Читать книгу Небо ближе к крышам. Рассказы и повести - - Страница 8

Её звали Керо.

Свой первый сеанс оплачиваемого гадания на кофейной гуще она провела 12 апреля 1961 года. Опытная в гадании и иной эзотерике мама Керо – женщина, нижний подбородок которой лежал на её же высокой груди, была в тот день на всякий случай дублёром дочери. Всё прошло благополучно. За предсказание счастливых родов носатой девице с четырёхмесячным животом она получила свои первые три рубля и начала отсчёт теневого стажа.

Всегуджаратская известность обрушилась на Керо после сытной свадьбы дочери одного из высших компартийных правителей города, юркая по-беличьи жена которого за три месяца до этого приводила её «погадать на жениха».

Восхищённо распираемый провидческими способностями Керо правитель в узком идейно-коньячном кругу простодушно договорился до того, что «если бы товарищ Ленин 30 августа 1918 года утром выпил с нашей Керо чашечку кофе, он точно от неё бы узнал, что вечером в него будет стрелять Фанни Каплан. Из воронёного браунинга».

Идея специализации дочери на свадебных предсказаниях принадлежала маме Керо. Она интуитивно полагала, что женские практика подсознания или сила желания естественным образом в подавляющем большинстве случаев и без гадания приведут к гарантированному результату. К тому же объявление о специализации позволяло «отстроиться» от конкуренток, всеядно берущихся гадать по любому поводу.

Настоящие профессионалы не могут быть неразборчивы.

Мама Керо ещё очень надеялась на окрас волос дочери. Без объяснений она полагала, что «брюнеткам клиентки больше верят, чем блондинкам». Так, исправляя несовершенство настоящего и укрощая будущее, Керо стала придавать судьбоносные смыслы кофейным лакунам случайных органических паттернов, оседавших на дне и стенках миниатюрных чашек.

От других кофейных миссионеров города Керо отличалась тем, что щедро использовала только фарфоровые чашки сервиза «Мадонна» (Made in GDR), барочная роспись которых придавала ритуалу гадания статус, художественность и некоторый историзм.

Она умело прикрывала допрос диалогом, не впадала в конфиденциальное бормотание и была не чужда новаторству.

Заметив однажды, как благосклонно действует на восприимчивость клиентки мелодия, исполняемая на пианино ученицей специализированной школы Элис, умницей-соседкой «из-за стенки», Керо согласовала со своим невидимым тапёром афишу выгодных совместных выступлений.

Керо тогда очень понравился чарующий термин, которым Элис характеризовала темп исполняемой сонаты – allegro non mоlto. «Вот-вот, быстро, но не очень!»

Быстро, но не очень шли её золотые, зажиточные годы. Осенью 1973 года Керо уже принимала клиенток в дефицитных итальянских сапожках. Цвета cappuccino. Лакированные, они при ходьбе, правда, умоляюще скрипели, словно хотели вернуться на родину.

«Я тебе так скажу…» – вертя в руках выпитую чашку и зорко вглядываясь в её дно и стенки, начинала Керо кофейное колдовство на языке своих ещё догородских предков.

Тут многие клиентки, за глаза говорившие о ней как о неотёсанной, неравной себе женщине, начинали заискивать перед Керо, как покупатель перед продавцом, рассчитывая, что уж им-то гадалка вылепит из кофейной гущи жениха получше. За то и платили.

По статистике, сто процентов молоденьких барышень, сидя напротив Керо, как голубки на насестах, капризно требовали детали встречи с возлюбленным. Керо, используя базовый стандарт: «Широко раскинув руки в стороны, вы бежите навстречу друг другу», – вдохновенно импровизировала на заданную тему.

Хрупкие, невинно сжатые коленные чашки прелестниц и девушек с изъянами начинали почтительно потеть.

Восемьдесят процентов из них при этом волновались, «а что на мне одето?» Выяснялось, что недавно в гардероб по заказу провидения поступило как раз нужное платьице. Оно волнующе накроет комплект подходящего нижнего белья, которое даже на бегу будет пробиваться из-под ткани пастельных (многих барышень почему-то смущало это слово) тонов рельефом потаённых бретелек, косточек и креплений, магнетически притягивающих взгляд восхищённого избранника.

Двадцать процентов барышень, преимущественно те, кто носили очки, как правило, переживали «а как ОН выглядит?» Керо ничего не слышала о такой науке, как физиогномика, но в строгом соответствии с ней описывала голливудского актёра Грегори Пека в ковбойском галстуке-боло. Его образ «шёл на ура» ещё и потому, что Гуджарати, влюблённый в слухи, безоговорочно верил: папа Грегори (Георгия) – родом «отсюда». До Октябрьской революции на Малой Татьянинской он держал аптеку, «ту самую, в которой в поздние советские годы можно было купить из-под прилавка импортные презервативы».

В начале перестроечного переполоха Керо даже подумывала съездить в Лос-Анджелес, познакомиться с актёром, сравнить его живого со своим кофейным описанием. О том, что учтивость мистера Пека может ограничиться только обращением, она не подозревала: «Мэм! Yob вашу мать! Я четырежды оббежал землю. Широко раскинув руки, держа на весу в одной из них увесистый венок флёрдоранжа. У меня болят ноги, не помогают лучшие мази моего папы. Да, он был аптекарем, но не в Гуджарати (Glory to God!) И папа никогда (never!) не торговал из-под полы презервативами. Он делал это открыто и свободно».

Вплоть до 1983 года Керо, сама томимая той самой «силой желания», регулярно смотрела на выбранную в небе звезду и чувствовала, что кто-то один-единственный сейчас также смотрит на неё.

Это мог быть метранпаж городской типографии Орба с жёстким волосяным жабо, карабкающимся из-под вымазанной краской сорочки к самому кадыку. Или страдающий эмоциональными перепадами настроения исполнитель свадебной и похоронной музыки, душевно известный в городе как «Ай, джана». А может, никогда не разжимающий кулаков «вор в законе» Панчи, с его привычкой двусмысленно приветствовать всех встречных: «Целую ваши души!»

Кто?

Она была «в одной чашке кофе» от ответа на этот вопрос, но оправдывала себя тем, что основной принцип Устава Службы Предсказании строго запрещал ей гадать «на себя».

Настоящие профессионалы не могут быть беспринципными.

В трудные времена, в период пандемии Гражданской войны, охватившей город, Керо, забыв о специализации, попыталась расширить меню своих гаданий, включив в него финансовую, медицинскую и даже военную навигацию. Безуспешно! У большинства клиентов не было ни денег, ни даже сумбурных надежд на будущее.

Последним к ней обращался командующий артиллерией, состоящей из единственного орудия, одной из противоборствующих в войне сторон. Человек цели, рыжей щетине на лице которого было столько же зимних дней, сколько войне, он пришёл к Керо в декабре прямо с фронта, располагавшегося в городских условиях на улице под окнами её кухни, и одержимо проорал своё требование: доложить ему точно «по кофею», в какой из комнат осаждаемого правительственного здания отсиживается свергаемый вождь противника! Для выстрела прямой наводкой снарядом с выведенным на нём по-малярски белой краской кричащим пожеланием «Умри, бл*дь!»

«В Сальвадора Альенде хотя бы можно было попасть. Он на балконе стоял. А этот прячется».

Нужные координаты командир мятежников, тепло помянувший президента Чили, готов был оплатить сухими сигаретами.

Кофе у Керо давно закончился. Разухабистая, по-ночному без меры наглая свита артиллериста, заварив остатки найденного чёрного чая на керосинке, принялась уничтожать крохи съестных запасов Керо.

Артиллерист стал жаловаться Керо на то, что в редких перерывах между перестрелками он, как в тихую воду, ныряет от грохота распри в свои короткие сны, надеясь, что они будут спокойными. Но в них к нему навязчиво приплывает одна и та же огромная, в два человеческих роста, рыбина. Одноглазая, она ожидающе округляет усатый рот, в глубине которого мутнеет жидкая чернота. Её немая просьба проста и понятна:

– За тобой я. Полезай. Сам.

– Не хочу, – упирается командир.

– Никто не хочет, – настаивает рыбина, тяжко дыша ржавыми жабрами. – Будь человеком! Устала я. Самой бы умереть, так надоело вас таскать…

– Керо, к чему этот сон, который я уж запомнил наизусть? – спросил не попивший кофе артиллерист.

– Ты испугался до горячих коликов в голове? – уточнила она. – Тогда – к долголетию!

Она не решилась сказать «к бессмертию». Чересчур красиво.

Командир доверчиво улыбнулся неоспоримости безыскусного объяснения.

Керо же, пережив мгновенный соблазн, устало подумала о том, что, возможно, пришло время заняться толкованием снов. Разумнее в условиях отсутствия хорошего кофе. Да и плохого тоже.

Настоящие профессионалы преуспеют в любом деле.

Чаепитие закончилось. Гости шумно, с ужимками выкурили до последней затяжки и все гонорарные сигареты. Пара оплывших свечей освещала и желтила их неумытые, грубые, казавшиеся пьяными лица.

Когда они с посвистом ближе к рассвету ушли, Керо вдруг почувствовала жалость к безвинным девицам, которым когда-то предсказывала судьбу, блондинкам, не любимым мамой с тяжёлым характером, метранпажу Орбе, изгоняемому президенту, объявленному тираном, оскорблённым мятежникам. И к себе.

Она безнадёжно слушала, как по пустынному, непривычно мрачному, пахнущему холодом Гуджарати, в котором притихли даже бродячие собаки, метался напуганный выстрелами ветер и, прогоняя свой страх, нарочито громко стучал оставшимися без хозяев дверьми. Ветер бился в редкие уцелевшие окна и о чём-то отчаянно сипел в щелях холодной веранды Керо.

А ей слышалось непонятное: «Yo soy… Yo soy…»10 Ветер любит преграды, они позволяют ему быть услышанным.

Спать Керо которую ночь не хотелось. Широко раскинув руки, стараясь немного согреться, она быстро, но не очень принялась ходить по скрипящему полу комнаты, вокруг пока ещё не пущенного на топку полированного обеденного стола-крепыша, над которым, остывая и зябко сворачиваясь, обречённо опадали завитки выцветающего белёсого дыма табака.