Читать книгу Урман - - Страница 16

Свадьба не осталась незамеченной сплетниками поселка. Вот, мол, сошлись двое с «голыми задницами» разводить нищету и от радости плясали до утра. Фрося переживала, услышав такие толки, а я внимания не обращал. Пусть люди почешут языками, если для них это в радость.

Той зимой я возил с лугов сено. Председателем тогда был Рыбаков Андрей Иванович. Был жив и его отец – дед Рыбаков. В Рабочем он пользовался большим авторитетом. Своему сыну давал много дельных советов по ведению хозяйства, а сын прислушивался к мнению отца. При Рыбакове стали больше получать зерновых с полей – пять-семь центнеров с гектара. На трудодень приходилось по восемьсот грамм зерна. Вот только размол его был проблемой, которую надо было решить в короткое время.

По этому поводу было организовано общее собрание, на котором решили еще два важных вопроса: покупку племенных быка и барана. О племенном быке доярки хлопотали давно: «От нынешнего производителя никакого толку. Телята рождаются хилые, от выросших телочек удой скудный, а бычки не дают хороших привесов. Коровы возмущены до крайности хилым кавалером и скоро подадут на развод». Под смех и шум единогласно решили закупить племенных производителей.

Вопрос о постройкие мельницы не вызвал единодишия. Слово взял председатель Рыбаков Андрей Иванович.

– Дорогие товарищи! Сегодня мы обязаны решить вопрос о мельнице. Давайте посмотрим, как идет размол зерна у нас в Рабочем. Опишу наш первобытный агрегат. Две березовые чурки, на плоскость которых высыпан битый чугун. Чурки трутся друг о друга при помощи деревянной ручки, которую крутят наши бабы, сидя на полу и ерзая по доскам задницами. Чтобы намолоть на небольшую квашню муки, надо с утра до вечера крутить деревянные жернова. Настало время освободить женщин от этого кошмара. Я предлагаю вложить капитал в строительство большой мельницы, сработав ее за год, и таким образом решить вопрос размола зерна.

Но отец председателя – Иван Тимофеевич, был категорически против:

– Рано еще затевать с большой мельницей. Денег в колхозе мало, если закупим быка и барана, да построим мельницу, то на трудодень придется ноль. А как жить целый год? Раньше мужик, чтобы поставить мельницу, лет пять копил деньги, на жизнь оставляя копейки. А мы со своими скудными средствами собираемся за год решить все проблемы. Я категорически против! Пусть бабы еще потерпят и потрут задницы о пол.

В зале бабы стали громко возмущаться, а скандальная Марфа Бокова выскочила на сцену, заорала, глядя на Рыбакова:

– Что ты мелешь, старик!? У меня на заднице уже кровяные мозоли, садиться больно, и с Васькой уже спать не могу. Ты, Рыбаков, сам поерзай по полу, тогда и скажешь строить мельницу или отложить.

– Марфа, – оборвал ее председатель собрания. – Я знаю тебя с детства, с годами ты не умнеешь. Если вышла говорить, то говори по делу, а не ори. Здесь тебе не твоя изба, где вы с Василием ходите друг на друга в рукопашную. Не можешь ничего предложить, тогда иди в зал, без тебя разберемся.

С места выступил Журавлев Гавриил Алексеевич, кузнец, сильный, здоровый мужик и умница, каких поискать. Коротко сказал:

– Мельница необходима и строить ее надо.

– Материалов нет, денег нет, специалистов нет, – сказал председатель собрания. – Гавриил Алексеевич, как при таком раскладе ее построить?

– Можно подумать над двумя вариантами: ветряк и плотина с турбиной. Ветряк можно сделать быстро – это не дорого. Все, наверно, помнят, что у нас на родине работали ветряные мельницы. Я принимал участие в строительстве двух ветряков, потому могу начертить схему. Работы по заготовке леса и распиловку можно начинать с завтрашнего дня. Что касается плотины, будем копить деньги на турбину и искать место для запруды водоема.

После собрания были танцы, пели озорные частушки под балалайку. Потом смотрели самодеятельный спектакль, как Иван и Марья ходили в лес по дрова.

На другой день приступили к заготовке материалов для мельницы. Меня и Ивана Гардусенко поставили пилить доски и брусья для мельничных колес. Стоял сильный мороз – сорок градусов. На распиловку шел витой березняк для крепости деталей. Это был мерзлый комель, резать его маховыми пилами – сущее наказание. Работа тяжелая, а мы были еще полуголодные, особенно зимой, когда прекращался лов рыбы. От крепости мороза стоял туман, воздух густой, дышать трудно. Я сильно ослаб. На распиловочных козлах стоял вверху, а Иван внизу. У меня, не перестовая, кружилась голова, а в глазах проскакивали искры. При таком физическом состоянии, наверно, сам Бог спасал меня от падения с высоты. Мой связник Иван был ленив и хитер. Ему легко было стаскивать пилу сверху вниз, а мне тащить ее вверх – тяжело. Нижнему пильщику по правилу требовалось толкать ее вверх, он же наоборот, – повисал на ручке пилы, и мне приходилось тащить ее вверх вместе с Иваном. Этим он доводил меня до белого каления Я соскакивал вниз, крепко вразумлял лодыря, он искренно клялся: «Никола, я все разумив, бильш не буду!» Однако все делал как прежде.

Наш рабочий день – это бесплатный трудодень. Приходилось думать о хлебе насущном после работы. Фрося весь день пилила дрова в лесу, а вечером вязала сети. Я вечерами делал табуретки, столы, кровати. Этим мы кое-как перебивались.

На трудодни нам с Фросей и семье Сергиенко колхоз выделил бычка. Жители Рабочего начали потихоньку обзаводиться скотиной. В это время всех ребят с тринадцатого по пятнадцатый годы, перевели из Каргасокского военкомата в Средне – Васюганский, и нам следовало явиться туда на учет. От Рабочего – это шестьдесят километров вверх по Васюгану. Нас было пятнадцать человек. Отправились пешком. В пять утра вышли из дома, а в семь вечера были на месте. Утром отметились в военкомате, а в обед я пошел в детдом и предложил директору купить у меня мясо бычка. Мне пообещали хорошую цену.

Вернулся в Рабочий, зарезал бычка, попросил в колхозе лошадь на два дня, погрузил мясо и поехал. Коня дали слабенького, он уже не мог таскать бревна из леса, может, болел, а может, ослаб от голодухи. С восьми утра до двенадцати дня мы с ним проехали всего восемнадцать километров. В Шкарино я остановился на отдых у знакомого Ивана Певнева. В дальнейшем его судьба была трагичной. Лет через пять они с семьей переехали в Рабочий. Однажды в половодье он ставил сети «на сорах». Налетела буря, опрокинула обласок. Иван успел зацепиться за край верткого суденышка, а влезть не смог – свело судорогой от холода. Так и нашли его застывшего. Он крепко держался за борт обласка, прибитый волной к кусту черемухи.

В то время, когда я у него побывал, он продавал стельную нетель. Мы с ним срядились за триста рублей. Покормил я коня и поехал дальше. Второй раз остановился отдохнуть и покормить коня в Седельноково. Время подходило к вечеру. Нам оставалось пройти еще километров двадцать. В это время дорога свернула с берега на речной зимник. На реке сильная наледь, конь проваливался по колено и был весь в мыле. Устал бедняга и тянул сани из последних сил. Вот тут я с ним намучился дальше некуда. Дам ему немного сена, потреплю по загривку, слезно попрошу поднатужиться, и бредем дальше. Последние километры я шел впереди с пучком сена, а она захватывала травинки мягкими губами, слабо жевала их и, понурив голову, уныло брела за мной.

Только в два часа ночи мы с конем добрались до места. Устали оба смертельно, да к тому же, у меня в чирках было полно воды, и ноги совсем онемели. Но, слава Богу, дорога обошлась без приключений. Ведь темной ночью не видно промоин во льду. Боялся за коня, за себя, но больше за мясо. За него я дрожал, потому что в Шкарино меня ждала нетель, а утопи я мясо – и все. На второй план отодвинулась наша с конем жизнь, так предвкушал я близкое счастье – иметь собственную корову.

Не мешкая, я отыскал избу зав. детдомом, постучал в окно. Вышел хозяин и открыл мне тесовые ворота. Распрягли коня, поставили в пригон. Пока хозяин угощал меня поздним ужином, прошло часа полтора. К этому времени конь обсох и я вышел, чтобы напоить его и дать сена. Но конь спал и на мой приход даже не поднял головы. Так голодным и был до утра. Утром взвесили мясо. Вышло около трехсот рублей.

Обратный путь без груза оказался легче. Наледь у села прошли через два часа, а дальше дорога была хорошо накатанная. В Шкарино рассчитался за нетель, привязал ее к саням. Певнев дал в помощники парнишку, чтобы он шел за ней и подгонял. Так мы добрались до дома.

Пригона у нас еще не было, поставить нетель некуда. Она должна была вот-вот отелиться. Привязал я ее к кедру, что рос у дома, и мы с Фросей принялись сооружать для своей драгоценной телки временное пристанище. Натаскали из леса жердей, приставили к стене дома, плотно согнав между собой, сверху заложили соломой, которую я запас заранее. Едва успели соорудить чудо-стайку, как наша коровка отелилась. Теперь мы были с молоком на два двора. Один день доили мы, а на другой – соседи.