Читать книгу Адаптер - - Страница 17

Коридор длился и длился, нарочно запутывая изгибами, заставляя беглеца испугаться и повернуть обратно. Он был мертв, как все построенное человеком из песка и железа, и одновременно жил своей, непонятной для человеческого разума жизнью, пропитанной болью и муками тысяч человеко-тел, сгинувших в этих стенах много лет назад. Возможно, в прошлом по этому коридору выводили заключенных в последний путь, сажали в черный фургон и увозили на полигон. Лиз читала об этом в одной книге, которую нашла в библиотеке отца. Книга старая, страницы выцвели настолько, что текст читался с трудом, и отец прятал ее от всех, поэтому Лиз так тянуло к ней. Она читала ее украдкой, не делая сканов или фотографий, старалась не читать шепотом, так лучше запоминалось, чтобы камеры не распознали текст по движению губ. Неспящие глаза государства могли и сами заглянуть в книгу и попытаться распознать текст, но что-то сломалось в продуманном алгоритме, и камеры не сканировали страницы, следя под потолком за всеми и всем, что происходит, закрывая всевидящий глаз с той же легкостью, как полицейские не видят разрешенных бесчинств высших граждан.

Лиз медлила. Она останавливалась и оглядывалась назад, чувствуя холод в груди, желая побежать назад в спасительную камеру, запереться в своей келье и не выходить, пока ее не выволокут, не скрутят и не бросят в кузов, как барана. Она понимала, что так работает защитная программа, что она изо всех сил старается напугать, довести до паники, когда перестает работать ее мозг, еще живой и настоящий, без инородной надстройки, горячий и пульсирующий, как дикий зверь, почуявший свободу, готовый все отдать за шанс вырваться из клетки. Никто ее не сопровождал. Находясь в полумраке, едва различая темно-зеленый цвет стен, оставшихся точно такими же, как и сто лет назад, слой краски стал толще, и масляная краска перестала блестеть, Лиз слушала, как снаружи сюда рвется ветер, слабым сквозняком щекоча голые ступни. Она вдруг поняла, что пол ледяной, до ломоты в костях, такой же безликий и молчаливый камень, как и все, что окружало ее с рождения. И она побежала вперед – прочь от этого места, прочь от себя, зовущей спрятаться, кричавшей в самое сердце, грозившей смертью. Паника сжимала горло, ей не хватало воздуха, а коридор все не кончался, и из его стен доносились стоны бывших здесь, здание стонало вместе с ними, дрожало, пол пошел острой волной, ужасно заболели ноги, словно кто-то вонзил в них десятки крохотных стрел с ядом. В сознании, уже на излете, когда дыхание кончилось, и начался медленный обморок, вспыхнула мысль, что это не она, что это все ее бред, она не сошла с ума, просто надо пережить, перетерпеть.

Кто-то поднял Лиз с пола и понес на руках. Она не могла открыть глаза, не могла отдышаться, воздуха не хватало. Воздух был таким пустым, что казалось легкие ничем не могут наполниться, сдуваясь, как проткнутый воздушный шарик. Свет обжег глаза, Лиз зажмурилась и долго не разрешала себе открыть глаза. Дыхание успокаивалось, сердце больше не сжималось ледяными пальцами, лишь угасающая паника жгла голову, заставляя кровь стучать в висках, колоть толстой иглой под затылком.

– Можешь открыть глаза, – услышала она знакомый голос, добрый и слегка насмешливый. Лиз приоткрыла левый глаз и тут же закрыла его, свет все еще больно бил по глазам, требуя от нее повиновения. – У нас много времени, мы никуда не торопимся.

Голос Беджана успокаивал, он, как ливень летом, успокаивал землю, давал время отдышаться. Лиз открыла глаза и улыбнулась. Сидеть на жесткой скамье было до колких мурашек приятно, вот так просто сидеть на свободе. Она тихо засмеялась, смотря в его внимательные глаза. Он не улыбался, следя за ней, за ее реакциями, держа запястье ее левой руки в сильных пальцах, одними губами считая пульс. Лиз встала и пошатнулась. Он поймал, крепко и в тоже время нежно держа, не опуская взгляда от ее глаз. Лиз потянулась к нему и поцеловала, робко, без показной страсти. Поцелуй обжег губы, впуская его тепло в самое сердце.

– Ничего, скоро пройдет. Это все фантомная блокировка. Тебе придется научиться отличать реальность от галлюцинаций. Ты же знаешь это, вспомнила, что я тебе рассказывал?

Лиз кивнула и поцеловала его, долго, без смущения, не думая о том, что за ними наблюдают.

– Хватит! Я вообще-то тут сижу! – возмутилась Ю-ли, беззлобно фыркнув. Она вышла раньше, сразу побежав, чувствуя, что точно сбежит обратно и спрячется. Беджан поймал ее у выхода, Ю-ли успела свалиться в обморок. От лавки болела спина, хотелось пить и есть, но больше всего хотелось спать, вернуться обратно. Она несколько раз пыталась это сделать, но ее останавливал Беджан.

– Мы тебя больше часа ждали!

Лиз подошла к ней и, обхватив лицо теплыми ладонями, и поцеловала Ю-ли в глаза. Ю-ли прижалась к ней, уткнувшись лицом в грудь.

– Пора идти. Здесь слишком долго оставаться нельзя. У вас не должно быть выбора, а то вы сломаетесь. И это будет не ваша слабость, просто программа слишком сильна.

Лиз помогла Ю-ли подняться, и, держа ее под руку, пошла за Беджаном. На стоянке она не увидела машины Беджана, он остановился у небольшого фургона с эмблемой транспортной компании. На таких обычно развозили продукты и другие товары, робот ехал сам по маршруту, и в машине сидели грузчики. Как бы не был роботизирован город, относить контейнеры и пакеты должны были люди из плоти, даже без экзоскелетов, так было проще и дешевле.

– Вам придется ехать здесь. Не бойтесь, там вполне удобно, – Беджан открыл заднюю дверь фургона и жестом пригласил их внутрь. На полу лежали надутые спальники, закрепленные к полу, чтобы не качало во время езды. Возле каждого спальника стоял металлический ящик с термосом и бутербродами, из решеток вентиляции дул прохладный ветерок. Не хватало только туалета, места для него не осталось.

Лиз помогла Ю-ли забраться, девушка с трудом стояла на ногах, часто закатывая глаза. Взглянув на Беджана, Лиз залезла в машину. Перед тем, как дверь закрылась, она увидела высокого пожилого мужчину рядом с Беджаном. Они о чем-то переговаривались кивками и жестами. Она доверяла Беджану, пугливая мысль, что он предаст их, недолго точила ее сердце.

Внутри оказалось вполне уютно, нельзя было стоять, потолок был слишком низким. Они поели, забавно раскачиваясь, когда фургон поворачивал. Ю-ли много смеялась, на время забыв про усталость. В спальники Беджан положил чистые пижамы, мягкие, из толстой приятной ткани. Ю-ли прижала пижаму к лицу и долго дышала, чувствуя запахи лета, вкус цветов и щебет птиц. Лиз ощутила запах вишни и начавшей цвет яблони. Они переоделись, Лиз сложила чадру, больно коловшую тело. Ю-ли отшвырнула свое платье и косынку, с ненавистью смотря на грубую ткань. Отец Ю-ли назначил ей послушание, заставляя ходить полностью закрытой, в платье и платке из грубой плохо обработанной ткани, ужасно коловшей кожу, до тошноты жаркой, не разрешая расстегнуть ни одной пуговицы на впивавшемся в шею и подбородок воротнике. Они легли и, взявшись за руки, уснули.

Фургон выехал на шоссе, оставляя позади цветущие сады и стеклянные башни.

Город уплывал в вечернем мареве, оставляя в жадных объятьях все богатства первого круга, пронизанные жаждой большей власти и страхом перед неизбежным падением. Робот шел на большой скорости, шоссе двигалось в заданном ритме, просчитанном алгоритмом. Это была иная жизнь, незнакомая жителям первого круга, просыпавшаяся под вечер и стихавшая ранним утром. Сотни машин развозили заказы по домам и ресторанам, забирая с собой мусор и другие отходы. В фургонах и рефрижераторах ехали грузчики, жители третьего круга, работа грузчиком и мусорщиком считалась престижной, и рабочие четвертого круга не допускались. Исключением были строительные работы или серьезные аварии в канализационных коллекторах и приемных станциях, когда из-под земли вырывалось человеческое нутро, измазывая яркий блестящий облик города.

На браслет Беджана пришло уведомление, что он слишком близко находится от зоны отчуждения, где располагались склады и мусоросборники, рядом с которыми сиротливо ютились общежития вахтовиков из третьего круга. Нахождение столь высокого лица в таком месте должно вызвать обеспокоенность всевидящего ока, о чем будет составлен отчет в министерство. Беджан знал, что до разбирательства у него остается не более тридцати шести часов, по истечении которых его объявят в розыск и найдут, если он не вернется в город.

– Я вот часто думаю, почему все так, – глухо произнес полицейский. Беджан настороженно кивнул на камеру в салоне. – А, не беспокойтесь. Эта камера почти слепа, а микрофоны давно требуют замены. Вы же знаете, как все происходит, верно? Ну, вот так и есть: подали заявку, набирается объем, а потом делают ремонт. Пока все заявки суммируют, потом тендер, а в итоге полгода ездит так. Иногда присылают следователей с технарями, ищут намеренную порчу – тоже время уходит, а техника она же как человек, вроде одинаковые, а каждая камера со своим характером. У одной старая прошивка, другая дефектная с завода, а ремонта нет и нет.

– Да, я понимаю, о чем вы, – улыбнулся Беджан. Он до сих пор не понимал, почему доверился этому человеку. Полицейский, не задумываясь, расписал всю схему побега и доставил двойника – уже этого хватало, чтобы Беджана арестовали, но он на свободе, и не было ощущения, что его втянули в сложную и запутанную игру. Беджан умел видеть это в самых малых морщинах у глаз или в несвоевременном и глупом смешке, без сомнения отказываясь от предложений теневых сановников в министерстве, где шла бесконечная игра на выбывание.

– И что надумали? Какое ваше мнение?

– Простое, другого и быть не может, – полицейский тяжело вздохнул и долго всматривался в проекцию на лобовом стекле камеры заднего вида, город скрылся, осталась лишь закатная пелена, похожая на вспенившуюся кровь из аорты. Кровь густела, пена превращалась во что-то твердое, багровое, сжирающее пространство, медленно следуя за ними.

– Вот чувствуете, какой здесь воздух?

– Нет, ничего не чувствую, – Беджан открыл окно, впуская поток жаркого воздуха. Стало трудно дышать, легкие требовали больше, заставляя глубоко дышать.

– Тяжело дышать, кислорода мало. А так больше ничего не чувствую.

– Вот и я не чувствую, – кивнул полицейский. Беджан закрыл окно, и система вентиляции салона заработала с удвоенной силой, нагнетая холодный густой воздух. – Нет запахов. Я не про вонь города, такой характерный запах из духов и выхлопа ресторанов.

– А еще запах нагретого стекла и железа, – добавил Беджан.

– Вот-вот, и я об этом. В городе только в парке можно почувствовать жизнь, а вокруг совершенно пустой воздух. И мы пустые внутри.

– Так зачем это нужно?

– А чтобы молчали и были согласными со всем. Я так это вижу.

Беджан задумался. Такие разговоры вели по вечерам мать и отец, думая, что он не спит, и тогда он не понимал, о чем они говорят – он же живой, и они живые.

– Человек стал функцией или инструментом ее выполнения. На самом деле в этом и есть издевка эволюции. Человечество всю свою историю хотело возглавить этот процесс, и сейчас мы находимся в его высшей точке. Но есть куда расти, а потом неизбежен спад. И это понимают правители, искусственно затягивая рост, консервируя общество, а для этого человека надо превратить в функцию. Вы не задумывались о том, что у роботов больше свобод в принятии решений, чем у нас?

– Нет, так глубоко я не думал. Что-то есть в ваших словах, но я пока не могу понять. Вы же знаете, мне надо все хорошо обдумать.

– Знаю, и это очень неплохая черта. Скорые решения почти всегда становятся необдуманными, сделанными по стандартам и клише, заготовленными для нас Пророком.

– Не говорите мне о Пророке, я не могу понять, кто это такой или что это такое.

– Это сложно понять, ведь придется отбросить веру, а без веры весь этот мир разрушится.

– Так зачем жить? – полицейский пристально посмотрел на Беджана.

– Каждый решает сам. Жизнь она не будет ждать вашего понимания или следовать вашим желаниям. Мы можем лишь следовать за жизнью и жить. По-моему, этого уже более чем достаточно, – улыбнувшись, ответил Беджан.

– Попробуйте это объяснить моей жене, – хмыкнул полицейский.