Читать книгу Город Не/Счастья - - Страница 10

– Еще шестеро заболели, – говорит Улич с порога, снимая респиратор. – Двое умерли. Один совсем плох.

Штерн переглядывается с подрывником. Не нравится Уличу этот подрывник. Головой-то он понимает и что нет разумных причин для неприязни, и что им повезло заполучить такого специалиста, как Лазезис. Повезло, что такой, как он, на их стороне, а не на противоположной. А все же не нравится Уличу этот долговязый скользкий тип. Наверное, потому, что полковник зовет его советоваться, когда хочет оправдать какую-то грязь. Лазезис не из брезгливых, он не боится замарать ни свои руки, ни чужие.

– …Врага больше нет, а наступать не можем… – бормочет склонившийся над картой Штерн.

Что он хочет выведать из карты? Снаряды и правда больше не беспокоят Армию, стихли выстрелы и разрывы. Немногие выжившие северяне отступили, но преследовать их некому: половина Армии Штерна валяется в лазарете. Карта больше не нужна, но командир таращится в нее скорее по привычке.

– Хоть кто-то поправился?

Штерн задает вопрос небрежно, будто и не хочет знать ответа. Но Улич видит, как сжимаются кулаки полковника. Надежда не покидает его. Напрасная надежда. Как ни стараются медики Армии, пока для каждого, кто подхватил неизвестную заразу, она становится приговором. Улич качает головой.

Штерн отталкивается от стола и снова обменивается с Лазезисом тяжелыми взглядами. Улич понимает: эти двое уже все обсудили и приняли решение. Точнее, Штерн высказал мысль, которая витает в воздухе со смерти первого зараженного, а Лазезис просто поддакнул. Улич подсознательно делает шаг назад, прижимаясь спиной к двери, будто не хочет, чтобы ужасная мысль, нашедшая приют в голове полковника, покидала стены штаба Армии.

– Если ветка дерева сохнет, такую ветку надо отрезать, – произносит Штерн и многозначительно поднимает брови, чуть наклонив голову вперед.

Беда в том, что подобные мысли посещали и самого Улича. На месте полковника он бы и сам так решил. Но потому он и не на месте полковника, а на своем – месте человека, который обязан приводить Штерна в чувство, когда того заносит. Полковник выжидающе смотрит, ждет ответа на незаданный вопрос.

– Нет. Нет, полковник. Так нельзя.

– А ты что скажешь?

Теперь Штерн косится на Лазезиса. Тот медленно расплетает руки и произносит противным свистящим голосом:

– Да ожесточится сердце твое, полковник, и да не дрогнет рука твоя. Делай что должно.

Штерн тяжело кивает.

– Ступай, Лазезис.

У Улича шумит в ушах, будто рядом разорвалась мина, отбросила его спиной в кирпичную стену, сломала пару ребер. Он морщится и тихо кашляет в кулак, когда дверь закрывается за подрывником.

– Штерн?

– Ну а что мне делать, по-твоему, что?!

– Должно быть лекарство, Штерн. Твой человек в Высшем, свяжись с ним.

– Молчит.

– Это твои люди, полковник. Ты за них отвечаешь.

– Правильно. И если заразится вся казарма, это тоже на мне.

Улич достает флягу из кармана, пробегается пальцами по донышку. Он присоединился к Армии уже после начала войны, по личной просьбе Штерна. Новыми друзьями обзавестись не успел, потому что все время проводил возле командира, но знал, что за его жизнь каждый из парней готов пожертвовать своей, если потребуется. Просто потому, что все они носят одинаковую темно-зеленую форму. Улич сует фляжку обратно.

– А если заболею я? Что, пустишь пулю в затылок или как? Пустишь? Чего замолчал?

– Да иди ты, Улич! – отмахивается Штерн.

– Ясно. – Улич прохаживается по кабинету. – И как объяснить остальным?

– Ты так говоришь, будто мне это нравится! Хочешь помочь – возьми ребят, скатайтесь по районным больницам, разузнайте, поищите лекарство.

Полковник падает в кресло и подпирает голову кулаком. На лбу виднеется красный след от костяшек – настолько часто Штерн застывает в этой позе в последние дни.

– Слушаюсь, – тихо отзывается Улич.

– Улич, – останавливает его на пороге Штерн.

– Да?

– Пущу. А ты – мне. Иначе все поляжем.

***

Улич выходит из здания администрации северо-западного района Кроми. Настроение скверное, хуже не придумаешь. Разговоры на повышенных тонах всегда выбивают его из душевного равновесия. Он не винит местных – у тех есть причины злиться и не доверять людям в форме. Вспышка неизвестной болезни, карантин во всех северных районах, блокпосты и патрули на дорогах. Никто ничего не объясняет и не успокаивает, люди сами по себе. А тут еще является он, незнакомец в темно-зеленом, расспрашивает о болезни, делится данными сам.

Улич лишь передал в больницы то, что узнали медики Армии опытным путем за последние две недели. Он надеялся, что смерть бойцов поможет врачам Кроми, а те в ответ помогут Армии Штерна. Раз уж больше ни тем, ни другим никто не спешит на выручку.

Для местных все выглядит иначе: некие военные знают что-то, о чем простых людей заранее не оповестили. И Улич их не винит. Он успел наслушаться теорий, рожденных кромьчанами из-за неведения и изоляции, пока мотался по северу. Одни говорят, что Полис испытывает на кромьчанах новые химикаты. Другие утверждают, что Высшее министерство Развития борется с перенаселением и травит лишних людей. И чем невероятнее теория, тем быстрее она расползается. Люди передают ее друг другу в очередях за лекарствами, в общественном транспорте и магазинах.

В нагрудном кармане рубашки Улича лежит распечатанный конверт. Внутри письмо. Они с женой по старинке обмениваются бумажными письмами – традиция, поблекшая за многие годы и превратившаяся в привычку. Теперь бумага со знакомым почерком не вызывает того воодушевленного трепета, что в молодости, но они продолжают обмениваться письмами из уважения друг к другу.

Конверт дожидался Улича на пункте снабжения несколько дней. Из письма он узнал, что по ту сторону линии карантина ходят не менее страшные слухи. Жители Полиса убеждены, что в Кроми не хватает выживших, чтобы хоронить мертвецов. Что по улицам бегают стаи собак и обгладывают валяющиеся на обочинах человеческие тела до костей. Что руководство давно сбежало, вот-вот встанет вся работа и поток товаров из Кроми иссякнет.

Удивительно, что и кромьские, и полисные истории лишь преувеличивали суть вещей, но не противоречили истине в полной мере. Сорняки слухов, какими бы неказистыми ни были, росли на той же почве, что и правда. И отличались от правды только тем, что в них было легче поверить.

Улич щелкает зажигалкой, затягивается и выпускает через ноздри струйки дыма. Он медленно спускается вниз по лестнице к двум бойцам, которых оставил ждать снаружи. Местной охраны у входа нет, хотя еще недавно была.

– Возвращаемся. – Он оборачивается и бросает взгляд на красивое двухэтажное здание с колоннами. Из окна верхнего этажа за ними с подозрением следит морщинистое лицо начальника администрации. – Здесь больше делать нечего.

Местные жители начали стекаться к площади перед администрацией еще два часа назад, когда он только заходил в здание. Теперь их в несколько раз больше. Улич оглядывает собравшуюся толпу. Люди выглядят мирно, но ему становится не по себе. Местные словно изучают чужаков, они ничего не требуют и не скандируют. Но он догадывается, зачем они собрались.

До администрации наемники Штерна успели побывать в районной больнице. Улич видел по лицам врачей, что помощь им не окажут, даже если захотят. А по глазам посетителей, которых не пускали в переполненные палаты повидаться с близкими, он понимал, что нужно было убираться из Кроми поскорее. До того, как местные узнают, что наемники везут в багажнике автомобиля.

– Машина где? – шепчет он одному из бойцов. Тот кивает в сторону разрушенного бомбой северян заводика на противоположной стороне площади. – А подальше не мог припарковаться? – ворчит Улич.

Небольшой отряд движется сквозь людской лес, расступающийся перед тремя вооруженными путниками. Улич ежится, ощущая на себе десятки взглядов. Он вылавливает каждое движение, каждый звук. Он слышит, как шуршит гравий под ногами, как часто дышат товарищи за спиной. Время еще есть. Инициатива в его руках. Люди не станут действовать первыми. Главное – не показывать страха.

Он знаком со многими выходцами из Кроми – в Армии Штерна таких предостаточно. Это люди, способные на самые безрассудные поступки. Живое олицетворение сил хаоса. Они не знают середины и выжимают себя без остатка, какая бы задача перед ними ни стояла. Только Штерн и его харизма могут на время обуздать бурлящий в кромьчанах неуемный пыл. Это отчаянные и непредсказуемые бойцы, все как один. А Улич не любит сюрпризов.

Он снова лихорадочно вспоминает, где мог проколоться. Они заехали только в северный пункт снабжения за лекарствами, с местными в контакт не вступали, нигде не задерживались. Все как велел Штерн. Позже зашли в пару больниц, но Улич и словом не обмолвился об алюминиевом кейсе с заветными ампулами в багажнике их автомобиля.

Однако уже во время разговора с главой администрации тот потребовал поделиться лекарствами. Или усмирить недовольных жителей Кроми. Улич ответил резко. Ни медицинские, ни полицейские функции в их обязанности не входили. Но злился он не на морщинистого старика, который сидел перед ним, отчаянно вцепившись в подлокотники шатающегося кресла, а на себя. Где он мог проколоться? Шпионам Северопорта следовало поучиться у жителей Кроми, как нужно добывать информацию.

В дальних рядах кто-то чихает. Рука Улича рефлекторно тянется к винтовке, но он себя одергивает. Маленький камешек пролетает над ухом и падает на дорогу в двух метрах впереди. Он чувствует, как один из бойцов сбавляет ход и разворачивается.

– Молчать! – Улич хватает его за руку. – Шагай вперед.

До машины остается совсем чуть-чуть. Он приказал припарковаться где-нибудь неподалеку. Поблескивающие красные огоньки на въезде в парк запрещают передвигаться внутри на автомобиле. Кто бы мог подумать, что в двух вооруженных головорезах вдруг проснутся законопослушные граждане? Они без раздумий могут пустить поезд под откос, но тут вдруг решили оставить машину на парковке. Что ж, кого тут винить? Только себя, только себя… В очередной раз.

Внезапно на пути Улича оказывается парнишка. На вид лет десяти, ровесник дочери. Наемники резко тормозят, замечая ребенка в последний момент. Тот не отступает в сторону, в отличие от взрослых.

– Дядь, помоги на помощь голодающим. – Парень тянет руку с уже активированной личкой.

– Отойди-ка. – Улич плавным движением отодвигает мальчика с пути, поглядывая по сторонам.

– Дядь, ну помоги! – Тот вцепляется в полу расстегнутой куртки Улича и повисает на ней.

– Отойди, тебе говорят.

Улич принимается трясти куртку, чтобы вырвать ее из удивительно цепких маленьких пальцев. Он чувствует, как расстояние, на котором толпа с почтением держалась, сокращается. Ветви людского леса вот-вот сомкнутся над головами.

Главное – не показывать страх. Не демонстрировать слабость. Слабость – единственный порок, который в Кроми не прощают.

Наконец ему удается выдернуть куртку из грязных ручонок. Улич выдыхает с облегчением. Но тут же чувствует неладное. Он хмурится и хлопает по пустому карману. Тому самому карману, в котором обычно носит фляжку. Вот ведь мелкий мерзавец! Улич бросается вперед с реакцией пантеры и в последнюю секунду успевает ухватить за шиворот ребенка, пытающегося продраться сквозь частокол ног взрослых.

– Отдавай, что взял! – рычит Улич сквозь зубы. Сигарета выпадает на гравий.

– Пусти! – верещит мальчик. Теперь уже он пытается высвободиться из захвата. – Пусти, дядь! Не брал я, ничто не брал!

Улич в ярости обшаривает карманы грязной курточки свободной рукой. Нащупывает что-то металлическое, хватает – есть! Она! В следующий же миг перед Уличем вырастают фигуры двух крепких, рослых кромьчан.

– А ну, пусти мальца!

Толчок в грудь. Улич от неожиданности выпускает воротник мальчика. Он не успевает и слова сказать, как его подчиненные выхватывают винтовки из-за плеч. Один из них наводит ствол на толкнувшего Улича мужчину, второй разворачивается к ним спиной и осматривает собравшихся сквозь прицел.

По толпе прокатывается волна недовольного ворчания. Люди отступают на пару шагов, но не бегут и не пугаются. Они в нерешительности поглядывают друг на друга. Мужчина в красной футболке, толкнувший Улича, смотрит на того из-под сдвинутых к переносице бровей. Он сжимает кулаки, отставив левую ногу назад, и глубоко дышит, с силой выдувая воздух из широких ноздрей, словно разъяренный бык перед броском. Время на секунду застывает.

Тихо проникать на охраняемые объекты и устранять цели на расстоянии – вот в чем Уличу нет равных. Организовывать засады и маскироваться – вот чему его учил наставник. Работать с толпой Улич не умеет. Штерн бы на его месте нашел способ утихомирить людей. Но Штерн остался в штабе.

Тихо выругавшись, Улич выхватывает пистолет и три раза стреляет над головами собравшихся. Тяжелый воздух прорезают чьи-то пронзительные крики, словно он стрелял на поражение и попал. Кто-то громко визжит совсем рядом. Люди пригибаются и начинают метаться из стороны в сторону. Некоторые, однако, не пугаются и теперь. Мощные фигуры проступают, как камни в песке, проходящем сквозь сито. Они пятятся подальше от наемников спиной вперед, но не сводят глаз с оружия. Уличу не нравятся эти взгляды, полные решимости. Он знает, что через пять минут люди вернутся на площадь с палками и арматурами, а через полчаса, возможно, с чем-нибудь потяжелее.

– К машине! Живо! – командует он.

Воспользовавшись заминкой, Улич и его бойцы быстрым шагом преодолевают оставшиеся несколько метров. Они запрыгивают внутрь тесного салона. Один из наемников нажимает на кнопку зажигания, но ничего не происходит. Он жмет еще раз. И еще.

– Долбаное корыто! – кричит он, ударив по рулю. – Не зря эти двигатели запретили.

Улич выскакивает наружу. Он одним рывком поднимает капот автомобиля, едва не оторвав пластиковые петли. С аккумулятора сняты клеммы. Хорошо, что злоумышленник не догадался навредить более изощренным способом.

Он замечает царапины на кузове. Кто-то открывал капот ножом. Именно таких сюрпризов и можно ожидать от олицетворения сил хаоса. Они могли бы вскрыть багажник и тихо украсть содержимое. Могли бы перерезать один из многочисленных проводков, и тогда бы наемники застряли надолго. Но спонтанные действия жителей Кроми не всегда отвечали здравому смыслу. Улич заканчивает копаться в недрах машины и хлопает капотом.

Интуиция срабатывает прежде, чем он видит, как его бойцы указывают на что-то за его спиной. Он наклоняется. Над головой пролетает кусок кирпича. Среди развалин завода вырастают фигуры людей. Они быстро вооружаются тем, что под рукой. Среди фигур и ухмыляющийся мальчик, едва не укравший фляжку.

Улич практически на четвереньках доползает до двери и забирается на заднее сиденье.

– Гони! Гони! – он стучит по водительскому креслу. – Задом! Через площадь.

Наемник утапливает педаль в пол. Машина срывается с места. Туда, где она стояла секунду назад, тут же прилетают еще два камня.

Красные огоньки угрожающе моргают, но штраф за проезд в неположенном месте волнует наемников меньше всего. Они пересекают площадь и разворачиваются у здания администрации. Главную дорогу уже заполняют люди.

– Туда! – показывает Улич.

Автомобиль сворачивает вбок, в узкий, извилистый переулок. Зажатые между высоких зданий, они будто мчатся по дну ущелья. Сидящий за рулем наемник судорожно крутит руль, уводя автомобиль от мусорных баков и куч всякого хлама на обочине.

В конце переулка вдруг показывается человек. Улич успевает распознать в нем уже знакомого мужчину в красной футболке. Он тянет большой мусорный бак на центр дороги.

– Право, право, объезжай!

Машина дергается вправо и ударяется бортом о стену кирпичного здания. Улича подбрасывает вверх и в сторону. Он ударяется головой о стекло дверцы, которое тут же разлетается на сотни осколков. Машину трясет и подбрасывает на ходу. Она трется крылом и дверьми о стену.

Вдруг они чувствуют небольшой толчок. Мужчина, тянувший за собой мусорный бак, ударяется о капот, затем о лобовое стекло и, оставив в углу паутинку из трещин, подлетает в воздух. Боец за рулем бьет по тормозам. До спасительного выезда из ущелья остается не больше двадцати метров.

Улич оборачивается. Мужчина лежит на дороге позади автомобиля, слабо шевеля руками. Оба колена вывернуты в обратную сторону.

– Газуй, газуй! – Улич хлопает водителя по плечу.

Гремя разбитым бампером, машина заворачивает за угол.

Они останавливаются под мостом, у въезда на эстакаду. Штаб наемников недалеко, но они решили остановиться, чтобы перебинтовать Уличу голову. Здесь, практически за городом, уже можно никого не опасаться. Люди тут не появляются вот уже несколько недель подряд, с начала войны. А точнее, с тех пор, как войска Северопорта заставили Армию Штерна отступить на территорию Кроми.

Под мостом грязно и сыро, но хотя бы земля не усыпана дохлыми птицами, как повсюду. В обезлюдевших районах некому заниматься уборкой, и сотни пернатых тел, сраженных болезнью, продолжают гнить под солнцем.

Бойцы вяло переговариваются.

– Вот и помогай потом людям, – бормочет наемник, бинтующий голову Улича.

– У нас теперь проблемы будут? – Его товарищ чистит оружие, устроившись на бетонной плите.

– Почему?

– Из-за того мужика. Гражданского. Может, надо было помочь ему?

Улич смотрит на пару юнцов, которые до сих пор не понимают, куда попали. Он резко поднимается на ноги, придвигается к бойцу вплотную и показывает пальцем на свое лицо.

– Вот единственный мужик, из-за которого у вас могут быть проблемы. Так что сидите ровно и не дергайтесь.

Он по привычке лезет в карман. Чувствует холод металла. Тут. На месте. Он морщится, выхватывает конец бинта из рук неумелого бойца и сам завязывает узел на затылке. Во времена его молодости любой новобранец был подготовлен лучше, чем иные ветераны сегодня. Окажись он снова шестнадцатилетним подростком, Улич бы все равно расправился голыми руками с двумя дятлами, что достались ему в спутники, и не вспотел бы. При условии, что его все так же тренировал бы капитан Порох, конечно.

Начинает моросить мелкий дождь. Поблизости воет собака. Где одна, там и целая свора. Часовым Армии Штерна приказано отстреливать издали не только птиц, но и собак, после того как одному из бойцов сострадание стоило жизни. Он пожалел раненого щенка и перевязал сломанную лапу. Кровь попала на руку. А через двое суток его товарищи уже копали свежую могилу.

С каждым днем медики Армии узнавали что-то новое о болезни. И с каждым днем становилось все больше могил. Эту гонку врачи проигрывали за явным преимуществом соперника. Улич командным игроком не был, но отчаянно хотел помочь своим. Однако что может человек против столь жестокого неприятеля?

Болезнь мучила жертв, лишала их человеческого облика, прежде чем передать в костлявые руки смерти. Глядя на больных товарищей, Улич жалел Марко Бельвазара и северян. Да, это были враги, но враги, достойные лучшего конца.

Улич опускает глаза и быстро набирает сообщение полковнику Штерну. Палец зависает над личкой на мгновение. Отчего он так торопится сообщить, что ничего не вышло? Хочет, чтобы все было кончено, когда он вернется в штаб? Нет, Улич – правая рука Штерна. Он, лично он не смог выполнить приказ полковника. И не имеет права прятаться под мостом, лишь бы не глядеть в глаза жертвам своих ошибок.

– Поехали. – Он идет к машине. – Нечего время терять.

– Может, проверим? – Боец указывает на багажник. – Вдруг украли.

– Нет, они не крали. – Улич качает головой. – Втихую не стали бы.

– Почему ты так уверен, командир?

– А сколько у нас ампул? – Он оглядывается по сторонам и открывает дверь машины.

– Две, – рапортует боец.

– Две. Даже нам не хватит. А для них это просто ничто.

– Ну себя-то хоть вылечит, кто украдет.

– Да не нужно им лекарство.

– А что же тогда?

Улич горько усмехается и смотрит на парней с грустью и сочувствием. Эти двое точно не из Кроми.

– Справедливость.