Читать книгу Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения - - Страница 17

Глава 2
ПРОГРАММНАЯ ПОЛИТИКА
ИЗУЧЕНИЕ АУДИТОРИИ И СОЗДАНИЕ ЭФИРНОЙ СЕТКИ ПЕРВОГО КАНАЛА

Оглавление

Формулирование эстетической и политической роли телевидения было не единственной фундаментальной задачей Центрального телевидения в первое десятилетие после Московского фестиваля 1957 года: необходимо еще было обсудить отношения между этим новым, экспериментальным средством коммуникации и его аудиторией165. И здесь влиятельные труды Саппака оказались гораздо менее полезными. Отношение Саппака к реальным зрителям основывалось на чрезмерном оптимизме: в эпоху «Спутника-1», Гагарина и «коммунизма при нашей жизни» все еще можно было предполагать, как это и делал Саппак, что все зрители естественным образом разделят его эйфорический опыт при просмотре телевизора, независимо от того, что и когда по нему показывают166.

Однако к 1964–1965 годам, когда более трезвые брежневские администраторы сменили на Центральном телевидении хрущевских, эта оптимистичная беззаботность по поводу реальной телеаудитории перестала быть приемлемой. Еще в 1950‐х – начале 1960‐х годов озабоченность советских работников радиовещания влиянием иностранных голосов на советскую аудиторию заставляла их искать новые, более увлекательные форматы167. По мере того как телевидение начало охватывать массовую аудиторию, аналогичное давление испытывали и телевизионщики: они должны были позаботиться о том, чтобы новый вид медиа действительно стал альтернативой прослушиванию зарубежных радиостанций. Дебаты о том, как представить себе аудиторию Центрального телевидения и как с ней взаимодействовать, подогревались продолжающимся строительством Останкинского телецентра и ожиданием, что с его открытием и запуском спутников связи «Молния» появится всесоюзный вещательный канал – Первый канал Центрального телевидения, который к 1967 году охватит все одиннадцать советских часовых поясов168.

Создание новой, всесоюзной сетки вещания Первого канала было важной технической, символической и политической задачей и требовало четкого понимания отношений Центрального телевидения с его аудиторией. Тележурналист и ученый Рудольф Борецкий в книге «Телевизионная программа: очерк теории пропаганды» (1967) писал: «…взаимоотношения экрана и аудитории – первооснова строительства программы»169. В то время как газета обусловлена пространством и транслирует свои сообщения специально, телевидение ограничено часами, когда зрители могут его смотреть, и должно передавать свои сообщения во времени170. Таким образом, любое решение о том, что и когда включать в сетку вещания Первого канала, зависело от ряда других решений, касающихся отношений между производителями и потребителями культуры, того, какие группы зрителей важнее всего охватить и как лучше это сделать. Показательно, что круг проблем и вопросов, связанных с телевизионным расписанием, был назван на Центральном телевидении «программной политикой»; этот термин вызывает ассоциацию с «программой» в гораздо более широком смысле политической повестки или платформы.

Фундаментальными вопросами о том, кому и как должно служить советское телевидение, сотрудники Центрального телевидения задавались начиная с середины 1960‐х годов171. Реформы Либермана – Косыгина, повысившие ответственность советских кинематографа и прессы перед аудиторией, переведя эти институты на самофинансирование (при котором продажа билетов или подписки стала важным источником дохода), на телевидение и радио не распространялись172. Тем не менее во второй половине 1960‐х годов Центральное телевидение все же было затронуто поднявшейся волной социологических исследований аудитории СМИ173. Оно приняло в них активное участие, широко применяя традиционные способы изучения аудитории, такие как анализ писем зрителей, и внедряя новые, такие как социологический опрос.

Участие Центрального телевидения в исследованиях аудитории, а также попытка переосмыслить «программную политику» в условиях упадка оптимизма в период холодной войны привели к новому консенсусу относительно цели телевещания в советской системе, который нашел отражение в новом телевизионном расписании, разработанном в 1968–1970 годах. В этом расписании прямые политические и пропагандистские послания, казавшиеся зрителям и многим телевизионщикам скучными, невовлекающими, были выведены на периферию, а часы наиболее активного просмотра – по вечерам и в выходные дни – заполнились популярными развлечениями и новостями, призванными привлечь как можно большую аудиторию и если и влиять на нее, то лишь косвенно. Хотя сугубо пропагандистские программы с Центрального телевидения и не исчезли, к началу 1970‐х годов они все больше маргинализировались и выводились за пределы востребованных временных интервалов. Этот подход к сетке вещания Первого канала, выработанный в конце 1960‐х, сохранялся на протяжении всей брежневской эпохи.

165

Как утверждает Сабина Михель, история аудитории СМИ должна быть также историей идей – представлений об аудитории, поскольку именно представления телепродюсеров о своих зрителях определяют телевизионное производство самым непосредственным образом (Mihelj S. Audience History as a History of Ideas. P. 25).

166

К середине 1980‐х гг. этот момент стал важным критическим замечанием к работе Саппака. Так, в 1985 г. проницательный советский критик заметил, что тезис о «новом видении» в саппаковском описании телевидения основан «на эстетической и социальной активности ви´дения» самого Саппака (Богомолов Ю. Судьба концепции прямого ТВ // В зеркале критики. С. 118). В Соединенных Штатах такая же участь постигла прогноз Пэта Уивера, согласно которому большинство зрителей уже являются или вот-вот станут интеллектуалами (Baughman J. Same Time, Same Station. P. 106).

167

Roth-Ey K. Moscow Prime Time. P. 131–145; Lovell S. Russia in the Microphone Age: A History of Soviet Radio, 1919–1970. Oxford: Oxford University Press, 2015. P. 155–158. Как замечает Рот-Эй, выражение озабоченности по поводу конкуренции со стороны зарубежного радио было для журналистов полезной позицией, позволяющей им обосновать необходимость в бóльших ресурсах и гибкости в своей работе.

168

Roth-Ey K. Moscow Prime Time. P. 187.

169

Борецкий Р. Телевизионная программа: очерк теории пропаганды. М.: Ком. по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР, ред.-изд. отдел, 1967. С. 143.

170

Борецкий Р. Телевизионная программа: очерк теории пропаганды. С. 141–142.

171

О зарождении ориентированной на аудиторию сетки вещания на Би-би-си в 1930‐х гг. см.: Scannell P. Radio, Television, and Modern Life: A Phenomenological Approach. Oxford: Blackwell, 1996. P. 9–10.

172

О влиянии косыгинских реформ на кинематограф см.: First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer. О газетах см.: Huxtable S. In Search of the Soviet Reader.

173

First J. From Spectator to «Differentiated» Consumer. P. 332. Подробнее о «золотом веке» советской социологии, включая социологию СМИ, см.: Shlapentokh V. The Politics of Sociology in the Soviet Union. Boulder, CO: Westview, 1987; Грушин Б. А. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Жизнь 2-ая: эпоха Брежнева. М.: Прогресс-Традиция, 2001.

Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения

Подняться наверх