Читать книгу бестелый - - Страница 6

– Ионов калия в клетке содержится примерно в раз… 50 больше, – говорит Арсений, рассматривая записи, которые сегодня утром передали Кириллу. – Я не очень понимаю, как они это сделали. Я еще могу представить с небольшим стеклом, но с саркофагом?

Кирилл передает нам кофе, и когда посматриваю на Сашу, готовящую нам бутерброды, у меня урчит живот. Голова уже раскалывается не так сильно – я закинулся обезболом чуть больше получаса назад.

– Откуда у тебя сейчас вообще силы, чтобы разбираться с этим, учитывая, что ты пил больше нас всех? – кутаясь в одеяло, спрашивает Марина.

Сегодня ночью мы спали с ней вместе в гостиной: она на диване, а я разложил кресло. Того, что ОНО физически повлияло на реальность, Марина испугалась больше, чем я. Пока мы сидели с Кириллом и Сашей, Марина еще не подавала вида, что ей страшно, хотя я заметил, как дрожали ее руки, но стоило нам остаться вдвоем, она отпустила себя.

Марина рассказала, как ей было невыносимо первые пару месяцев с ОНО, как она пробовала все, чтобы избавиться от ОНО, стала суеверной и нервной. Читала шарлатанские, мистические книги, даже ходила к какой-то гадалке, ездила к ней в деревню – была готова на все, лишь бы ОНО отстало от нее.

Потом Корицкий научил ее немного контролировать ОНО, убедил, что ОНО не так опасно, как может показаться – на нее его оптимизм подействовал так же как на меня. Ей постепенно становилось легче, но ОНО продолжает пугать ее, поэтому Марина старается не оставаться одна – “одна” означает наедине с ОНО.

Мы уснули вместе в комнате – ожидали еще каких-то действий со стороны ОНО, ворочались и тихо переговаривались до пяти утра, но больше ОНО не объявилось.

– Я просто, в отличие от некоторых, умею пить. – Арсений хмыкает. – Но ладно, теоретически это возможно, а как они добились этого, наверное, не так важно, – продолжает говорить про чертовы ионы калия, будто кто-то из нас четверых действительно что-то понимает.

– Что это значит для нас? – спрашиваю.

– Ну, если сравнивать с ионами натрия, прочность стекла возросла… сильно.

– Насколько сильно?

– Трудно сказать. Наверное, раз в 100, а может, и в 200.

Кирилл присвистывает.

Саша передает бутерброды, и мы накидываемся на них так, словно не ели несколько лет. Она усмехается, и я думаю, что, наверное, нужно оставить Бокову и Корицкому, которые еще не проснулись, но, черт, у меня такая дыра в желудке, что я лучше сам им приготовлю что-нибудь еще.

Сегодня ночью Арсений ушел к Кириллу, чтобы Саша и Саня смогли занять его комнату, а я, оставшись с Мариной в гостиной, расположил у себя Корицкого. Хотя “расположил” – это громко сказано: он был настолько в неадеквате, что я просто бросил его на кровать, поставил воду, таблетки и закрыл дверь.

– Тогда что может пробить такое стекло? – спрашивает Кирилл.

Арсений пожимает плечами.

– Тепловой удар. Не уверен, что мы сможем сделать такое самостоятельно. Это не гранаты в ментов кидать. Но… мне надо подумать еще.

Откидываюсь на подушку – мысли с похмелья текут вязким сиропом.

– Это тонкая работа, – подтверждаю слова Арсения. – Нам нужно взорвать стекло и при этом не повредить самого Ленина.

Арсений мрачно смотрит в окно и закуривает. После того, как Кириллу передали документы про последнюю замену саркофага Ленина в семидесятые, Арсений загружен больше всех нас – наверное, из-за того, что только он понимает, насколько как эти ионы, слои, процессы усложняют нашу операцию.

– Где, говоришь, это делали? – спрашиваю, и Арсений возвращается к документу – я с удовольствием замечаю, что после вчерашнего митинга и пьянки он не пытается игнорировать меня или ругаться. Возможно, Арсений увидел, что я все еще тот человек, который уезжал, и что мне можно доверять.

– В Обнинске. Там вообще много чего делали.

– Ага. А есть там имена тех, кто занимался этим?

– Нет. Но многие специалисты этого НПО получили всякие награды за работу, так что несложно будет… – Арсений замирает, его взгляд отрывается от документа и устремляется на меня. Он мгновенно догадывается, зачем я спрашиваю это. – Нет, Марк. Даже не думай.

– Ты же сам сказал, что это невыполнимая задача для людей, которые не имеют ко всей этой херне никакого отношения. Мы не будем ничего просить делать, но проконсультироваться…

– Марк, я повторяю. Это не вариант. Это была секретная операция. Это люди, которые работают на государство. Как ты вообще себе представляешь этот разговор?

– Но Кирилл нашел крота, который слил документы, и все нормально. Нам нужно покопать на остальных. Или на него же еще. Может, будут некоторые лазейки на кого-нибудь, кто этим непосредственно занимался. Разногласия с властью, увольнение, скандальная история?

Арсений устало выдыхает и кидает бычок в пепельницу.

– Мы не можем никак, вот вообще никак связываться с людьми, которые работают или работали на государство. Кирилл и так сильно рискнул. Ты хочешь, чтобы нас посадили раньше, чем мы зайдем в Мавзолей?

Арсений переключает внимание на Кирилла, явно ища у него поддержку, и я тоже перевожу взгляд в его сторону. Мы с Арсением оба понимаем, что с кем бы ни пришлось договариваться, мы не сможем это сделать без Кирилла – без его связей, денег, способности заключать компромиссы и искать правильных сообщников. Кирилл, разрываясь между нами, смотрит то на меня, то на Арсения.

– Не надо так на меня пялиться. – Кирилл в защитном жесте поднимает руки.

– Марк прав. Мы можем попробовать поговорить и не выдать себя, – говорит Марина, и мы с Арсением удивленно поворачиваемся к ней. Она, не впечатленная нашей реакцией, фыркает и закатывает глаза. – Это, конечно, звучит как полная бредятина, но есть у нас варианты?

– Мы можем попробовать поискать другие, – продолжает настаивать на своем Арсений. – Сейчас да, я не знаю, что вам предложить. Но надо подумать. Желательно не на похмельную голову.

– Да, – соглашается Кирилл. – Надо подумать еще, но и покопать на этих НПОшников не будет лишним. Просто посмотрим, а там уж решим.

– Я могу попробовать поискать про них, – говорит Саша, и я благодарно улыбаюсь. Арсений со стоном откидывается на спинку кресла, но уже не видит смысла возражать или спорить. – Марин? – Марина кивает, и Саша продолжает: – Вот, мы с Мариной займемся.

– А я займусь придумыванием других вариантов, если вы не возражаете, – говорит Арсений.

– Я тебе помогу. – Кирилл улыбается. – Поверь, я тоже не в восторге от этой идеи.

Усмехаюсь. После вчерашнего разговора мы так и не заключили никаких соглашений друг с другом, не подтвердили, что точно участвуем в штурме Мавзолея, но сейчас, наблюдая за тем, как они, уже трезвые, спокойно сидят и разговаривают об этом, я осознаю, что зря вообще сомневался, что кто-то из них может испугаться и отказаться от операции. Теперь я понимаю недоверие со стороны Арсения – единственным, по его мнению, кто мог бы отказаться от участия, был я. После того, как уже сбежал один раз. И если Кирилл, уверенный во мне, легко принял меня обратно, то Арсению нужно время, чтобы убедиться, что я не сбегу снова при возникновении угрозы. Мне хочется доказать, что не сбегу.

Когда поднимаюсь, чтобы налить себе еще кофе, хлопает дверь. Поворачиваясь, замечаю в коридоре Бокова. Спокойствие сменяется гневом как по щелчку пальцев.

– Я сейчас приду. – Ставлю кружку на стол, сжимая челюсти – от резко вспыхнувших эмоций ОНО рядом немного оживает, и судя по испытывающему взгляду Арсения, он тоже замечает это.

Дергаю Бокова за локоть, и он, растрепанный, заспанный, уставший, не сопротивляется, когда заталкиваю его обратно в комнату Арсения и захлопываю дверь. Щелкаю задвижкой, и Боков будто просыпается и ошарашенно смотрит на меня, не понимая, что происходит.

Мне вообще похер, понимает он или нет – наверное, у меня долбаные проблемы с агрессией, как говорила мама, потому что не хватает терпения для объяснений. Мне хочется просто врезать ему, и гнев, вспыхнувший в груди, будто электризует все тело, поэтому прежде чем подойти, делаю несколько спокойных вдохов и выдохов. Нащупываю в кармане пачку сигарет – хорошо, что я успел захватить ее.

– Марк, ты че? – Боков хмурится, делает шаг к двери, но я закрываю ему путь.

Его взгляд становится еще более недоумевающим – я не помню, когда вообще вот так злился на него. Несмотря на всю беспечность, легкомысленность и где-то откровенно глупые поступки, я всегда относился к Сане с пониманием и никогда не выискивал в нем недостатки.

Но сейчас – сейчас у меня чешутся кулаки, и судя по тому, как Боков опускает взгляд на мои руки, он считывает это по моему напряженному телу.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Боков немного расслабляется, точно от звука моего голоса вспоминает, что находится в комнате с другом, а не врагом, но от того, что его взгляд от удивленного становится, как обычно, немного нахальным, мне хочется еще больше ударить его.

– По поводу? – спрашивает. Он правда все еще недоумевает, в чем суть моей претензии?

– Ты серьезно не допираешь или прикалываешься?

Саня закатывает глаза.

– Я, блять, понятия не имею, что ты себе придумал и в чем пытаешься меня обвинить.

Все же не сдерживаюсь и хватаю его за ворот футболки. Он от неожиданности пятится и бьется головой об стену, но отталкивает меня.

– Я придумал, говоришь? – ОНО за моей спиной давит все сильнее и сильнее, питаясь моим гневом – а гнев переполняет меня, я чувствую, как мое лицо начинает гореть от злости. ОНО за нами, а Боков даже не ощущает это – Боков вообще не в курсе, что это такое – ощущать ОНО, и почему-то эта мысль раздражает еще сильнее. – То есть то, что ты дурь толкаешь у меня дома, я придумал, а?

Не совсем у меня дома, конечно, но сути еще это не меняет.

Я понял еще еще ночью, когда пытался заснуть после разговора с Мариной – прокручивал в голове образ обдолбанного Корицкого, и тут мне вспомнилось, как во время игры Боков что-то положил ему в карман. Как раз незадолго до того, как Корицкий ушел в туалет – очевидно, чтобы не проблеваться, а закинуться.

Конечно, догадка почти бездоказательная, и мои наблюдения – это недостаточно для серьезных обвинений, но сейчас, смотря на то, как глаза Бокова расширяются, и он закрывает рот, уже не пытаясь поругаться со мной, я осознаю, что понял все правильно.

– С чего ты взял?

Я хочу его долбануть головой об стену.

Я вспоминаю полуобморочного Корицкого в туалете, и мне не нужно больше никаких подтверждений, чтобы действительно просто дать Бокову по челюсти.

– Ты из меня идиота не делай.

Боков, видимо, осознает, что отрицать очевидное и выкручиваться больше нет смысла, и в примиряющем жесте поднимает руки, но я даже не смотрю на них. Напираю, делая еще шаг, пока снова не отходит к стене и не вжимается в нее спиной. Он вполне может опять оттолкнуть меня, и я напрягаю все тело, чтобы он не сдвинул меня с места, но Боков больше не предпринимает таких попыток.

– Ладно, ладно, хорошо, – говорит он, наверное, думая, что его признание вины станет для меня рычагом для отступления, но его спокойствие, когда он легко сознается, только вызывает еще большую ярость во мне. – Да. Это я вчера дал Корицкому побаловаться. Ничего такого.

– И что, ты тут бизнес на своих друзьях теперь делаешь? Всем, кого теперь преследует ОНО, предлагал закинуться? Помогаешь отвлечься?

Боков неверяще смотрит на меня и молчит, словно ожидая от меня насмешки и утверждения, что это все просто шутка.

– Марк, да ты чего? – Он говорит уже тише – в нем намного меньше бравады, чем в начале диалога, когда я только загнал его в комнату. Не пытается оттолкнуть меня, не пытается уйти, не пытается перевести на меня стрелки. – Ты как вообще мог подумать?.. Нет! Нет, конечно, нет, я никому больше…

Терпения не хватает – я прихожу в себя и осознаю, что сделал, только когда костяшки вспыхивают, а голова Бокова стукается о стену.

Он стонет скорее от удивления, чем от боли – его взгляд абсолютно шальной и растерянный, как будто он снова пьян.

– Давай-ка не пизди мне. – Мой голос звучит так низко и хрипло, что почти не узнаю его.

Боков перестает распинаться, начинает обороняться – после удара он, видимо, уже понимает, что своими оправданиями никак не предотвратит ссору, а только сильнее распылит меня.

– Слушай, Марк, – начинает Саня, выглядя уже более уверенно. И даже слишком. – Ты это… не надо приписывать мне какую-то херню. Ты меня тоже козлом отпущения не делай. Я тебе по-русски говорю, я никому больше ничего не давал. Да и Корицкому всего там несколько раз, без фанатизма.

Он чуть выпрямляется в плечах, чтобы казаться выше, и я борюсь с уничижительной усмешкой, я стараюсь держать себя в руках, стараюсь просто разговаривать с ним, мне больше не нужно бить его, иначе это просто превратится в драку – Боков второго удара уже не потерпит. Даже удивительно, что он не ответил на первый.

Мне не нужно спрашивать, откуда сам берет наркоту – я прекрасно помню, какие люди состоят в партии, а учитывая их близкие взаимоотношения с Саней, очевидно, найти, у кого взять, вряд ли составило труда.

– Сам закидываешься? – спрашиваю, и Боков чуть расслабляется – мой голос звучит немного спокойнее.

– Не, не, – говорит он, – так, травка только, не…

– Значит, только Корицкому толкаешь?

Боков усмехается – осознает, к чему я веду. Напрягается всем телом – я вижу, как вздрагивают его руки, ожидая следующего удара и готовясь напасть, если переступлю эту тонкую черту. И не зря – я прилагаю все усилия, чтобы не сорваться, и, наверное, ОНО сейчас – это сдерживающий фактор, потому что из-за его присутствия за спиной стараюсь контролировать себя. Один раз ОНО уже вмешалось, когда я начал драку.

– В чем проблема? Он не маленький уже. Захотел – пожалуйста.

– Купил у своих новых дружков с партии и продал ему под процентик?

– Да блять, Марк. – Он толкает меня в плечи, но я держусь, чтобы не двигаться. Только делаю маленький шаг назад, но остаюсь на том же расстоянии от него. – Ты сейчас меня уличить хочешь? Может, еще 228 напугаешь?

Я подхожу хеще ближе, перехватываю руку, когда тянется, чтобы выставить ее передо мной.

Все во мне кипит, ОНО за спиной будто растет, заполняет комнату, и Боков, хоть и не может чувствовать это, напрягается больше. Я не знаю, что отражается в моих глазах, не знаю, видит ли тот гнев, что пылает во мне, но его взгляд его меняется на загнанный, встревоженный.

– Меня не касается, что ты там продаешь, не продаешь. Но продолжишь подгонять кому-то из нашей компании – больше не войдешь в этот дом, я тебе обещаю. Наживайся, на ком тебе угодно, но если еще раз увижу, как ты что-то там передаешь Корицкому или любому из наших под столом, а я, поверь, обязательно увижу, то можешь дальше тусоваться с “касовцами”, а к нам ты больше отношения иметь не будешь. Понял меня?

Боков смотрит на меня как на сумасшедшего – он не ожидал такого. И я тоже не ожидал. Хотя я и Кирилл собрали нашу компанию, я никогда никому не говорил ничего подобного – никогда не делал вид, что решаю только я, никогда не грозился никого исключить. Я жду, когда он скажет, что я не имею права – особенно после того, как год пропадал. Скажет, чтобы я не притворялся, будто действительно обладаю такой властью, что могу просто взять и настроить всех против него. Скажет, что все это блеф и пустые угрозы. Жду любой нападки, в голове проносятся варианты ответов – я осознаю, что, что бы он ни сказал, он может оказаться прав, но я не хочу давать ему это понять.

Несмотря на все опасения, он не произносит ни слова – только смотрит на меня, не двигаясь, и, наверное, не верит, что я говорю все это ему.

– Это первое и последнее предупреждение, Сань, – продолжаю, и гнев чуть отпускает, когда вижу, что Боков капитулирует, что он повержен, что даже не пытается больше сопротивляться. – Ты понял меня или нет?

– Понял, – соглашается Боков, его голос звучит хрипло, а выглядит он так, словно сам не распознает своей речи. – Мы решили вопрос?..

– Теперь да.

Отступаю, пропускаю его, и он наконец выходит из комнаты и присоединяется к ребятам на кухне.

Возвращаюсь за ним, снова плюхаюсь на диван рядом с Кириллом и закуриваю сигарету. Саша передает Бокову оставшиеся бутерброды, а он улыбается так вымученно и натянуто, что, наверное, все обращают на это внимание, но никто ничего не спрашивает. Марина пристально смотрит в мою сторону, и когда я сталкиваюсь с ней взглядом, в ее глазах столько понимания, что мне кажется, будто она знает наверняка, о чем я разговаривал с Боковым, когда мы остались вдвоем.

***

Когда Корицкий поднимается с кровати, Марина, Саша и Саня уже ушли, а Арсений заперся в комнате. Я еще раз просматриваю папку и делаю заметки, валяясь на разложенном диване в гостиной, Кирилл рядом убирается на кухне. Несколько раз порываюсь присоединиться, но Кирилл отнекивается – его отношение к уборке всегда было нездоровым, но раньше он хотя бы позволял мне помогать. Сейчас же делает все сам то ли из-за того, что помешанность на чистоте стала еще более сильной, то ли для того, чтобы отвлекаться от ОНО.

Как только Корицкий появляется в дверях, мы оба уставляемся на него. Кирилл на пару секунд отвлекается от уборки, но, видимо, не желая смущать его пристальным вниманием, отворачивается и продолжает протирать столешницу.

Корицкий выглядит так себе: кожа бледнее, чем обычно, светлые волосы растрепанные, взгляд уставший, уголки губ как по привычке дергаются, но на лице так и не появляется полноценной улыбки.

Хлопаю по дивану, недвусмысленно откладывая папку в сторону, и Корицкий садится рядом. Подтягиваю к нему тарелку с бутербродами и вываленным Кириллом печеньем. Корицкий наливает себе воду в стакан и привстает, чтобы взять еду.

– Спасибо, – говорит он. – И за вчера тоже.

Не очень понимаю, что именно имеет в виду, но у меня нет настроя уточнять и докапываться.

– ОНО правда вчера закрыло дверь? – спрашивает, и у меня все сжимается от воспоминания. Но, несмотря на страх, ОНО не напирает – Корицкий здесь, и он контролирует это.

– Тебе не померещилось.

Корицкий открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но Кирилл включает пылесос.

Мне почему-то хочется усмехнуться, и я махаю рукой, делая неопределенный жест, чтобы Корицкий продолжал есть.

Пока Кирилл пылесосит, мы сидим в тишине, и я только посматриваю на Корицкого краем глаза и вместе с ним опустошаю тарелку.

Кирилл убирает пылесос, тряпки и выходит с кухни – я смотрю ему вслед.

Корицкий выдыхает.

– Ну давай, Марк, – устало говорит он. – Спрашивай.

Я хотел. Я собирался. У меня куча вопросов. И я получил ответы от Сани только на ничтожную часть из них.

Но сейчас совершенно теряюсь, не зная, что сказать.

– Как часто? – Меня хватает только на это, и Корицкий ведет плечом, облизывает губы – теперь его улыбка пропадает вовсе.

Я первый раз вижу его без улыбки и будто первый раз вообще вижу его.

– Редко, – отвечает он. – Завязал, но сорвался.

– Почему?

– Начал из-за ОНО, – говорит, и злость к Бокову снова растет во мне. Он понятия не имеет, что такое чувствовать ОНО постоянно. Он даже не подозревает, что это – ОНО. Он только говорит слово “ОНО” и делает вид, что наши рассказы позволяют ему осознать ОНО. Нет. Он вообще не понимает. – Я хотел отвлечься. Но потом, как ты знаешь, я научился справляться с ОНО. И потребность… отвлекаться почти пропала. Я решил перестать.

– Тогда из-за чего вчера?..

– Тоже из-за ОНО, – признается Корицкий. – Я начал… пару дней назад чувствовать ОНО как-то… странно, что ли. Не знаю. ОНО так давило, но… но не так как раньше. ОНО будто… я не знаю… нарастало. Мне казалось, что что-то вот-вот случится, и…

Я вспоминаю его измученный вид в столовой позавчера.

– И действительно случилось.

– Да.

– Сейчас ты не чувствуешь это… нарастание?

– Немного. Совсем не так, как было.

– ОНО, видимо, стало сильнее. Теперь ОНО может делать что-то… физически. А ты, наверное, подпустил ОНО слишком близко и поэтому почувствовал, что что-то произойдет.

Корицкий опускает взгляд и пожимает плечами, соглашаясь со мной. А я думаю, что сейчас, уязвимый, открытый, без своей улыбки-брони, он не Корицкий, а Женя.

– Как считаешь, зачем ОНО вчера закрыло дверь?

Он задумывается, его взгляд останавливается на одной точке.

– Не могу понять. Может, просто чтобы как-то обозначить свое присутствие?

– Может быть.

Вытаскиваю сигарету, и Женя перехватывает мою руку, держащую пачку. Чиркаю зажигалкой себе и ему, и какое-то время мы курим в тишине.

– Это пугает, – говорит Женя. – Я был слишком уверен в себе, когда думал, что нашел подход к ОНО. Извини.

Перевожу на него удивленный взгляд. Он ложится на спину, а я немного подтягиваюсь, чтобы видеть его лицо, и опираюсь на локоть.

– За что ты извиняешься?

Кладу пепельницу на диван между нами, стряхиваю, и Женя делает глубокую затяжку, прежде чем ответить:

– Что пытался учить тебя, как вести себя с ОНО.

Хмыкаю.

– Это просто я ничему не научился, а ты хорошо справляешься. И помог Марине.

Женя чуть поворачивает голову и смеривает меня внимательным взглядом.

– Я убеждал тебя в своих теориях насчет ОНО, я думал, что ОНО – это что-то, что не имеет отношения к физической реальности, а вчера все, что я говорил, просто разрушилось, Марк. И ты видел, что я не справляюсь.

Почему-то становится горько. Меня коробит, что он так убивается из-за то, что он не смог предугадать, как ОНО будет поступать дальше, меня напрягает, что он берет ОНО на себя, будто это он, а не я, стал причиной появления этой сущности.

Возможно, это я должен был помогать Марине справляться с ОНО, я должен был взять ответственность, я должен был научиться усмирять ОНО, я должен был предлагать пути решения и пытаться осознать ОНО – я, а не он.

– Ну, сорвался один раз. – Пожимаю плечами, и Женя хмыкает, а потом кидает бычок в пепельницу и вынимает из моей пачки вторую сигарету. – И ты не мог знать все. Ты как-то переоцениваешь свои способности.

Подпираю подбородок рукой, устраиваясь поудобнее, и в этот момент Женя чуть поворачивает голову и случайно выдыхает прямо мне в лицо. Закашливаюсь, шутливо толкаю его в плечо, и на его лице появляется виноватая улыбка.

– Ты, кстати, пропустил сегодняшнюю лекцию Арсения про ионы калия и натрия.

Я не спрашиваю у Жени, точно ли он собирается вместе с нами участвовать в штурме Мавзолея – хотя его не было ни вчера, ни сегодня, пока мы обсуждали это, я почему-то уверен в нем. Возможно, потому что сейчас, когда вижу его настоящую реакцию на то, что сделало ОНО, я убеждаюсь, что он не лгал, пытаясь помочь с ОНО, не лгал, когда пришел в квартиру и не знал, что приводит ОНО. Да и приводил ли он? Возможно ли действительно принести ОНО с собой? Может, дело было совсем не в его появлении, может, просто какая-то мысль в моей голове снова побудила ОНО появиться?

Поэтому пересказываю все, что успели обсудить в его отсутствие, и Женя молча наблюдает и слушает. Я лишь сейчас замечаю, насколько он всегда внимателен, когда я или кто-либо другой что-то говорит: не перебивает, не зависает, не отвлекается на что-то постороннее. Возможно, поэтому он так легко смог меня понять и так взбесил проницательностью.

– Почему ты вступил в партию? – спрашиваю, и Женя вскидывает брови.

– Ты хотел спросить, почему я вышел?

– Не-а. Я все правильно спросил.

Улыбаюсь. Он с подозрением смотрит на меня боковым зрением. Его сигарета тлеет несколько секунд – так задумывается, что не делает затяжки.

– Ну, я ненавижу капитализм и то, что сейчас происходит… вокруг, – после долгой паузы говорит. – Этого должно быть достаточно?

Усмехаюсь – и этот ответ он так тщательно обдумывал?

– Не пойми меня неправильно… Просто ты немного не выглядишь на среднестатистический член “КАС”.

Женя закатывает глаза.

– Знаешь, ты тоже не выглядишь как среднестатический член “КАС”, – передразнивает, и я несильно толкаю его руку, в которой зажата сигарета. – Ладно, я понимаю, о чем ты. И ведь я вышел из “КАС”. Ты же знаешь?

– Знаю.

– Ну вот. КАС – и правда немного не мое. Но, собственно, куда мне было еще податься? Мне казалось, что наши взгляды совпадают на все сто. И когда я нашел КАС… Думаю, все мы это хотя бы немного, но испытывали. Я был уверен, что, ну, вот оно. Это прям было открытием для меня.

– Для меня тоже. – Киваю. Он тушит сигарету, и я привстаю, чтобы убрать пепельницу обратно на стол и на ее место поставить тарелку с оставшимся печеньем. – Это было таким новым типа. У меня-то в городе ничего подобного не было. Так что меня понесло.

– Я понимаю тебя. Я жил за МКАДом, как бы, да, вроде Москва, но по факту, вообще нет. Я достаточно рано сформировал свои левые взгляды, а в школе, конечно, и речи об этом не было, и пока я не поступил, не узнал про КАС и про вас, я чувствовал себя достаточно одиноко… в плане своей позиции.

– Так ты снимаешь квартиру или?

– Не, живу с бабушкой. – Женя подтягивает к себе тарелку, чтобы найти шоколадные печенья среди ассорти, и я усмехаюсь и бросаю себе в рот первый попавшийся ломтик. – А ты согласен со всем, что происходит в КАС?

Я вспоминаю их митинги, акции, в которых участвовал, которые любил. Вспоминаю их волонтерскую работу, всегда вдохновляющую меня. Но также вспоминаю полный бардак, когда начались задержания, вспоминаю статьи в их газете, вызвавшие у меня стыд, вспоминаю полную необразованность по многим вопросам и узколобость, которые приводили к абсолютно глупым ошибкам.

– Я согласен с программой партии.

Женя довольно улыбается.

– Это не ответ.

– Ладно. – Пожимаю плечами. Хотя мы с ребятами, бывало, обсуждали недостатки в КАС, никто никогда не задавал мне такой вопрос напрямую. И сейчас пользуюсь этой возможность и решаю выговориться. – “Касовцы” хороши в действии, знаешь. У них это получается лучше всего. Пока другие ждут непонятно чего, они уже выходят на улицы и показывают свое недовольство. Их реакция, их смелость… Да, это заслуживает уважения.

– Но?

– Но так же, как они хороши в действии, они очень часто бездарны в своей риторике. Да аргументы бухого Арсения иногда звучат менее бредово, чем их эти заголовки в газетах… Что там было? Нужно объявлять войну Китаю, чтобы не стать его колонией?

Женя посмеивается.

– Поверь, я был против выхода этой статьи.

– О, да я верю, – отвечаю с улыбкой. – Нет, я понимаю, что это там направлено, чтобы всех шокировать, да, да, надо больше людей в партии, а категоричность для многих привлекательна, но когда риторика переходит в подобную бредятину, это становится просто смешно.

– Знаешь, поработав у них в газете, могу раскрыть секрет. Хоть вот тебе и мне это кажется чушью, многие “касовцы” действительно верят в то, что все так и есть.

– Да я и не сомневался. Вот, это второй пункт. Вытекающий из первого, так сказать. С партийцами мне нравится действовать: когда я с ними участвую во всяких акциях, я думаю, что да, они такие классные ребята. Но разговаривать с некоторыми из них – это жалкое зрелище. Даже учитывая то, что в общем и целом у нас один взгляд на вещи.

– Да ладно тебе, Марк. – Женя качает головой. – Не будь так строг к ним. Многие из них даже не получали образование. Конечно, вы часто разговариваете на разных языках, но я не думаю, что это их вина.

– Я их и не виню.

– Но вот другой момент… – продолжает Женя, – что эти люди собираются перестраивать страну. Я не уверен, что хотел бы видеть их, условно, во власти. Хоть я и на сегодняшний момент полностью поддерживаю почти всю их деятельность. Вот тебе и ответ на второй вопрос – почему я вышел из партии.

Интересно.

Я даже не пытаюсь скрыть свое удовлетворение – он рассказал мне больше, чем я хотел услышать. Приподнимаюсь на руке, и Женя прекращает разглядывать потолок и снова смотрит на меня. Его светлые глаза перестают напрягать.

– Но при этом все мы помним, какие люди строили коммунизм в первый раз, – парирую, но Женя не сбивается от моего замечания.

– Те люди, которые в итоге коммунизм так и не построили.

– Ну… – Женя кажется таким серьезным, что не сдерживаюсь и запускаю в него печенье. – Почему же?

Он усмехается, поднимая печенье с толстовки, и невозмутимо кладет его в рот.

– Я знаю твою позицию и знаю, что ступаю на скользкую дорожку, – продолжая улыбаться, говорит Женя. – Но я не фанат СССР. Я верю в Ленина, в революцию, но не в то, что начало происходить после. И я верю, что по-настоящему коммунизм все же можно построить. Впрочем, если бы я в это не верил, я бы не разговаривал сейчас с тобой.

– В СССР не было коммунизма?

– Не думаю. Ну, что касается частной собственности – это да. – Женя кивает, с подозрением косясь на меня, будто я сейчас начну спорить с ним или кидаться с обвинениями. – Но для меня коммунизм – это, в первую очередь, про бесклассовость. А большевики разрушили одну иерархию, чтобы создать в итоге другую.

Стряхиваю крошки с его толстовки, чтобы чем-то занять руки. Он расплывается в улыбке, наблюдая за моими действиями.

– Я понимаю, о чем ты. – Киваю. – Но мы же оба знаем, что это утопия. Это было неосуществимо.

– Конечно, это утопия, но что еще делать, если не стремиться к утопии? Мне хочется верить, что создать общество, которое будет хотя бы максимально приближено к этому, когда-нибудь удастся.

– Ты такой оптимист, – говорю с усмешкой, имея в виду не только его идеологическую позицию, но и отношение ко всему, включая появление ОНО.

– А ты в это не веришь?

– Ну, конечно, мне хочется, иначе я бы тоже не разговаривал с тобой, – отвечаю и понимаю, что, помимо того, что оптимизм Жени исключительный и безусловный, он еще ужасно заразительный. – Я просто не так категоричен, как ты. В плане, мне кажется, что большевики приближались к этому. Просто из-за тоталитарной политики Сталина в какой-то момент свернули не туда, но, в целом, все еще можно было исправить. А не разваливать все, к чему шли так долго.

– Они столько лет все строили и строили, Марк. И самое главное – всегда называли новое десятилетие, когда этот коммунизм все-таки появится. Но, знаешь, что вижу я? Я вижу только то, что все это время они занимались выстраиванием своей новой иерархии, а не стремились к коммунизму по-настоящему.

– Может, в чем-то ты прав, – признаю, слишком уставший и недостаточно хорошо соображающий с похмелья, чтобы выдвигать свои аргументы. – Я подумаю над этим. И никогда не говори ничего подобного партийцам.

Женя усмехается.

– Если твоя теория по поводу ОНО все же верна, мой невидимый Сталин после этого меня точно возненавидит.

Я прыскаю, чуть не поперхнувшись печеньем.

– То есть ты уже смирился с тем, что у тебя Сталин?

– Верю в закон подлости, – отвечает он, тоже подхватывая мой смех.

Когда успокаиваемся, я опускаю голову на руку и чуть дергаю его за плечо, чтобы повернулся ко мне.

– Хочешь сходить со мной в Мавзолей? – спрашивает, и пару секунд недоумеваю от его вопроса, пока не догадываюсь, в чем дело.

– Серьезно?.. – спрашиваю, и Женя лишь сокрушенно улыбается. – Ты меня поражаешь. Мы буквально тут планируем захват Мавзолея, а ты не ходил? Как ты умудрился?

– Ну, ладно-ладно, хватит осуждать меня.

– Не могу перестать, – говорю с ухмылкой, и Женя уже выдыхает и хочет отвернуться, но я снова ловлю его за плечо. – Хорошо, давай на следующей неделе? Можем в субботу, в будни там проблематично со временем.

– Отлично. Во сколько ты…

Останавливается, потому что его прерывает скрипящая половица за нами, около двери. Как шаг. Резко вцепляется в мое запястье, его взгляд становится испуганным, и когда я поворачиваюсь, думая, что Арсений или Кирилл решили зайти на кухню, натыкаюсь на пустоту.

В груди все сдавливает – страх сковывает меня, и снова смотрю на Женю, осознавая, что он понял все раньше меня.

ОНО чувствуется слабо, но прямо там – на этом месте.

Женя сжимает запястье так сильно, что шиплю от боли, но он будто не замечает этого.

– Звуки, – шепчет. – ОНО издает звуки… ОНО…

В этот момент у меня звонит телефон, и Женя вздрагивает. Я тянусь свободной рукой к столу, позволяя ему продолжать удерживать меня за запястье. Когда дергаю крышку, на экране появляется имя Марины. Поднимаю взгляд на Женю, и он кивает. Нажимаю на кнопку, чтобы принять звонок, а потом включаю громкую связь, и лишь в этот момент замечаю, как сильно трясутся руки.

– Марк… – говорит Марина, и ее голос дрожащий и хриплый. – Марк, я сейчас что-то слышала…