Читать книгу Агония, 88 - - Страница 6

Сентябрь, 1988 год. Советское Заполярье. Зона высокой радиоактивности. Координаты неизвестны.

Абсолютно серая, промёрзшая земля была тем еще испытанием для психики человека, выросшего там, где всю жизнь светило солнце, был один лишь песок, кукуруза и просторнейшие ранчо, которые и за сутки не объехать. Холодная и безжизненная пустыня окружала Рекса Монро вот уже сколько времени, а он все еще не мог к ней привыкнуть. Ни одного дерева, ни одного кустарника. Только редкие лужи жиденького сентябрьского снега и скупая растительность, больше похожая на мох.

Их самолет, принадлежащий американским ВВС, и классифицирующийся как тяжелый бомбардировщик – вероятный носитель ядерного оружия – остался далеко позади, почти в сорока километрах к северу. Он лежал там простыми останками, фрагментами фюзеляжа, лишь отдаленно напоминающих о том, что эта груда металлолома еще совсем недавно могла летать и бороздить бескрайние просторы голубой, когда-то, планетки. Их «Лансер» во время своего последнего вылета должен был бомбардировать советские базы подводных лодок на островах в Карском море. Но не успел добраться до туда. Самолет тогда тряхнуло от ядерного взрыва, командир корабля и второй пилот ослепли от вспышки. Электронику вышибло электромагнитным импульсом, и громадная алюминиевая банка устремилась в землю. И когда последний живой член экипажа проснулся от того, что у него замерзает лицо, то понял, что он где-то на советской территории. Один. Единственный. Рекс видел ядерную вспышку, видел гибель какого-то советского города под собой, и понимал, прекрасно осознавал, что там, в этом дьявольском пожарище, сгорали люди, целые семьи, районы, кварталы людей, культурное достояние народа!

Никто тогда не мог поверить, что это случится. Война была войной – они бомбили военные объекты, они бомбили военных, которые бомбили их. Но вот когда в небе появились залпы сотен ядерных ракет, когда советские и американские атомные кинжалы схлестнулись в воздухе, чуть не разбиваясь друг об друга, эмоции были уже другие. Полное опустошение всего, что могло называться душой. Запустение. Черный, зловонный мрак, который опоясал весь еще пока рассуждающий и живой солдатский разум. Рекс родился под конец Корейской войны, участвовал во Вьетнамской войне, и проклял тот день, когда он вылетел этим бортом в советское Заполярье…

Ленинград? Может это могучий город Ленина, переживший блокаду и голод, канул в лета на его глазах? Мурманск? Громадный порт подводных лодок, которые даже после войны наверняка доводят до белой горячки генералов и адмиралов НАТО? Архангельск? Петрозаводск? Какой же это был город? Смерть какой части от громадной советской территории он видел и почувствовал на себе? Сколько смертей он успел рассмотреть в тот момент, из небольшого окошка самолета? Наверное, все…

– Наказание… – бормотал он в свой противогаз, кутаясь в теплые аварийные вещи, которые не шибко-то и спасали от ледяного воздуха. – Это все наказание…

Советский север не любил его. Улыбался ему своими горными черно-белыми пиками, и в улыбке этой не было любви. Манил к себе приятной зеленью редких, но насквозь промерзших и ледяных моховых кочек. Звал к себе белыми пятнами разнежившихся около берега медведей, но прогонял их голодным и нечеловеческим ревом, который перебивал даже залпы из пистолета! Эти камни, этот песок под скромными и редкими снежными лужами… Все здесь было тоскливо и безжизненно.

Снова заверещал его детектор. Достав из кармана пластиковую желто-черную коробочку, над которой на борту герметичного небесного крейсера все любили насмехаться, он глянул на показания прибора. Они ему не понравились. Рекс поднял глаза и увидел низко висящее, в пылевой дымке и завесе из облаков негреющее северное солнце. Оно размывалось на общем фоне, из круглого становилось больше похожим на бредовую точку, которую видишь, когда получаешь по голове увесистой доской. Чуть приподняв свой мокрый от пота и заледеневший у фильтра противогаз, американец немедленно забросил в рот пару таблеток йода, запив их водой из запасов. За его плечами был громадный баул, но вот в нем больше не было этих таблеток. Все, что каталось на дне хрупкой пластиковой баночки – последнее его подспорье перед смертью. Радиация была невероятно серьезной. Такой, какая медленно прошибает даже через резинотканевую одежду, с меховым и свинцовым подбоем. Такой, какая поджаривает человека медленно, но все же ощутимо: с болью, с красными пятнами, с жжением и онемением рвущихся под нуклидной бомбардировкой мышц. Человек в такой радиации уже не жилец, человек в таких условиях перестает быть человеком…

Впереди было плато. На удивление ровное и чистое. Такое, какое ведет обычно к морю, однако того не было видно за привычной дымкой. Но его было прекрасно слышно. Этот звук, этот плеск, который разливался где-то там, вдалеке, настолько воодушевил Рекса, что, недолго думая, он прибавил шаг. В животе урчало, а мышцы губили сами себя, но мысль о море придавала ему сил. Около моря, верил он, могли жить и остаться рыбаки, там можно было найти хотя бы зараженной, но еды. Там можно было жить, и попробовать отыскать спасение. Наверняка еще ходят какие-нибудь корабли, наверняка летают палубные вертолеты! Русские, американские – да какая ему уже разница, когда и дураку понятно, что головы политиков зачесались от сокрушительного поражения самой человечности?! Даже русские, пусть будут русские… Корабль, подводная лодка… Пусть будет лодка. Пусть будет корабль… Пусть будут русские. Пусть там будут хотя бы рыбаки… Хотя бы удочка, палка или леска.

Округлив мокрый взгляд под противогазом и подняв брови, Монро еще прибавил шагу, а затем уже перешел на легкий бег. Быстро начал греться, быстро начал понимать, что под ногами уже мокрый от близости тумана и морской влаги покатый камень. Из клапана противогаза начал вырываться пар, а под несколькими утепленными и просвинцованными одежками забилось горячее сердце, еще качающее кровь по дырявым от радиации сосудам. В нем на мгновение забилось столько жизни, сколько он и не думал отыскать в себе. И вдруг понял почему – в тумане показался острый нос корабля.

С увеличением треска детектора радиации, Рекс увеличивал темп собственного бега. И в конце концов побежал уже со всех ног, хотя корабль был еще слишком далеко. Так он не бегал даже кроссы при подготовке к полетам. Так он не бегал даже на разминках перед вылетами. Так он не бегал даже от Вьетконга, когда его «Фантом» сбили над Северным Вьетнамом. От радиации он бежал быстрее всего. Бежал к последней своей надежде на спасение. К гигантскому белому носу корабля, около которого болталась большая черная железка якоря. Стальная морская громадина. Рукотворный кракен, что бороздит просторы ледяного полярного океана!

– Да что же тут бомбили?! – крикнул Рекс через противогаз, задыхаясь от темпа собственного бега. – Эти камни что ли?! Поганый мох и русских медведей?!

В его мозгу снова полыхнул тот ядерный взрыв. А затем еще и еще. Неровно качнувшись на покатых камнях, он со всего маха упал в ледяную лужу, но мгновенно поднялся. Ревя от натуги и боли ушибленного колена, побежал снова. Прямо в туман, который надежно кутал корпус громадного корабля. И снова этот ядерный взрыв в его голове. Снова и снова. Ленинград! Мурманск! Архангельск! Сотни и тысячи ни в чем не повинных людей, погибли из-за сброса с, наверняка, такого же самолета, какой был у него! Ленинград. Мурманск. Архангельск. Какие еще города на севере он мог вспомнить? И очередной взрыв в голове, от которого земля заходила ходуном. В глазах потемнело от безудержного и безумного кросса, и Рекс снова грохнулся на камни.

– Москва… – перевернувшись на спину и раскинув руки в холодные лужи, полные ледяной морской воды, он ревел и шипел. Пар шел из-под его противогаза, от его пальцев и от его рукавов. От разжаренной галопом шеи. – Кто бомбил Москву?! Наверняка Симс, этот душегуб и сукин сын, сынок губернатора… Наверняка этому ублюдку отдали десять миллионов жизней! Москва… Кто же бомбил ее? Вставай! – приказал он себе, вцепившись в камни и попытавшись подгрести себя еще ближе к кораблю. Но ноги не слушались. – Вставай, Рекс, твою мать! Вставай, гребаный идиот! Кто бомбил Москву?! Я не знаю! Кто бомбил чертову Москву?! Кто бомбил Ленинград и Одессу?! Я… Я не знаю, Рекс! – он поднялся на четвереньки и сплюнул ядовитую и отдающую радиоактивной ржавчиной слюну в противогаз. – Наверняка эскадрилья Симса, этого поганого ублюдка! Маньяк напалмовый! Гербицидный король! Да кто же бомбил…

Когда он поднялся на ноги, то не смог больше бежать. Не смог сделать даже одного шага. Этот марафон за несбыточной мечтой настолько вымотал его, насколько не приблизил к результату. Нос корабля все еще дразнил его из тумана, показывался лишь мельком. Так, зазывал, но не сближался. Насмехался над американцем, как и все это проклятое советское Заполярье, в котором он очутился! Лабиринт Минотавра, из которого не было никакого выхода. Сколько же он пробежал? Сто метров? Или десять километров? Сколько он получил радиации, пока из-за прилившей к ушам крови и бешенного стука сердца не слышал надрывающийся детектор?

– Корабль… – со слабой надеждой проговорил он, пытаясь опереться о невидимые перила, но снова рухнул на камни. – Корабль… Ленинград… – Рекс закрыл глаза. – Мы ведь бомбили Ленинград…

…В его ушах раздался знакомый звук. Скрип гидравлической системы, что открывает створки бомболюка, и свист бомбы массой в две тысячи фунтов.

Он снова на борту того злополучного Роквелла. Роквелл «Лансер». Адская и страшная для врага машина, что тащит под брюхом десятки тонн бомб. Его снова трясет от турбулентности, закладывает уши от перепада высоты и разгерметизации при… взрыве. Корпус разлетается листами, кусками алюминия. Мелкая стеклянная крошка летит Рексу в лицо. Зашкаливают все приборы, а высотомер безудержно крутится. И зловещий, чернющий дымный гриб с ослепительно ярким красным контуром, который все ближе и ближе к разрываемому самолету. А под ним, наверняка, сгорают советские доки, которые Рекс видел в одной из брошюр, где показывались цели для бомбежки. Или, может, длинный тонкий шпиль Адмиралтейства и красный стяг над оплавленной Авророй. А может быть простые православные храмы с крестами на луковичных куполах?..

– Что такое достойная смерть, Рекс? – спрашивает его голос командира «Лансера». – Смерть только тогда достойная, когда ты осознаешь то, за что она к тебе приходит… Наши бомболюки пусты.

– Под нами города, сэр! – со слезами на глазах отвечает ему Монро.

– Да, под нами города… Это я и осознаю.

…Тело подорвало от страшного грохота. Однако, когда американец очнулся, ничего подобного больше не услышал. Все это осталось в его болезненном и наполненном очень черными красками бредовом сне, который длился, по ощущениям, еще одну жизнь. Ту, в которой что-то было понятно, которой было хотя бы минимальное объяснение случившемуся. В этих камнях, в этом незаходящем солнце и в дымке на горизонте – не было.

Но вдруг Рекс поднялся на ноги. Они были свежими и отдохнувшими, словно и не было никакого бега. Сколько же он проспал? Сутки, двое? В ледяной соленой воде, напитанной радиацией и черт его еще знает чем! Но одежда его была совершенно сухой и все еще теплой. И не было того странного корабля на горизонте.

Он был прямо перед Рексом. И американцу пришлось задрать голову, чтобы прочитать его название.

– Ака… академик… – Монро постиг русский еще во время войны во Вьетнаме, где его учил один пленный вьетконговец, который на одно предложение мешал сразу три языка. – Академик Ту… Туполев… Корабль «Академик Туполев» … – хмыкнул он, и улыбнулся под противогазом. – Ну, здравствуйте, коллега… Вас тоже сбили… – Рекс глянул на камни, на которых стоял корабль. Очевидно, что он либо ждет прилива, либо никуда уже не уплывет. – Тоже лежите на этих камнях? Прямо, как и я. Иронично, мистер Туполев… Ну и чертовщина.

Оглянулся и понял, что где он упал и потерял сознание, там и пролежал все это время. Все те же кочки, все те же камни, которые врезались ему в сознание перед тем, как забыться. Это корабль к нему подошел, никак не иначе. Может из-за скрежета его днища о камни, ему приснился такой кошмар? Ленинград… Мурманск и Архангельск… Может, как раз скрежет и замирание этого гротескного советского чудовища с непонятными громадными антеннами и белыми сферами на палубе послужили причиной того гула, который пробудил его? Рекс не понимал ничего, и чем больше задавал себе вопросов, тем больше понимал, что отвечать на них теперь ему придется в одиночку. И забоялся этого. Забоялся одиночества. Того, что на этом громадном корабле, скорее всего, не осталось даже крыс. И, будто приглашая на борт, с него свешивается сетка, по которой можно было бы забраться… Этому подарку судьбы Монро не мог не улыбаться. Он язвительно прищурил один глаз и медленно пошел параллельно борту громадного судна.

Оно было больше похоже на супертанкер, чем на стандартный человеческий корабль. И зачем ему все эти антенны, эти сферы на крышах жилых блоков? Исследовательский корабль, заключил наконец Рекс, с руками в боках рассматривая его со всех сторон, прежде чем забраться. Краска старая, подгнивший в местах металл, и полное кораллов и других морских отложений днище, располосованное об покатые, но прочные прибрежные камни. Сидел этот «Академик Туполев» очень прочно, явно уже не ждал прилива. Но вот в его трюмах можно было попытать счастье согреться, найти аварийные средства, шлюпку, одежду, и любые другие способы продлить свою жизнь немного подольше… Наверняка Монро ждала целая громадная кухня, на которой когда-то готовили на сто человек, а теперь к столу готов лишь он один! Вот раздолье! Невольно улыбнувшись от мысли о десятках контейнеров с советской тушенкой и какой-нибудь плохо портящейся крупой, невольно опустил голову на заурчавший живот. Но вот было что-то, что не давало ему легко взяться за свисающую сеть и залезть на этот оставленный дредноут советской науки… Как он тут оказался?

– Почему же вы здесь, товарищ Туполев? – спросил Рекс у корабля. – Выбросило волной? Не похоже… Надстройка, судя по всему, у вас целая. Борта не мятые. И даже не мокрые… А в окнах не горит свет… – вздохнув, он выключил верещавший детектор. – Да наплевать уже на радиацию! Наплева-а-ать! Это кара, черт возьми… Всего лишь кара, и не более… Так почему же мы здесь?

Корабль, естественно, не ответил ему. Но подул промозглый ветер, который покачал перекинутую через борт сеть, и несколько раз ударил ее пластиковые буи об железный борт. Раздалось гулкое эхо.

– Да что вы говорите… – с иронией выдохнул Рекс. – Да неужели… – резко крякнув и хрипнув, он подал руку вверх, хватаясь за узел сети. Просунул ногу в переплетение чуть выше его пояса. – …А я вот тоже тут… Застрял. Разговариваю теперь с кораблями, представляете? Сумасшествие, да и только… Ать, твою-то мать! Нет чтобы лесенку там, какую, поположе. Нет… Вот тебе, Рекс, вонючая морская сеть…

Что-то было с этим кораблем не то, внушал себе Рекс. Что-то было в нем такого, чего нет в обычной, человеческой и бездушной технике. Этот корабль, громадное исследовательское судное, что по водоизмещению, наверное, могло сравниться с ноевым ковчегом, было словно живым. «Академик Туполев» для Рекса был организмом, который не хотел, чтобы на него взбирались, но все равно зачем-то протянувшим ему руку помощи в виде сети. Борт корабля, за которой можно было бы перевалиться, все не хотел приближаться, оставался недосягаемой вершиной. Хотя Монро полз по сети около десяти минут, как ему показалось. Снова промок от хлынувшего пота, снова устал и снова почувствовал, что под его кожей не вакуум, не пустое пространство, состоящее из выдуманных мышц. Там была живая и разрушаемая радиацией плоть, которая страдала от каждого лишнего движения. На ледяном ветру его било об борт, зажимало ноги и рвало пальцы даже в перчатках. Его крутило и закручивало, словно в кокон, но американец каждый раз старался выпутаться, медленно, но верно приближался к борту корабля. За ним, воображал себе Рекс, есть спасение. Минутная страховка от неминуемой смерти.

Когда руки вцепились в раскаленный от бесснежного холода металл, Монро едва не потерял сознание от усталости, и просто повис на нем. С десяток дней он просидел на безвкусном сублимированном корме, который больше подошел бы для крыс, чем для летчиков американских ВВС. Рекс с теплом вспомнил картофельный суп, который им подавали в комплекте с ароматным хлебом на аэродроме в Великобритании, где базировалась их эскадрилья. Живот заурчал, а мозгам поплохело от воспоминаний. Англия наверняка мертва. Мертвы и те, кто тогда хлебал с ним этот суп. Мертвы и те, кто его готовил. Да даже те, кто не знал о нем! Живой только он один. Один только Рекс Монро, проклятый летчик с «Лансера», что остался единственным живым человеком на этой умершей земле! А может он в Британии? Может он в Финляндии, и совсем не там, где думает? Может это судно прибило к берегам НАТО или нейтральных стран, и он в дружелюбных ему местах?

Нет, твердил он себе. Нигде он не видел настолько безжизненной пустоши и этих скал, на которые было не залезть без лишнего комплекта рук и ног. Не видел такого серого и унылого песка, который уходит напрямую в обжигающую пенистую воду, черную от глубины. И этого мха, проклятого зеленого мха, что издали казался пятнистым ковром, укрывающим грязные и холодные камни.

– Где-то там есть тушенка… – твердил Рекс себе под нос, булькая под противогазом. – Я знаю, что там есть русская тушенка… Как тебе такое, Симс? А?! – он повис на перилах борта, отцепил одну руку от и посмотрел вдаль, любуясь размытым солнцем над туманным северным горизонтом, за которым снова виделось море и зеленые замшелые поля. – Как тебе такое, сукин сын!? Золотой ублюдок… Поганый палач.

Виноват ли я, спрашивал себя Рекс, в том, что случилось? Виноват ли я меньше, чем виноват Симс, рвавшийся на фронт в первых рядах, и который первым записался в выделенную для бомбардировок столиц эскадрилью фронтовых бомбардировщиков? Разве меньше? Ведь бомбил Ленинград! Город, с населением лишь чуть меньшим, чем сама Москва, равный Киеву, Минску и Риге! Видел, как отправляются в свободный полет до земли фугасные авиабомбы, и как они разбиваются там, среди жилой застройки, украшая ночной и темный город целой чередой красивейших и ярчайших точек пожарищ. С помощью верных турелей отгонял вражеские советские истребители, и видел однажды, как в лохмотья превратило пилота сверхзвукового МиГа, у которого в Ленинграде наверняка оставались родные и близкие. Возвращался на самолете с пустыми бомболюками, жал по прилету руки, улыбался репортерам и не подозревал о том, что происходит за той чертой, что отделяет герметичный самолет на троих человек, и многомиллионный город, на который сыпется смертоносный град…

Но ведь всего лишь… Нет, это отговорки! Он не командир, да, и не штурман, но на самолете! На одном, целом и неделимом «Лансере», который открыл створки над мирным советским городом. Все слова, что метались в его голове, о том, что его участь – следить за оборонительным вооружением и отгонять вражеских стервятников, чтобы вернуть драгоценную машину, построенную на десятки миллионов долларов американских налогоплательщиков, лишь попытка оправдать себя, потерпевшая сокрушительный крах еще в самом начале его злополучных северных скитаний. Но виноват ли он так же, как те, кто нажимали на кнопки сброса бомб? Виноват ли так же, как те, кто росчерком пера поставил крест на спокойном и мирном сосуществовании целых народов, и кто под дым сигар смаковал мысли о будущей легкой победе? Где же ваша победа, господа, вопрошал в пустоту собственной черепной коробки Рекс. Где же ваша Викторая, которая оказалась изменчивой и вовсе ни к кому не пришла?! Наверняка скитается где-то здесь же, в наступающих с океана льдах, в холодных камнях и заливах, которые годятся только для моржей и линяющих от радиации полярных медведей.

Виноват ли Рекс в том, что поддался пропаганде? Виноват ли в том, что по собственной дурости записался добровольцем во Вьетнам, и что остался после тех ужасов в строю, не покинул стезю… А куда было ему идти? Народ не встречал его с цветами тогда, как победителя. В нем не видели солдата, в нем видели бездушную машину для убийства, оставшуюся без цели существования после побега из Сайгона. И Рекс жил с этой мыслью, пока не нашел новую цель. Но народ не встретит его и теперь, даже если ему удастся выбраться из этого северного советского ада. Потому что не осталось народа. И наверняка не осталось тех, кто считает все это успехом…

Покрепче вцепившись в поручни белого железного борта, Монро подтянулся и перепрыгнул через них, с гулким ударом ног в просвинцованых ботинках оказавшись на железной промерзшей палубе. Туполев, как только американец оказался среди его надстройки, перестал казаться огромным, стал просто бесконечным. Куда ни глянь – вокруг сложные формы, кубические и сферические объекты и аппаратура, целая уйма дверей и окошек, за которыми кто-то когда-то что-то делал для советской науки. Точно для науки! Иначе зачем же на белом жилом корпусе, что располагался в передней части корабля были такие большие антенны? Наверняка этот корабль следил за спутниками, искал ответы на земные вопросы на ткани космоса. Но находил ли он их?! И почему же тогда космос, бескрайнее открытое пространство, где кажется самое время изменяет свою сущность, не подсказал этому кораблю, что теперь он будет лежать на покатых северных камнях и слушать плеск недостающей до его днища волны.

– Это, должно быть что-то вроде рубки управления… – в слух рассудил Монро, глазами вцепившись в верхний ряд окошек большого белого домика, поставленного почти на самом носу корабля. – По средине скорее всего какой-то аппаратный модуль… А сзади…А что у него сзади? Длинный… – донельзя задрав лицо в противогазе вверх, Рекс дыхнул паром из клапана противогаза. – Длинный вы, мистер Туполев… Где у вас столовая?

Внезапно раздался гулкий удар, и весь корпус изошел дрожью. Монро схватился на перила, что отделяли его тело от пропасти, которая вела точно на камни, и судорожно выдохнул, пытаясь понять, что это было. Но мозг застилала пелена непредвиденного страха. Он был не в силах расцепить пальцы, и не понимал, что с ним происходит. Тело буквально примерзло к толстому и на два слоя покрашенному советскому поручню, хотя сердце разгоняло горячущую кровь с такой скоростью, что и не вообразить. В груди заледенело, а язык занемел от страха.

– Мистер Туполев, я…

Корабль не дал ему договорить. Снова гул, но на этот раз с диким, пронизывающим уши скрежетом, из-за которого Монро прижал одно из ушей к плечу. Не в силах слушать это, он попытался перегнуться через борт, чтобы спрыгнуть с этого дьявольского советского корабля, но не смог. Руки не хотели отцепляться от перил. И так, перегнувшись через борт, повиснув над пропастью с камнями внизу, увидел наконец источник этого проклятого гула и скрежета.

В носовой части корабля раскачивался якорь. Железная и ржавая громада медленно металась туда и сюда, царапая белоснежный борт «Академика Туполева». И вдруг, снова раздался скрежет. Одно из звеньев цепи поддалось амплитуде, и якорь под собственным колоссальным весом рванул вниз. Начал раскачиваться и скрипеть с утроенной силой. Скрежет расходился по корпусу корабля едва уловимой вибрацией. Но такой, что действовала на все тело. Трясла глаза, пальцы, колени и мозг внутри ничего не понимающей и болеющей головы. Кровь это этой тряски сбивалась в кучу и было необычайно трудно дышать

– Твою-то мать! – крикнул Монро, наконец оторвав руки от поручня и шагнув от борта назад. Что было сил, зажал уши. – Твою-то мать! Хватит!

Якорь продолжал по одному звену мчаться вниз, издавая при этом дикий грохот, скрип и скрежет. Он абсолютно не желал слушать зашедшего на его борт американца и творил то, что считал для себя нужным.

…И снова этот взрыв. Этот треклятый взрыв, раскинувшийся на горизонте его кошмарных воспоминаний. Взрыв, поглотивший в себя безвинный город и всех, без исключения, его жителей. Его столб, его гигантский столб, что раздвигает облака и небеса. Его дьявольский жар, что превращает тела и мясо в пар, а кости в обычные обугленные головешки. Его страшный и ярчайший свет, что выжигает глаза. Это был Мурманск! Это был Ленинград! Да это были все города, все и сразу! Все и сразу, на этой планете, которая еще два месяца назад и не подозревала о том, что вскоре станет безлюдной! И ее гибель была видна с той высоты, на которую забрался бомбардировщик. Просто этот гриб был самым близким, самым ярким и застилал собой остальные. Но это не значило, что их не было. Ровно как не значило и то, что Рекс их не видел. Он обратил внимание на один, всего один запал ему настолько глубоко в душу. Но они были и над Архангельском, и над Мурманском, и над Ленинградом. Они были над всеми целями, которые предстояло бомбить!

Пятьсот советских городов. Рекс уже не помнил их точное число. Пятьсот городов только в одной стране. Пять сотен вот таких вот ядерных взрывов. Но сколько было человек, что их запомнили и осознали? Сколько было человек, что мучаются сейчас так же, как он, от грохота корабельной цепи вжимаясь в раскаленную от северного мороза железную палубу брошенного научного судна в безымянном квадрате, на клочке непригодной для жизни радиоактивной земли? Сколько замучалось бездумных поганых политиков, утверждавших простые, казалось бы, цифры бомбардировок? И Рекс хотел верить, что эти – все без исключения…

– Прекрати! – кричал он, сжимая глаза до фейерверков на темном фоне. – Прекрати!!!

Якорь издал свой последний рев и сорвался вниз. Раздался чудовищный удар о камни. Вслед ему, с громким шуршанием и железным звоном, посыпалась толстая корабельная цепь.

– Ленинград… Я видел его, представляете?! – истерично улыбаясь, Рекс ревел, машинально пытаясь смахнуть перчаткой, заключенные под резиновой маской противогаза капли жарких слез. – Я видел его, мистер Туполев… Я был из тех, кто бомбил его… Ленинград… Мне очень жаль…

Он медленно перевернулся на живот, ощущая, что тот урчит с небывалой силой. Но аппетит пропал, теперь было ощущение, что кишки сворачиваются в петлю, которую накинут на осипшее горло. Поднявшись на четвереньки, Рекс ударился лбом об железную палубу, и почувствовал, как внутри его черепной коробки шатнулся воспаленный и давно не обеспеченный подпиткой обезумевший мозг. Они рисовал ему картинки перед глазами, но все они были из прошлого. И Монро очень хотел, чтобы прошлое это было давнишним, до Вьетнама и всей это чехарды с последней войной, чтобы там была теплая и жаркая страна в другом конце света, его штат, его ранчо и его семья, которая всегда ему улыбалась. Но перед глазами появилась просоленная морской водой ледяная советская сталь. И Рекс медленно поднялся, взявшись за парила.

– Мне очень жаль…– повторил он, на мгновение поглядел на солнце.

Розовый закат. Извечный розовый закат был там, куда оказалось обращено его лицо. А рядом с ним ничего, сплошной туман и холодное радиоактивное море. Отвернувшись, Рекс побрел по кораблю, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл, зачем он забрался на Туполева.

Внутренности корабля были совсем не жизнеутверждающими. Проклятый сквозняк, что гулял про промёрзшим трюмам, хлопал дубовыми дверями так, что это слышалось даже в десятке метров от места хлопка. Красные и зеленые ковры, что лежали на полу, чтобы экипажу не было настолько холодно, превратились в сплошное ледяное полотно, которое не сгибалось, а ломалось под ногами. В этой остывшей железной бочке, какой казался просторный Туполев при близком изучении его внутренностей, не было той атмосферы, чтобы согреться. Не было и солнца, от одного вида которого было малость легче. Только темнота, мрак и оставленные каюты без экипажа, где, то тут, то там лежали пестрящие заголовками русские газеты. «Народы планеты принуждают мировой империализм к Миру!», «Советская Россия готова ответить на решительные прорывы НАТО в Европе!», «Сила и острый удар со стороны севера и юга!», «Воспаление ядерного арсенала», и другие… Воспаление ядерного арсенала… Рекс дважды перечитал свисающую с края стола брошюру и неуютно пожал плечами под теплой курткой. Дрожь охватила его спину, а глаза округлились настолько, что в стеклах противогаза не было видно бровей. Разговоры о мире, и о возможном ударе теперь вызывали у него только истерический смешок с раскрытыми донельзя испуганными глазами. Что теперь, после этого воспаления? Газеты не писали. Политики не проводили дебаты на этот счет. Никто не мог сказать, что будет после термоядерных ударов. Никто не объяснял, что над громкими брошюрами теперь будут истерически смеяться, а не трястись…

Он продолжал идти по несметным по своей длине кишкам «Академика Туполева». Сверху, снизу и с боков его обжимал холодный металл, слегка прикрытый лакированными деревянными панелями, явно нерассчитанными на настолько северные приключения. Наверняка, в обыденной жизни, этот корабль топили так, что моряки скидывали с себя все, вплоть до маек и открывали окошки, чтобы не было невыносимо жарко. Но вот теперь все батареи, что висели на толстенных патрубках в коридорах и в кубриках не жарили, а наоборот, аккумулировали холод. К ним примерзали пальцы перчаток, и их приходилось отдирать. Под ногами хрустели коверный ворс и брошенная одежда. Кажется, команда покинула корабль в спешке. У кого-то в подстаканнике с гербом застыл накрепко заваренный недопитый чай. Рекс медленно взял стакан и перевернул его. Бурый лед так и остался у дна со знаком советского качества.

А около раскрытой книги Джеймса Олдриджа, которая выбивалась из всех красок корабля своей ярко-красной обложкой, лежали золоченные командирские часы. Взяв их в руки, и слегка отогрев закрытое инеем стекло, Рекс поднес их к глазам. Часы шли, но вот в обратную сторону.

– Что за чертовщина… – тяжело выдохнул он, осмотрев часы, а затем комнату. Больше ничего не привлекало его внимание. – Где же я, черт подери…

Вернув часы на столик, Монро вышел обратно в морозный и холодный железный коридор. Снова случайно задел батарею и мгновенно почувствовал, что остался без перчатки. По коже прошелся могильный холодок и заверещал детектор радиации. Быстро достал из внутреннего кармана куртки баночку йодных таблеток, выпил две последних и сунул банку обратно в карман. Теперь срок его жизни можно было отмерять теми самыми часами.

…А кухня действительно была огромной. Но скрывалась она за самой обычной, оббитой кожей советской дверью с табличкой. И если бы Рекс не знал языка, или хотя бы его основ, он бы скорее всего прошел мимо, посчитав, что за этой малопримечательной дверью что-то вроде каюты боцмана или какого-нибудь высокопоставленного члена команды. Может быть даже штатного летчика, ведь Рекс видел взлетную площадку, но вот вертолета на ней не было. Внутри кухня была все тем же ящиком, но на этот раз хотя бы полностью справленным из натурального лакированного дерева. Это место было настоящим раздольем красок среди всей заполярной пустыни. Деревянные настенные панели отлично дополнялись аккуратными деревянными же плотными и тяжелыми резными столами, кожаными креслами и стульями с мягкими сплошными спинками под цветастой тканью с узорами. Кое-где все так же были красно-зеленые, с мало понятным западному человеку орнаментом, ковры и половики. На столах лежали выглаженные белые скатерти, а на них солонки и перечницы, как в приличных заведениях. Некоторые даже были заставлены посудой и столовыми приборами. В стаканах безжизненными медузами вмерзли в красный лед какие-то ягоды, вероятно бывшие при их садовой жизни клубникой или малиной.

Рекс медленно прошагал по обеденному залу, рассматривая картины, которые висели там. Они повествовали о жизни моряков на старых каравеллах, или на кораблях из начала двадцатого века, когда еще не было настолько современных и безопасных способов добраться из точки А в точку Б по морю. На одной из картин, каравелла под белыми парусами практически играючи разделывалась с девятибалльным штормом. А на другой, что висела около замерзшего зеленого уголка с десятком посеревших растений, была советская подводная лодка, лихо удирающая от патрульных нацистских кораблей. Балтика, Черное или Баренцево море – значимости это не имело. Картина была настолько завораживающая, настолько черная цветом, насколько и светлая в своем смысле. Позади нее, позади громадной субмарины, тонул подожжённый и разорванный нацистский танкер.

Но на еще одну картину Рекс наткнулся практически случайно. И сперва он хотел сорвать ее и бросить на пол, как неуместное напоминание о том, что вообще произошло со всеми людьми на этой планете. Он увидел удаляющуюся в небо ракету, которая оставляла за собой кучерявый дымный след. Взял и грубо сорвал картину с крепления. И только когда приблизил ее к глазам, чтобы кинуть на пол, увидел маленькую масляную подпись в уголке: «От покорителей космоса, покорителям земных наук! Ю. А. Гагарин».

– Где же теперь наш космос… – Монро стиснул зубы, после того, как понял, что от волнения, а не от холода у него трусит челюсть. – Где же вы все… Куда же нас занесло, мистер Туполев?

В дальнем коридоре хлопнула дубовая дверь. Рекс осторожно поставил картину на пол, прислонив ее к стене, чтобы не упала, и провел перчаткой по верхней грани рамки, смахнув пыль.

На камбузе оказался нетронутым целый ящик с мясными консервами, который сразу же приглянулся Рексу. Он быстро открыл его крышку, и вынул оттуда несколько заледенелых жестяных банок. Не церемонясь, вскрыл их своим ножом и вытряхнул все, что смог, вместе с оледенелым белым жиром, в алюминиевый советский котелок. Сложности возникли лишь с аварийной газовой плитой, которая питалась от баллона. Он просто слишком сильно замерз. Но через несколько неудачных попыток и сотни ругательных слов, Монро все же добыл слабый синюшный огонь и поставил мясо греться. Скинув с полок все попорченные овощи и фрукты, которых оказалось больше, чем он думал сперва, он нашел банку консервированных огурцов, которые еще только собирались замерзнуть, и какой-то порошковый кисель, который было достаточно развести водой.

За скромной готовкой, заключавшейся в том, чтобы погреть тушенку в котелке и достать пару ледяных соленых огурцов, он разогрелся сам. На камбузе начало становиться теплее из-за работающей пропановой печи. Так можно было жить, приговаривал американец, так можно было уже и не выживать. Жить! Вопрос с едой решился, и это не могло его не радовать. Под противогазом поползла вымученная и большая улыбка сгорающих от радиации губ, а глаза заливали непроизвольные слезы. Наконец-то он мог на время забыть о безвкусных сублимированных кубиках, которыми питался с самого первого своего шага на этой чертовой земле, и насладиться ароматом готовящегося мяса. Настоящего мяса, какого он не ел с самой Британии! Сняв с плиты горячий алюминиевый котелок, Рекс деловито поставил его на круглый посеребренный поднос с длинным бумажным полотенцем, и подал его к своему столу. В хрустальную и толстостенную – такой можно было бы и убить – салатницу положил располосованные широким ножом соленые огурцы. В граненый стакан набрал воды из фляги и высыпал пакетик киселя. И в этом была его главная ошибка – его нужно было мешать на несколько литров, а никак не на стакан, и вышло слишком сладко. Но ничего! Так было даже лучше, сказал он себе, срывая с лица противогаз. Даже не утерев пот и слезы, текущие по красным от радиации щекам, влил этот стакан в себя, удовлетворительно закатив глаза.

Следующим был черед мяса. Осторожно подцепив увесистый кусок на свою раскаленную холодом вилку, Рекс осторожно коснулся его губами, и понял, что обжегся. Но как-то запоздало, не своевременно. Это радиация убивала его, сжигала нервные окончания и добивала костный мозг, который не отдёрнул его голову от поражающего воздействия горячего мяса. Но, неужели было уже не наплевать? Перед ним было видимое и парящее тушеное мясо, согретое на настоящем газовом огне. А радиация? А радиацию он не видел, только чувствовал. Один-ноль, в пользу видимого предмета, и большущий камень в огород бытового идеализма.

– Мисс, прошу вас! – Рекс щелкнул пальцам на поднятой руке в пустом и заледенелом зале. – Будьте добры, передайте вашему шеф повару мои похвалы…

– Да, конечно, мистер…? – спросила его учтивая и грудастая официантка в белом кружевном переднике, наклонившись. Зажала пустой поднос между сложенными в замок руками и своим прекрасным телом.

– Мистер Монро. – ответил ей он. – Рекс Монро. Капитан ВВС США.

Хорошенькая, чистенькая и улыбается приятно. С такой красоткой он был бы абсолютно не против провести несколько ночей в этом прекрасном городке. Или может это был вовсе и не городок? Что Рекс видел за большим, во всю стену, окошком этого ресторанчика на самом углу улицы? Другие такие же родные ему многоквартирные дома, пешеходный переход и припаркованную около соседствующего банка полицейскую машину, в которой двое копов распивали кофе. Светило яркое и жаркое солнце, в окнах было зелено от деревьев и кустарников, сидящих в специально оставленных без брусчатки квадратах на тротуаре.

А в кафе было приятно, уютно. Играла легкая классическая музыка, и под нее официантки в юбках разносили по залу десерты в длинных стеклянных бокалах. И всюду были военные. То тут, то там мелькали коричневые пилотки и камуфляжные куртки. На поясе одного из безликих вояк болтался Кольт. А в руках этот бравый мужчина держал газету. Рекс прищурился, чтобы прочитать яркий заголовок, но не смог. И тогда он чуть приподнялся, а затем и вовсе встал из-за своего столика, откинул от себя белое полотенце, которое лежало на его коленях, чтобы он не забрызгал десертом всю свою форму, и подошел к офицеру. Он остановился за два шага и обомлел.

– Нет… – отпрянул он.

– Ха-ха, Тайлер, ты только глянь! – прихлопнул себя по коленке офицер.

– Мистер Монро. – официантка тряхнула Рекса за локоть. – Мистер Монро, вернитесь на свое место!

– Нет, не говори этого… – просил он, вцепившись взглядом в желтую газету. – Не говори этого! Сукин ты сын!

– Что там пишут, сэр?

– Русские пишут: «Советская Россия готова ответить на решительные прорывы НАТО в Европе!». Ха, самонадеянные Иваны.

– Заткнись, ублюдок! – во все горло орал Рекс, а затем схватил офицера за плечо.

Он моментально замолчал, как только понял, что выдрал кусок офицерского плеча. Но тот никак на это не отреагировал. В его форме осталась пепельная черная дыра, а из раскрытой руки Рекса разлетался легчайший пепел.

– Нет… – отшагнул он назад. – Нет!

– Сэр, сядьте на свое место! – оглушительно крикнула на него официанта, чего он явно не ожидал. – Убирайся на свое место!

В глаза ударил невероятный по яркости белый свет. Всё, начиная от столиков, и кончая ложками на баре задребезжало и задрожало. Земля под ногами заходила ходуном, а с полицейской машины за окном начала отваливаться черно-белая краска. Красные тона заполнили все пространство уютного, но ненавистного теперь ресторанчика. Никто из посетителей и официантов не обратил на это внимания. Они все так же смеялись, разговаривали и что-то бурно обсуждали, сгорая на глазах Монро заживо. И от них оставался только черный легчайший пепел, раздуваемый на ветру.

…Он подскочил из-за советского стола с криком. Плеснул руками по сторонам, и только потом понял, что вилка, на которой он держал кусок уже похолодевшего мяса, отлетела на несколько метров в сторону, шваркнувшись об один из стаканов с замерзшим компотом. Душа моментально ушла в пятки, а тело сжалось в единый и горячий от волнения комок.

– Что же ты делаешь со мной? – всхлипнул Рекс, приходя в себя. – Почему ты издеваешься надо мной?

Корабль зарычал. И Монро сперва подумал, что у него окончательно поехала крыша, но рык повторился снова. Немного в другом месте. Быстро сообразив, что источник этого душераздирающего рыка не статичен и перемещается в пространстве, он на секунду расслабился, решив, что это точно не корабль. Но потом изошелся холодным потом. А кто тогда?

Рычание еще раз повторилось, и тряхнуло пол под ногами. Это были шаги, но чего-то намного более тяжелого, чем человек. Немного погодя, раздался шелест и в пространстве между мерзлой дверью в столовую и косяком появился клуб пара. Длинный и протяжный скрип известил об открытии железной двери с маленьким стёклышком, и в корабельной столовой появилось белое, с тремя черными точками, пятно. Голова белого полярного медведя.

– Твою-то мать… – выдохнул от страха Рекс. – А ты как здесь оказался?

Медведь быстро зашел в столовую и сел между двух крайних столиков, понюхав дубовый черный хлеб в одной из оставленных экипажем тарелок. Он просто плюхнулся своей мохнатой задницей на ковер и как-то даже не слишком реально смотрел на Рекса своими маленькими черными глазами. Очевидно, он тоже не ожидал увидеть здесь собеседника, но увидел. Немного приоткрыв свою чёрную пасть, как бы невзначай показав белые острые клыки и шершавый розовый язык, повернул голову, снова немного рявкнув. Из его рта шел пар. И он долго, не моргая, глядел на застывшего в неестественной позе американца.

– Кышь… – медленно протянул испуганный Рекс. – Кы-ы-ышь отсюда… Это не для тебя.

Медведь клацнул зубами и как собака высунул язык, облизнув нос.

– Клянусь, я выстрелю в тебя. – для наглядности, Монро достал пистолет, в котором остался всего один патрон. – Уходи. Мне уже достаточно смертей. Уходи, сукин ты сын.

Медведь не сдвинулся ни на микрон. Все так же продолжал сидеть между столиков и облизывать свой черный шершавый нос. В одно мгновение, он двинул лапой, осторожно подвинув один из стульев, и, похоже, сам этому нехило удивился. Всего на какую-то секунду ему стал безразличен этот перепуганный американец. А тот наставил на медведя пистолет.

– Уходи! – крикнул Монро. – Уходи отсюда!

Медведь медленно поднялся.

– Нет! Нет! Назад! – закричал Рекс, тряхнув пистолетом. – Я убью тебя! Клянусь, я не хочу, но убью, если ты сдвинешься еще хотя бы на гребаный шаг!

Раздался душераздирающий и хриплый рык. Все пространство между мужчиной и животным наполнил белый вьющийся пар. От страха Монро закричал уже совсем не членораздельно. Подался назад, тряся перед медведем мало понятной тому штукой.

В коридорах «Академика Туполева» завыл сквозняк. Барабанной дробью захлопали двери, и приоткрытые люки в каютах. Руки Рекса тряслись, но вот палец все еще не жал на спуск. Он широко раскрытыми и испуганными глазами смотрел на то, как громадный русский медведь встает перед ним на задние лапы, задрав морду и рыча. В нем было не меньше тонны. Такой просто задавит. Зачем зубы и лапы, когда перед ним скованный страхом солдатик, почти в десять раз меньше его по массе и в три по размерам? Медведь поставил лапы на один из столов, тут же его сломав. Во все стороны полетели щепки и битые стаканы. Продемонстрировал свою мощь.

– Давай же! – не выдержал мужчина, заорав во всю глотку. – Убей меня! Давай же, закончим с этим!!! – он откинул пистолет в сторону, даже не смотря. И раскинул руки по сторонам, показывая, что полностью готов к тому, что случится. – Давай, закончи с этим! Хватит уже с меня, хватит с меня смертей! И хватит с меня того, что я делал в прошлой своей жизни, я больше не убью никого! Слышишь ты?! Ты слышишь меня, Туполев!? Я не убью его! – Рекс повернул голову, закричав еще сильнее, что в один момент чуть не сорвал глотку. – Я бомбил Ленинград! Это я забрал жизни ни в чем не повинных людей! И это я видел ядерные взрывы над городами! Я! Все это был я!

Раскрыв шире свою бездонную пасть с громадным розовым языком, медведь заревел ему прямо в лицо, стараясь перекричать. В коридоре метался безудержный сквозняк, который сдирал легкие шторы с креплений, и поднимал с постелей замерзшее белье, выбрасывая его в коридор.

– Сожри! Сожри меня, за все, что мы сделали! Не мучай меня, черт тебя раздери! – он вращал головой, крича на корабль, что его окружал. – Я видел огонь! Я видел то, чего ты себе даже не представляешь! Я видел, как сгорел Мурманск! Как умер Архангельск! Да чего же ты ждешь?!..

Медведь медленно опустился перед ним на четвереньки. Осторожно и словно язвительно поднял на него свои глаза. Рекс стоял перед ним и трясся, как лист на осеннем ветру. Его колотило не хуже горячки, и душа не то, чтобы в пятки, ушла в промерзшую землю под килем корабля. По его мертвецки белым щекам снова катились слезы, а зуб не попадал на зуб. Но он все еще смотрел на белого медведя своими донельзя круглыми глазами и ждал, когда все это закончится.

– Это я бомбил Ленинград… – тишайше повторил он. – Я бомбил Ленинград… Каким же мы были дураками… Господи, какими же мы были…

Рекс медленно поднял глаза на картину, что рисовала ему советскую подводную лодку. Был ли раньше на это картине флаг?

– Почему мы ошиблись… – одними губами спрашивал он себя. А в ответ получал новый хлопок дверью от корабля. – Почему…

Медведь медленно подошел еще ближе к американцу и снисходительно понюхал его ботинки, а затем поднял нос и провел им по руке, которой он держал вилку с мясом. Осторожно повернув голову, чтобы мужчина не дай-то бог не выкинул чего еще, животное осмотрело столик, за которым американец еще недавно потчевал. Заведя лапу над столом, медведь уронил алюминиевый котелок и быстро слизал с ковра все, что в нем было. Еще раз принюхавшись, языком поддел соленый огурец, и захрустел им.

– Твою-то мать… – твердил от страха Рекс. – Почему же мы ошиблись… Почему… Почему мы довели до такого, твою-то мать… Флаг. Там ведь не было флага, Рекс… Или был? Я схожу с ума. Ленинград. Я видел его? Ленинград… Город Ленина. Я сумасшедший. Почему же…

Медведь дыхнул паром и отошел от американца. Тот немного расслабился и уже будто бы даже свыкся с мыслью, что у него теперь есть компаньон по этой кухне. Но вот все еще видел эти клыки около своего лица, а в голове метались мысли. Это ведь этот проклятый корабль его натравил… Это все этот Туполев, решал в своей голове Рекс. А затем вдруг со страхом осознал, что может быть он может читать и мысли. И тогда решительно постарался прекратить думать, но не смог. В голове снова возникали эти треклятые ядерные взрывы, что разрывают его самолет. Лик его командира, который что-то бормочет во внутреннюю связь, а затем замолкает навсегда. И панель его «Лансера», что облегчает бомболюки над густо населенным городом. Ленинградом ли? Может Мурманском…

Белая туша прошла пару вялых шагов по кухне, постоянно что-то обнюхивая. И вдруг повернулась, снова занеся морду над пустой тарелкой из-под огурцов. Морда была настолько выразительной в этот момент, что Рекс практически сразу сообразил, что громадный белый полярный медведь расстроен. Расстроен отсутствием соленых огурцов. Мечась рассеянным взглядом то на медведя, то на пустые тарелки на столе и перевернутый котелок на полу, американец немного расслабился. Сделал робкий шаг вперед.

– Огурчики… – смекнул Монро, истерично улыбнувшись. – Ну конечно, русские огурчики! Должно быть, полярники приучили тебя к ним. Ты хочешь еще…

Медведь удовлетворительно чавкнул челюстями и снова начал обнюхивать столик.

– Ну, пойдем посмотрим… – трясущейся от страха рукой, Рекс медленно взял из-под носа медведя тарелку. Тот почти никак не это не отреагировал. – Сиди смирно. Сиди, понял?.. – мужчина старался двигаться максимально медленно. Он снова неровно усмехнулся и как-то скомканно закрякал над ситуацией. – Эй, а ты ведь не такой страшный, да? Ты ведь совсем…

Медведь моментально открыл пасть, широко зевнув.

– Понял, понял! – отошел от него Монро. – А зубы у тебя, брат, неплохие… Посиди тут, хорошо? Вот ведь умная тварь… – оказавшись на безопасном расстоянии, американец опустил голову, напряженно выдохнув. – Поумнее некоторых людей.

Он не поворачивался к нему спиной. Ни в коем случае! Мало ли чему его научили полярники, кроме того, как есть их соленые огурцы и крайне понятно формулировать свои желания? Может быть, он так охотился, подумал вдруг Монро, может этот плюшевый белый мишка заручался доверием экипажа или полярников, а потом драл им спины, сразу же зубами вгрызаясь в броневой щит из ребер и позвоночника, чтобы жертва не убежала и не смогла дать ему отпор. Ни в коем случае не спиной…

Рекс вытряхнул все содержимое банки прямо на пол. Ледяные соленые огурцы закатались по нему, кто куда, и он только и успевал, что ловить их практически всем, чем только мог. Один, что норовил закатиться за железные стеллажи с испорченным фруктами, схватил только накинув на него свою шапку из аварийного комплекта. И в этот же момент почувствовал, насколько сильно парит его разгоряченная страхом и разливающейся кровью черноволосая лысеющая макушка. Сложив весь медвежий ланч в тарелку, он быстро вышел из кухни и поставил ее прямо перед медведем.

– Я у тебя сегодня официант, да? – усмехнулся он, глянув на то, как медведь сел на свою пятую точку, и обеими своими лапищами неуклюже схватил один из самых больших огурцов, начав его со страшным треском разгрызать. – Хорошо, что ты ешь это, приятель. И не покушаешься на мои кости… Они, наверное, так же хрустят.

Медведь на мгновение повернул к нему морду.

– Я пошутил. Я пошутил, приятель! – примирительно поднял руки Рекс, садясь за один из дальних столиков. – Не стоит меня есть. Я полон радиации. Хотя, ты, наверное, тоже. Эй, а может ты еще и их водку пьешь? – Монро потер раскрасневшиеся от стресса глаза. – Ты же русский, да? А какой русский не пьет водку? А! У них же сухой закон… Был. А знаешь, дружок, я бы сейчас тоже выпил чего-нибудь! Да, выпил бы! Потому что я сижу в пустой столовой на промороженном русском корабле, Бог знает где, и кормлю медведя солеными огурцами! Конечно же здесь не хватает только выпивки… Было бы кому теперь рассказать…

Рекс медленно поднялся на ноги.

…Позади него был его развалившийся «Лансер». Громадная, покрашенная в серый смертоносная машина, распавшаяся на целую уйму запасных частей, с горящими топливными баками, которые чадили в небо. И он один из всего экипажа стоит перед остроносым обтекателем и утирает собственную кровь, что хлещет из раны на голове. Бурая и жидкая струйка течет по его лбу, по носу и подбородку, и капает на холодные замшелые полярные камни. А над всем этим витают розовые, в дымке, кучевые и легкие облака, подсвеченные ярким, но холодным арктическим солнцем. Снова эти проклятые камни, снова эти чертовы мхи и солнце, не заходящее здесь на горизонт.

Медленно повернувшись, Монро глянул в разбитые и закопченные от пожарища стекла заваленной набок кабины самолета. В них не было ничего, кроме паутины тонких и острых трещин. А где-то за ними остались превращенные в толченое мясо и дробленые кости члены экипажа, которых не удалось бы спасти при всем желании. Бомбардировщик все сильнее обласкивался пожаром, рвались его патрубки и запасные топливные баки, вышибало стекла и невыносимо пахло горелой резиной так и не выпушенных больше шасси. Он трещал по швам и занимался ярким красным пламенем, которое все сильнее превращало его в груду металлолома, распластанного по северной советской земле.

А перед Рексом был небольшой каменистый пригорок. Немного вдалеке и в стороне от него там играли двое ребятишек – мальчик и девочка. Американец очень хотел двинуться к ним, посмотреть на них ближе, потому что контуры размывались донельзя, и были скорее сборищем красок, чем явными образами. Но вот не мог этого сделать. Нога под усилием мышц лишь тряхнулась. Опустив лицо и посмотрев себе на ботинки, он понял, что по щиколотку увяз в бурой маслянистой жидкости, наполнившей каменистую лужу.

– Туполев… – одними губами промолвил он, глянув в сторону горизонта.

– Здравствуй, Рекс. – раздался тихий и до боли знакомый ему голос.

Она появилась неожиданно, и прямо перед ним. Настолько же ослепительно прекрасная, какой она была в последнюю их встречу в пригороде Лондона. Яркие рыжие волосы и веснушки, рассыпанные по красивейшему ирландскому личику с ровным и благородным носом, который мог бы с легкостью сойти за след королевских кровей. Ее умный и бесконечно преданный ему взгляд смотрел слегка свысока, но абсолютно без затаенного намека, изучающе и даже любознательно. На ней было его любимое кружевное белье – набор малахитового цвета, который ей привез ее дядя из Южной Африки. И фантомное сердце Рекса забилось значительно чаще. Зрачки расширились, и он забыл о том, что такое способность моргать. Смотрел на нее так заворожённо, что она даже робко усмехнулась, ступая босыми ногами по замшелым холодным камням.

И ей было совсем не холодно. Ей было не удушливо от жженой резины и сгорающего топлива. И она совсем не обращала внимания на играющих неподалеку детей.

– Ингрид…

– Помнишь, Рекс, ты как-то пошутил… – она тряхнула рыжими волосами, убирая их с плеча. – …о том, что британки всегда мокрые? Половину времени от дождя… – снова ему беззлобно усмехнулась, сблизившись так, что чуть не коснулась губами его подбородка. – А половину от вас – американских летчиков.

– Помню. – со слезами на глазах сказал он, потянув к ней руки. Но она отпрянула, поглядев на них как-то недовольно. – Ингрид…

– Почему я, Рекс?

– Я… Я не знаю… – у американца затрусила челюсть. – Я ничего не понимаю, Ингрид. Это Туполев! Этот проклятый корабль, на котором я теперь зажат! Это он теперь держит меня взаперти!

– Взаперти? – переспросила она. – О, давай мы не будем жить удобными для тебя теориями, Рекс. Ты соглашаешься с ней только потому, что ты ее придумал. Тебе намного проще подсознательно винить кого угодно, кроме самого себя.

– Я ведь не виноват, что…

– Прости, Рекс. Но ты виноват. – она развела руками. – Но вот в чем, уже совершенно другой вопрос.

– Я поддался пропаганде! Я был простым глупцом, считавшим, что могу бездумно служить своей стране, делая все, что она прикажет! – повысил голос он, пытаясь выбраться из липкой лужи, в которой он стоял. – И Родина мне приказала! Приказала мне бомбить их города, и лететь этим… – Рекс махнул на почти догоревший самолет позади себя. – …этим чертовым рейсом в Карское море!

– Страна? Родина? – девушка спросила медленно и тихо. – А что такое твоя Родина, Рекс?

На ее руке появилась квадратная шахматная доска. Монро испуганно посмотрел на нее, и еще больше испугался, когда понял, что все фигуры, что были на ней – пешки. Синие и красные.

– Ты сделал ход. – другой рукой Ингрид передвинула синюю пешку. – Это ты, Рекс. Правда похож? Самая простая фигура, с самым простым действием. Но вот ради чего ты сделал этот ход? И ты ли его сделал? Что для пешки Родина? Почему все всегда думают, что всё, что находится вокруг них есть инструменты их Родины. Пешки их страны? Почему никто и никогда не думает, что окружающие пешку пешки – и есть эта самая Родина?

– Что?.. – его брови мгновенно стали домиком от непонимания и грусти.

– Шах и мат, Рекс. – она уронила доску к его ногам. По камням разлетелись и перемешались все фигуры. В смолянистую жидкость у его ног падали пешки. Красные и синие.

– А кто же тогда игрок? – Монро спросил ее, заметив, как она захотела уходить. – Кто же та невидимая сила, что толкает пешки к противостоянию?! Прошу, ответь мне!

Ингрид медленно поцеловала его в щеку, но Монро не почувствовал поцелуя. Только что-то холодное и похожее на песок коснулось его кожи в тот момент. И его руки от бессилия сжались в кулаки. Девушка медленно развернулась. Неслышимым и легким шагом снова прошлась по камням.

– Ингрид! – окликнул он ее. – Не уходи от меня!

– Я мертва, Рекс. – обернулась та на мгновение, по-доброму ему улыбнувшись. – Как и весь Лондон. Как и Британия. И весь мир.

– Нет… Нет! – закричал он, пытаясь выбраться из сковывающей лужи. – Нет, черт возьми! Нет, Ингрид!

Он пытался, дергал ногами и руками, стараясь даже без собственных ступней выбраться из мазутной жижи, но у него не выходило. Жар от сгорающего самолета уже бился об его спину и заставлял ее потеть. А в голове вились целые потоки несвязанных между собой мыслей. Пешки. Пешки. Пешки! Простые пешки на располосованной заранее шахматной доске!

– Дяденька. – позвала его девочка, что играла неподалеку от него, абсолютно не обращения внимание на полыхающий самолет. – А это вы нас бомбили?

Чуть не свихнувшись от этого кошмара, американец повернул на нее грязное и окровавленное лицо, с трактами пролившихся по закопченным щекам слез. Он круглыми и красными глазами смотрел на нее. И лишь потом заметил ее окровавленные и пустые рукава.

– Дяденька, а где мои ручки?..

Монро заорал, что было сил. Руками сжал заболевшую голову и вскинул глаза к небесам. К розовым легким облачкам, что летали над черным маслянистым дымом от самолета.

…Медленно раскрылись его раскрасневшиеся и высущенные донельзя глаза. Трудно было рассмотреть окружающий мир, но американец понял, что он снова оказался на промерзшем русском корабле, вернувшись из мира столь удручающих и высасывающих все жизненные соки грёз. Они были болезненными, они как скальпель разрезали его сердце и свирепо вырывали все то, что он мог бы назвать своей душой. И тело было вялым, мозг не соображал, глаза не видели ничего, кроме пробивающегося через толстые и квадратные корабельные стекла солнца. Лишь сердце работало с чудовищным темпом, перегоняя по телу литры горячущей крови. Только оно осталось у него живым и еще человеческим. Все остальное было похоже на написанную для робота программу. Скелет стал будто бы и не его, мясо и жилы пересадили от старика, и вероятно даже на лицо он стал выглядеть как тот, кому уже давным-давно пора не за турели реактивного бомбардировщика, а на пенсию. Рекс был разбит, его душевные травмы брали верх над его рассудком.

Был ли это сон? Или сном было это его состояние, а те картинки, что рисовало его сознание, пока он в беспамятстве перемещался по кораблю, были реальностью? Что если в этом поганом, прогнившем и разбомбленном мире, на этой суровой и мертвой советской земле все поменялось? Что, если законы физики, логики, здравого смысла и ума больше не действовали на него? Рекс думал больше о том, что именно из того, что он видел, и что он чувствовал было реальностью. И никак не находил ответа. Медленно поднялся места, где сидел, и понял, что он находится на самом главном посту «Академика Туполева» – около штурвалов управления. Его окружали промерзшие приборы со стеклянными кружками над циферблатами, картины и квадратные иллюминаторы, в которые вместо моря, как было положено кораблю, было видно лишь зеленеющий мох, серые холодные камни и не заходящее уже который день над горизонтом солнце. И дымку. Ту бесконечную дымку, что делала свет от негреющей звезды, настолько же неприятным, насколько и тусклым. Медленно выдохнув, Рекс посмотрел на свои руки. Задубевшие и уже побледневшие пальцы были сжаты в кулаки. При том он не помнил, чтобы его мозг отдавал команду конечностям.

В одном из кулаков что-то мешалось. И Монро равнодушно поставил на бортик иллюминатора красную деревянную пешку.

– Для чего я тебе?.. – прошептал Рекс, опустив взгляд. – Сошел ли я с ума? Было ли все это лишь бреднями? Но ты не ответишь мне…

Он обращался к кораблю. К огромной и величественной научно-исследовательской махине «Академик Туполев», в чреве которой был зажат со всех сторон. Зажат промерзшими стенами, и рамками собственного разума. Но как бы Монро не думал о том, как бы не пытался понять, где здесь выход, и как, в конце-то концов, он перемещается по этому исполинскому кораблю-призраку, он не мог сделать выводов. Для него все это было продолжением тех страшных бредней, лишь небольшим перерывом в них. И самое удивительное то, что те щипки, ту боль, которую Монро причинял себе физически в моменты этих раздумий, он прекрасно чувствовал. Чувствовал и то, что он был еще жив. Телесно. Но вот был ли он жив морально? Тяготы потрясений, ярчайшие вспышки, то и дело проскальзывающие перед глазами и не отличающиеся по отчетливости с замаранным туманом солнцем. Его разум был накрыт лоскутным одеялом из панических и необъяснимых страхов, от ощущений собственной беспомощности и от ловушки вокруг него, которая то и дело прихлопнет его мозг так, как будто того и не было. Ему было страшно не от того, что он погибнет телесно – холод и голод притупились. Он боялся того, что останется бездумным облаком из мяса, костей и сухожилий. Тяжеленой желейной медузой, не подчиненной ничему и просто существующей в утробе стального советского исполина.

Медленно повернув голову, Рекс услышал дуновение ветра. Легкий сквозняк едва ощутимо хлопнул парой тяжелых каютных дверей, где-то далеко в коридоре. И этот звук, со временем превратившийся в простое эхо, был принят американцем как ответ, вызвал легкую, вымученную и кривую усмешку, в купе с напряженным и истеричным выдохом.

– Ты кровожадный. – промолвил Монро, улыбнувшись дрожащими губами. – Ты кровожаден, раз не даешь мне ответов. Разве тебе не покаяние нужно, разве тебе не нужны мои извинения?! – с силой ударив по штурвалу, Рекс заставил его завращаться. – Разве тебе интересно мучать меня, делать из живого человека тряпичную куклу, которая…

Он не договорил. Рядом с ним, на большом черном устройстве, напоминающим коробку со стеклянной узкой щелкой, загорелся ряд оранжевых газоразрядных индикаторов. Это были какие-то счетчики, цифровые обозначения, которые мгновенно, с ходом вращения штурвала начали мотать вспять. Что-то было в этом завораживающее, что-то даже зловещее, и Рекс с секунду глядел на них, не понимая, почему, когда штурвал был остановлен его рукой, этот счетчик продолжал мотать свои показания вспять. Последняя лампа то и дело моталась между нолем и девяткой, словно невзначай пролистывая другие цифры.

– … которая уже ничего не понимает… – мотнул головой он, кулаком ударив по панели со штурвалом. – Ничего! Покажи мне наконец, зачем же я тебе!

Рекс, что было сил, топнул ногой в холодный железный пол судна. И мгновенно в коридоре закрылись все, открытые до этого настежь, двери и люки. Мгновенно затих сквозняк.

…Всю землю сотрясло от чудовищного по силе удара. Мерзлые камни около корабля, с хорошую гирю размером, подкинуло на пол метра вверх. Загудел стальной корпус «Академика Туполева», начали стонать его переборки. С навесов мгновенно сорвало деревянную дверь на мостик, и треснуло несколько квадратных иллюминаторов. Хаотично закрутились штурвалы. Рекс едва успел схватиться за приборную панель, чтобы не поцеловаться с жестким металлическим полом, которой зашёлся волной, треснул в некоторых местах, и выставил вверх острые, похожие на перья обломки. Со стен посыпались картины. И книги, что до недавнего времени были на полках. На полу оказалось все, что было не приколочено как следует. И даже лампочки на потолке, что были в стеклянных плафонах, стали пылью, падающей подобно первому снегу.

Круглыми испуганными глазами Монро глянул на незатухающие газоразрядные индикаторы, которые еще сильнее прибавили скорости к своему обратному отсчету. Теперь первая лампа не горела вообще, а значит вероятное время, как подумалось Рексу, уменьшилось на целый порядок. Он быстро поднялся с четверенек, на которых стоял, и подошел к уцелевшему иллюминатору. На его бортике стояла будто бы ничего не почувствовавшая на себе красная пешка. Мгновенно смерив ту взглядом, и проморгавшись, чтобы понять, не примерещилось ли ему, Рекс глянул вперед. Туда, где виделся чуть накрененный теперь вбок, нос громадного исследовательского судна. И впервые за все то время, что он находился на этой проклятой земле, увидел, как медленно, по толике, по единому делению, за горизонт уплывает выбравшееся из дымки рыжее неяркое полярное солнце. Руки Рекса задрожали, и он глянул на свои пальцы. Они больше не слушались его и были парализованы страхом. Это было подобно всем тем ведениям, что он видел до этого. Всего лишь с одной оговоркой – мужчина искренне был уверен, не смотря на всю странность вокруг, что не спал. Слишком уж отчетливо он ощущал ту чудовищную вибрацию, что распространялась по земле, слишком хорошо слышал дребезжание камней и металла вокруг него. И прекрасно понимал, что его тело водит от невероятного страха, от которого было уже не откреститься. Вокруг него разверзалось что-то настолько страшное, что было и не представить раньше. Он был в эпицентре нарастающей заполярной бури, которая началась с его, как был уверен, неосторожного шага на борт «Академика Туполева».

Горизонт окрашивался в розово-красные кровавые тона, над которыми черным непроницаемым броневым заслоном скапливались грозовые тучи. Воздух становился едким и им было невозможно дышать. Нос полностью заполнял дымный, непонятный смрад, в котором было не вдохнуть полной грудью. Но что самое поразительное было во всем этом – Рекс еще был жив, и вполне хорошо глотал ртом воздух. На него все, что происходило вокруг, словно бы и не действовало. Он просто наблюдал адское представление, которое еще только открывало свой занавес. Самое интересное, промелькнула мысль в голове у Монро, было еще впереди, и зря он вообще вызвал на бой силы много более внушительные, чем мог себе представить.

Он пытался зажмуриться, но и сквозь опущенные веки прекрасно видел, как вокруг корабля, по земле тащится пыль, как она собирается всего в нескольких сотнях метрах перед носом корабля, как поднимается настоящий серо-черный душный буран, собирающий мелкий и даже крупный камень, и уносящийся все к тому же эпицентру. Он видел и чувствовал чудовищный жар, который все нарастает и нарастает с такой силой, что начали раскаляться камни. Вокруг Монро была огненная буря, настоящий чадящий ад, с миражами и неестественными преломлениями. И он видел все это, жил в этом неестественном буране, и чувствовал, как реют его уже до самых корней седые волосы. В уши врезался чудовищный гул, который тоже еще лишь нарастал. Все было в обратном порядке – сверхмассивное Все собиралось из Ничего. А проклятые газовые индикаторы все крутили свои числа к известной только им границе. Погасла еще одна из передних цифр. Что-то было уже совсем близко. Ураган нарастал, сильнее скапливались черные дымовые тучи. Дрожала земля, начала облетать краска даже с «Академика Туполева».

Зеленый мох превращался в коричневую массу. Камни раскалялись, трещали и лопались. Паром поднималась застрявшая в лужах вода. Но это лишь начало того жара, начало стремительно развивающейся скорости этого раскаленного воздуха, что мчался к сферическому нечто, что уже формировалось на небезопасно близком удалении от носа корабля. Чудовищным потоком уже даже не воздуха, а разогретой плазмы, врывало пару растрескавшихся и оплавленных иллюминаторов. И Монро увидел на носу корабля нетронутого всем этим чудовищным жаром белого полярного медведя. Того самого, которого он кормил огурцами в столовой корабля. Через плечо на секунду обернувшись на человека, медведь философски посмотрел на собирающийся и сверкающий яркими желто-черными красками эпицентр. И что было сил заревел на него, показав свои острые белоснежные зубы…

Рекс схватился руками за собственные уши, лишь бы не слушать всю эту бурю вокруг него. Перед глазами опять заметались образы, вспышки и слепящие глаза очертания термоядерного гриба над неизвестным советским городом. Слезы на его щеках испарялись мгновенно, оставляя на нетронутой коже черные пепельные тракты. Его глаза были округлены настолько, что он видел даже больше, чем они могли в себя вместить. Он видел всю ту боль, что вилась внутри него. Осязал ее зрительно, ощущал ее сжатыми донельзя ушами. Слышал крики, чувствовал боль всей планеты, которая через оголенный нерв вся и целиком ушла в одно единственное его тело, заставляя разрываться изнутри.

И вдруг перед его глазами понеслись размытые, но набирающие четкость образы. Видел и различал чудовищный топот, который создавали эти образы, и чувствовал каждый, как самого себя.

– Что тебе нужно от меня?! – ощущая, что бурей из его челюстей выламывает зубы, громком спросил Рекс. Но бурю он не мог перекричать.

– Чтобы ты увидел… – спокойно ответил он сам себе, внутри собственной черепной коробки. – Чтобы ты лишь осознал…

…Ничего не существовало вокруг него. И он не существовал внутри ничего. Абсолютный вакуум там, где раньше не было даже тени спокойствия, и полнейшее умиротворение в местах, где еще недавно вихрем, сдирающим остатки человечности с основания разума, проносились ужасающие мысли и образы из них. Полная пустота заполнила пространство за глазами, которое не знало покоя с самого своего зарождения. Там, где был человеческий мозг, где были какие-то мысли, вдруг все оборвалось. И стало настолько спокойно, насколько это можно было себе только представить. С души отлегло, ведь ее в этом состоянии не существовало. Не было зрительного восприятия, не было ощущений кожи или обоняния, только четкое и твердое знание, что что-то, что можно назвать разумом наконец обрело мнимый мгновенный покой, вырвалось из череды адских испытаний, чтобы… Что? Это пока было неизвестно. И этот вопрос, единственной черной иглой воткнулся в абсолютную белизну неведения.

Рекс очнулся без осознания себя. Он не понимал, кто он такой, и где он находится. Однако прекрасно мог рассмотреть пейзаж вокруг себя. И это зрелище было настолько умопомрачительно, что от удивления он открыл рот. Не в силах сдержать эмоции, обеими руками закрыл собственные губы, чтобы не закричать, и почувствовал непривычное для себя ощущение. По его рукам медленно катились его слезы. Не вымученные, не испуганные, не нагретые разверзнувшейся бурей. Нет. Это были слезы счастья, что орошали его изнахраченную и грязную кожу, что увлажняли и заставляли почувствовать снова живые глаза, что были чистейшей точкой в развитии его эмоций, и сильнейшей из возможных благодарностей организма, на то, что тот кошмар, который царил вокруг него наконец-то затих и прекратился.

Монро стоял посреди влажного, с травой по пояс, переливающегося на свежем ветерке луга, расположившегося под взглядом могучего ветвистого дуба, который рос наверняка не одну, и даже не две сотни лет здесь, видел множество людей, множество историй, и исторических периодов, что пронеслись мимо него. Видел десятки и сотни человеческих эмоций. И сейчас перед ним застыл, трясясь не то от страха, не то от волнения раскаявшийся американский летчик, что желал узнать всю правду. Хотел знать, почему он оказался в этом месте, среди влажной серой травы, наконец покинув хотя бы сознательно тот северный безжизненный радиационный ад. Среди этой серой лунной ночи, которая опоясывала небо с востока на запад и с севера на восток, рядом с этим могучим дубом со свежей, похоже еще весенней листвой. Чем он заслужил это право на краткосрочный отдых, и почему именно сейчас? Волна сметения снова просыпалась в нем, и он не удержался, потянулся к дубу, ожидая что тот сделает ему намек, ответит чем-то на его немые вопросы. Но тот лишь качнул своими старыми ветвями и зашелестел листвой на дунувшем свежем ветру.

– Представь себе лишь сложное время. – вдруг раздался голос позади него, и Рекс обернулся, но не увидел там никого. Голос был подозрительно знаком, и он мог поклясться, что это был его собственный, но слегка измененный голос. Он слышал его как в тумане, словно человек говорил в не слишком хорошую радиостанцию. – Время тяжелых, но от того бесценных свершений, на которые только способен освободившийся человек, сбросивший с себя все оковы. Человек, имя которого еще вчера не значило ничего, а сегодня уже звучит гордо…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – ответил ему Рекс, почувствовав, как чьи-то очень теплые руки ложатся на его плечи.

– …Бескрайние просторы, на которых живет бесчисленный народ. – наседал на него внутренний голос, обжимая фантомными пальцами его плечи. – Представь себе необъятную волю к свершениям, которая закладывается в него теми, кто его освободил. Представь, как рвется каждый из этой массы к науке и к совершенной технике, что дарует человечеству только процветание и идеи о том, что каждый из этой бесчисленной массы способен быть даже больше, чем человеком! Рекс, представь себе человека, ставшего необъятной громадой. В строю таких же точно, как он, громад…

– Громад? – зажмурился тот на мгновение, представляя все сказанное. – Но что есть такое громада?

– Это то, каким ты становишься, преодолев немыслимые для себя прежнего трудности. Только обладая железной волей к победе, человек перешагивает через самого себя. И забарывает те трудности, что еще вчера казались ему немыслимыми и невозможными…

Рекс услышал мерный шаг. Ровный и четкий ритмичный топот, что приближался откуда-то со стороны горизонта. Там поднимались пылевые тучи – верный показатель того, что на это тихое место под вековым дубом надвигалась невероятная масса. Масса необычная и стройная, собранная из рядов одинаковых и ровных. Рядов безликих, и объединенных по какому-то не слишком ведомому, словно искусственному принципу. Они гремят латным железом, и вздрагивают под этими рядами громадные черные дикие и пышущие паром кони. И все это войско надвигается с топотом, с шумом и содроганием земли, как что-то невероятное, необъятное, как непостижимая и непобедимая сила. И при одном лишь виде на эти черные полчища, на бессметные и безликие воинства под черными знаменами с черепами и крестами приходит осознание, что нет наверняка на свете силы, способной побороть эту железную и вооруженную до зубов армаду. По полю медленно ползут ромбовидные громадные танки, лязгая гусеницами. И под рык их моторов сильней дрожит земля. Все это от горизонта и до горизонта. Сплошная стена, одеяло, что закрывает половину мира, делает его невозможным для полноценных фантазий, ведь что бы ты не представил, там будут эти железные солдаты, эти танки, и эти безликие металлические лица, кресты и черепа, которые покрывают под собой весь видимый и не видимый простор.

Рекс боится. И он отступает на шаг, на два, на три или десять. Он отступает к дубу, боясь того, что это полчище просто втопчет его в землю, не оставит от него ни единого следа, и сотрет под копытами своих черных лошадей даже воспоминания о нем. Но вдруг что-то заставляет его остановиться и повернуться.

– … Забарывает трудности… – повторил голос, отпустив плечи. – …Немыслимые… И невероятные!

Вызов этой армаде был брошен. И вызов заставил армаду остановиться, прекратить трясти землю поступью своих коней и своих бронемашин. Возле ветвистого дуба возвышался всего один единственный наездник. И под его пышными черными усами была широкая вызывающая улыбка. Гнедой его конь так и поднимался на задние свои копыта, показывал недюжинные брюшные мышцы, тряс своей необычайно длинной гривой и своим ржанием вызывал недругов на поединок! Но всадник был смел и грозен лишь тем, что сохранял лицо недопустимо спокойным перед явно превосходящим по численности врагом. Он улыбался ему, умело держался в седле. Вцепился в рукоять своей шашки, и прищуренным взглядом смерил тот черный от недругов горизонт, что был перед ним.

И вдруг Рекс почувствовал, что в этом человеке, в этом безымянном наезднике, с почти оголенной уже шашкой, и есть другой, более мощный и стойкий фронт, что противостоит этой черной армии от солнца до солнца. Что за этим человеком масса намного большая, чем стоит за теми, кто пришел по его душу. И что он и есть тот освобожденный, о котором говорил ему голос. И что всадник этот не отступится, не сдастся и не отдаст своей шашки. За ним гордо, на древке, развевалось длинное алое знамя.

– Немыслимые… – едва слышно, одними губами прошептал Рекс, заворожённо глядя на этого всадника. – …И невероятные…

– А мы, брат… – обратился к американцу этот исполинский в его глазах наездник. – Мы новый мир построим!

А дальше подмигнул. Без тени сомнения или какого-либо страха в прищуренных по-боевому глазах, полностью достал из ножен свою шашку, видя, как и черная армада перед ним приготовилась к бою. Поднял ее. Поправил Буденовку на голове. Улыбнулся. И махнул.

Рекс не успел разглядеть, в какой именно момент, шашка в его руках превратилась в заряженный ТТ. И как сам этот кавалерист обратился обмундированным, грязным и измученным солдатом, все с тем же не угасающим блеском в глазах. Был он уже не на лошади, а крепко стоял на своих ногах, на краю вырытого в черноземе окопа, и поднимал своих солдат в чудовищную и страшную атаку. Как сам возвышался в полный рост над полем боя, и как через него пролетали фашистские пули, ни чуть не срубившие с его лица той уверенной и страшный для врага улыбки, которая могла лишь завораживать. Улыбки, которая застревала глубоко в душе, и которая зажигала неслыханный огонь там, где было человеческое сердце. Он падал на землю непобежденным, с неугасающим взглядом.

А на смену ему поднимались бесчисленные многоликие полки. Полки таких же точно людей, как он. Родственных, но не по телу, не по цвету кожи, не по разрезу глаз, а по знанию того, что их дело необычайно правое, что их дело – даровать жизнь всем народам, что находятся за их спиной. Людей знающих, за что они сражаются, и за что они готовы лечь рядом с их командиром, рядом с каждым из их сослуживцев, рядом с каждым из их народа, и рядом с каждым человеком! И Рекс видел, ощущал, как под их сапогами загорается земля, как все эти полки, поднятые для атаки, врезаются в черные ряды бесчисленных армий от севера до юга, и как они разбивают их на части. Видел, как под натиском оплавляется вырезанная на черных латах свастика, и как мелькают перед глазами врага красные звезды петлиц и пилоток, как перед ними разгораются вспышки выстрелов и залпов орудий. Видел, как на все эти красные полки людей с прямыми и смелыми взглядами валятся тонны черных бомб, и как они не сдаются даже от этого! Наблюдал, как они живут, как они сражаются, и как они умирают с верой в то, что все, что они делают будет не напрасным. Со знанием, что все, что они вынесут из этой битвы – это будет простая человеческая жизнь. Недооцененная, но при том необычайно ценная.

Рекс, со слезами, наблюдал, как над полем битвы, таким завораживающим, и таким картинно-гротескным, поднимаются красные знамена. И как в атаку на бесчисленные полчища врагов устремляются все новые и новые тысячи уверенных в смелости свободных людей. Он ощущал их каждого, видел их мысли, и читал их нравы, как собственный. Они сражались за то, чтобы жить всем, и вместе. Чтобы никто их больше не делил, и чтобы все было справедливо, чтобы все было честно, чтобы все народы жили в вечном мире. Они сгорали в этой войне, чтобы потомки могли творить и созидать, чтобы они могли не бояться, жить с полного воздуха грудью, и быть людьми с настоящей, не наигранной и не наобещанной большой буквы!

И там, где был оглушительный грохот орудий, где поднимались и схватывались в смертельной баталии шашки и орудия, где в небесном вальсе скручивались стаи черных и красных самолетов, и где были известия о том, что черная, почти не тронутая войной сторона считает заработанные на этой войне и эксплуатации собственных воинов финансы, вдруг на смену орудиям и шашкам, автоматам и пистолетам, поднялась наполненная цементным раствором кельма. Там, где были воронки, и где не была обещана жизнь, поднимались неслыханные и новые дивные города. Заново отстраивались колоссальные промышленные мощности и запускались новые театры, библиотеки, дома культуры и быта. С чудовищной скоростью росла наука, и техника, как и было обещано им – этим людям с уверенным и прищуренным взглядом. Рекс видел, как на горизонте, на месте, где было в пух и прах разбито, но собиралось новое войско, поднимались города, как там, в местах освобожденных, росли новые фабрики и тысячи вчерашних воинов, устремлялись туда, чтобы творить, чтобы создавать, чтобы организовывать новую жизнь!

Всё вокруг Рекса Монро начало вырастать с невероятной силой. Бывший с зеленой травой луг стал шумным и многоликим городом, где, то тут, то там слышалось «Вира!», и пара тонн кирпича устремлялась в небо. Где люди не боялись нового чудо-оружия черного воинства, и где была строга и сильна вера в то, что все вместе эти люди способны побороть даже такую угрозу! В проносящихся перед глазами газетных вырезках были строки о том, что создано собственное, не уступающему врагу оружие! И это там, где была страшная война, где была разруха, хаос, и где был положен ни один миллион жизней. Где даже самые оптимистичные прогнозы казались грядущим крахом, и где благодаря народной воле этот крах не состоялся, забылся, и остался в далеком прошлом.

Рекс почувствовал нарастающую вибрацию. И до него донесся страшный рокот и жар. Это в небо уносился длинный белоснежный космический корабль, на которое черное воинство от горизонта до горизонта смотрело с тоской и бессильной злобой. Ведь их корабль остался позади. «Поехали!». Этим людям открылся бескрайний космос. Они покинули вчерашние рамки даже собственного разума и возвысились до небес невиданных и невообразимых ранее. Космическая эра стала для них реальностью. Еще и тогда, когда на земле брани, в которую были воткнуты изломанные шашки, и в которой паршой не покрылись искореженные танки и пушки, еще не затянулись земляные воронки и пропитанные кровью траншеи. Всего через полтора десятка лет, как прозвучало такое сокровенное для этих воинов слово – «Победа!»…

Руки Монро дрожали. Но уже не от страха, а от осознания собственного бессилия перед той мощью, которой он посмел бросить вызов. Этот народ был в его врагах, но теперь его сила, в этих грезах, пропитала его целиком и полностью. И вдруг к нему пришло четкое осознание. Единственный возможный ответ на такой сокровенный для него вопрос.

– Почему же?..

– Потому что не представляли. – с заражением ответил он голосу, прижимая руки к сердцу, ощущая как-то бьется в унисон с дрожью подвластной этим людям земли. – Потому что не знали обо всей это мощи. Потому что насмехались над их темпами и считали их невероятными. Потому что мы…

…Он открыл глаза. И снова находился на борту «Академика Туполева». Вокруг него снова крутился, собираясь в эпицентре, дымно-огненный вихрь, и все-таки же плавились и взрывались камни. Но он стоял в полный рост, на самом носу этого исследовательского суда с аппаратурой, настроенной на изучение бескрайнего и созидательного космоса, и больше не боялся того шторма, что был вокруг него, и что не касался его. Он был в самом эпицентре урагана и впервые на его душе не было ни толики смятения, не было страха и ужаса. Рекс уверенно и пристально, прищурившись, глядел на собирающийся клубок, на возникающий из туч и будто бы в обратном порядке угасающий невероятный термоядерный гриб. И понимал, что за этим грибом есть вершина мощи, есть вершина той силы, что была скрыта во всех полях брани, что прошли люди, создавшие его.

Рядом с ним был белый медведь. Рекс медленно посмотрел на него, и робко усмехнулся этому, снова пристально и не моргая уставившись на собирающийся из облаков и от земли многокилометровый ядерный гриб.

–… Потому что мы недооценили. Был самоуверенны в себе, и не считались ни с кем, кроме себя. Были в высшей степени эгоистами. Мы не думали ни о ком, кроме себя самих…

Газоразрядные индикаторы на мостике остановили свой отсчет. Они замерли всего в четырех цифрах от самого конца и показали 1961. Глаза ослепила ярчайшая вспышка, от которой Рекс не смог закрыться даже рукой. Она просвечивала все, как рентген и оказалась даже у него внутри. И все закончилось. Там, где был эпицентр шторма, и куда собирался не вообразимый ни одним умом термоядерный гриб, была большая серая каплевидная точка под белым широким куполом парашюта. Она медленно поднималась вверх, к небесам. Но вдруг остановилась.

– …Ты хотел, чтобы я все понял… – догадался Рекс, потянувшись к этой серой капле под парашютом. Он медленно двинул руку вперед, и почти уже визуально дотронулся до этой точки своими закопченными и измученными радиацией и холодом пальцами. – Царь-Бомба…

Ярчайшая вспышка грянула внезапно. По крупицам с лица Рекса смахнуло счастливую улыбку. Все, что было радиусе нескольких километров, мгновенно превратилось в пар…