежды на понимание.

«Зачат и рождён на земле – нечего в космосе делать. Вот ты, Кучу, зачат потому, что твоя мама „поймала“ твоего папу на красное, одолженное, платье. Кто этого не знает, а? Зачем тебе в космос лезть? Здесь подметай!»

Правопорядок во Вселенной она охраняла как бдительная храмовая стража.

Усердно. Круглосуточно.

«Бабо Аджи, папа Кучу был дальтоник, цвета не различал», – Босли, охотник-любитель, не упускал возможности дуплетом поиздеваться над дворником и раззадорить старуху.

Потный, пахнущий прелой одеждой и всегда без причины весёлый, Кучу, как правило, любые разговоры с собой, о чём бы они ни были, заканчивал каким-то беспечным странным смехом, звучанием напоминавшим камнепад:

– Р-р-рейгана маму е**л. И Гор-р-рбачева – тоже.

Но в тот раз космос почему-то заинтересовал его.

Выяснилось, что Кучу волнуют особенности мочеиспускания космонавтов в условиях «небесомости», как он понимал состояние отсутствия привычной гравитации.

Бабо Аджи допила из гранёного прозрачного стакана, произведённого в год, когда она с родными отмечала своё восьмидесятилетие (как давно это было!), разведённую белым сахарным песком воду – шербет. И с притворным вздохом закурила папиросу: а вот и мой грех, курю много…

Презрительно пережевав во рту поседевший от ужаса перед останками её зубов табачный дым, она спустила его себе в ноги в неопрятно сморщенных, плотных, мутных чулках.

Потом ненадолго подняла вверх мерклые, со слабым сухим отблеском, усталые глаза.

Посмотрела в смущённое небо. Оно привыкло к тому, что Гуджарати живёт гортанным криком. Или стихами долговязого Хабо, с последнего этажа тщательно, разборчиво читающего ему, небу, свои самострочные стихи про «всё правильное», чему, увы, нет места на земле.

А тут бабо Аджи молча просила прощения.

За свой грех.

И грех человечества.