Читать книгу История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине - - Страница 12

Глава 2. Первый блокбастер для свежей нации 77
Требуются новые герои: смотрите на экран

Оглавление

К маю 1998 года российский кинематограф достиг очередного дна. Самые успешные фильмы собирали от силы 300 тысяч зрителей (для сравнения: на позднесоветские фильмы, к примеру «Маленькую Веру» (1988) или «Интердевочку» (1989), продавалось по 40–50 миллионов билетов)79. Обветшавшие кинозалы стали добычей воров и бездомных. К просмотру предлагались в основном американские фильмы – местами неплохие, но в большинстве своем категории Б, не нашедшие спроса в Соединенных Штатах. Цены на билеты в одном из немногих кинотеатров, оснащенных звуком Dolby, колебались от 5 до 30 долларов, то есть равнялись недельной зарплате среднего россиянина.

Пиратство предоставляло возможность россиянам, у которых была видеотехника, смотреть кино дома и гораздо дешевле. На видеоэкранах страны преобладали мрачные фильмы, нагнетавшие соответствующие настроения; в народе их называли чернухой. Культура чернухи (от прилагательного «черный») рисовала позднесоветскую и раннюю постсоветскую действительность как проникнутую глубоким пессимизмом, насилием и разрухой80. «Мосфильм», некогда крупнейшая киностудия в России, могла позволить себе выпускать не более пяти-семи фильмов в год. «Ленфильм» сдавал часть помещений в аренду автомойке81. Как заметил кинопродюсер Сергей Сельянов, жизнь оказалась важнее искусства, а между тем именно искусство в свое время давало возможность уйти от советской обыденности82.

К 1998 году состояние российского кино вселяло отчаяние. Уважаемый критик, главный редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей в конце декабря 1997 года признал, что кино 1990‐х потеряло аудиторию. На съезде Союза кинематографистов Дондурей прокомментировал негативное влияние чернухи на зрителей. «Мы все прекрасно знаем, – сказал он, – что герои коммерчески успешного кино не могут быть циниками, пораженцами, неудачниками или немотивированными убийцами. Комплекс национальной неполноценности в кино культивироваться не может»83. Хуже того: за образцом героя российская аудитория обратилась к американскому кино. Назвав Голливуд «главным мифотворцем мира», Дондурей утверждал, что, пройдя десятилетний путь массированного воздействия, российские зрители гордятся американскими героями, американскими полицейскими, американскими собаками и особенно американским правительством84. Понятно, что требовался какой-то выход из этой ситуации, и Дондурей нашел ответ: надо делать фильмы, обращенные к массовой аудитории85.

И вот выходит Никита Михалков. В конце работы декабрьского съезда 1997 года члены Союза кинематографистов избрали его председателем правления СК РФ.

Редакторы «Советского экрана» так объяснили этот выбор: кинематографисты поняли, что оказались на руинах распавшегося Союза. Возложив вину за несчастья на действовавший секретариат, они почувствовали необходимость «железного кулака» и доверили управление Союзом Никите Михалкову – сильному и прагматичному лидеру86.

В ответ Михалков сказал:

Я хочу понять, насколько вы поняли, что произошло 11 лет назад. Я хочу понять, почему сегодня вы зовете меня. <…> Я еще не согласился, потому что то, что я увидел здесь, ужасно… За семь лет с нуля мы сделали студию своим трудом, не сняв ни одной чернухи, ни одной порнухи, ни одной рекламы. И тем не менее в списке Variety студия «Тритэ» стоит впереди «Мосфильма». Талант дает Бог, деньги можно выиграть, уважения и достоинства добиваются трудом. Трудом87.

Он принял этот пост. Пять лет спустя председатель созвал чрезвычайный съезд. Пользуясь своими связями, он провел его в Государственном Кремлевском дворце. И представил 4400 приглашенных членов Союза монтажный фильм из фрагментов чернушных лент. А потом начался фейерверк.

То, что Михалков получил этот пост, неудивительно. Он сын детского писателя Сергея Михалкова, написавшего слова к советскому гимну, и поэтессы Натальи Кончаловской, дочери художника Петра Кончаловского и внучки художника Василия Сурикова. У Михалкова не имеющие себе равных в России дворянские корни, и мало кто может сравниться с ним своим неоспоримым звездным статусом.

Как актер Михалков впервые достиг известности в 1963 году, снявшись в главной роли в фильме Георгия Данелии «Я шагаю по Москве». А как режиссер Михалков сделал себе имя в 1974‐м благодаря приключенческому фильму о Гражданской войне «Свой среди чужих, чужой среди своих». Начиная с этой картины Михалков умел неизменно вызывать у зрителей ностальгию по прошлому. Деревня у него предстает более «русской», нежели «искусственные» города, такие как Санкт-Петербург; русское искусство – более «естественным» выражением души по контрасту с декадансом западного искусства, а история – как нечто повторяющееся, потому что прошлое хранит в себе вечные ценности. В емкой формулировке Биргит Боймерс это звучит так: его фильмы «демонстрируют сдвиг от ностальгии, намеренно сконструированной как миф, к ностальгии по прошлому как подлинному»88. Сам же Михалков

маневрировал между официозом и интеллигентским диссидентством, между коммерческим и авторским кино, между патриотизмом и национализмом, представая как художник и пророк, рассказчик и моралист, режиссер и общественный деятель, эстет и политик89.

Мало кто из россиян узнаваем так же, как Михалков. Его имя поистине стало синонимом российского кино. Михалков воспользовался новыми возможностями, предоставленными сначала перестройкой, а затем отказом от социалистической экономики. Студия «Тритэ», основанная в 1988 году после его ухода с «Мосфильма», стала самой успешной кинокомпанией 1990‐х как раз благодаря имени Михалкова. Успешно брендируя за границей свое имя как «русского» режиссера, Михалков получал денежные средства и обзаводился связями, что помогло ему приобрести целый этаж жилого дома, который до сих пор служит его личной студией. Затем он ловко повел дела с французской компанией Camera One и предоставлял услуги «Тритэ» американским кинокомпаниям по внутрироссийским расценкам без торговой наценки. Один из московских продюсеров студии Сергей Гуревич, работавший на фильме Филипа Нойса «Святой» (1997), признавал, что этот опыт научил их тому, «как продюсировать кино и продвигать его на рынке, как снимать в новых условиях»90.

Вдобавок к глубокому освоению деловых навыков Михалков удерживал студию собственной харизмой. Джордж Фарадей, интервьюировавший персонал Михалкова в 1990‐х годах, цитирует отзыв одного члена команды «Тритэ» о своем начальнике:

[Он] такой могущественный. В его организации чувствуешь себя как за каменной стеной, свободным от властей и мафии. <…> Своим трудом он заработал себе неоспоримую славу. Он гений. <…> А его отцом был знаменитый Сергей Михалков. Он никогда не был связан с правительством. Его любят все русские женщины, он образец для большинства мужчин «Тритэ». Он чист. Он моральный авторитет.

Фарадей далее характеризует его стиль управления как феодальный или барский91.

Позиции Михалкова укрепились в 1994 году с получением «Оскара» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» за картину «Утомленные солнцем», размышлявшую о сталинизме. Эта копродукция студии «Тритэ» и французского Channel One рассказывает об историческом прошлом в жанре пасторальной семейной драмы. Разворачивая действие в московских и костромских ландшафтах, которые можно увидеть и в других фильмах Михалкова, он переносит в советскую эпоху дореволюционный чеховский мир. Сам он играет роль ветерана Гражданской войны комдива Котова, убежденного большевика, который любит свою страну и свою семью, но не испытывает любви к социализму. Его соперник – Митя, интеллектуал из Серебряного века, воевавший на стороне белых, а ныне служащий в НКВД. Он возвращается в дом, в котором вырос – дом жены Котова, – чтобы взять того под стражу.

Идея фильма в том, что такие Мити и Котовы действовали из ностальгического патриотизма. Оба любили одну и ту же землю, одни и те же пейзажи и одну и ту же женщину. Михалков подсказывает зрителю, что советскую историю лучше всего понять как затянувшуюся Гражданскую войну внутри одной семьи, члены которой воюют между собой из глубочайшей любви к Родине. Как отмечали многие критики, успех фильма в России объяснялся идеей искупительной жертвы. Посвященный «опаленным солнцем революции», он задумывался как способ простить Мить и Котовых, возложив вину за ужасы 1930‐х годов на одного Сталина. Сам Михалков утверждал, что большевизм не принес счастья стране. Но при этом задавался вопросом: можно ли на основе этого неоспоримого факта выносить моральные суждения о жизни нескольких поколений только потому, что им случилось родиться не в лучшие времена?92 Фильм возвел Михалкова в ранг суперзвезды, сделал его самым популярным режиссером постсоветской России, также продержав продажу видеокассет 48 недель после выхода на экраны93.

Именно популярность вкупе с деловой хваткой способствовала его избранию на пост председателя правления Союза кинематографистов. Выйдя в мае 1998 года к микрофону, чтобы произнести свою коронную речь, он обрисовал ту перспективу, которая требовалась российскому кинематографу. Прежде всего он напомнил аудитории, какое место занимало кино в советской культуре; подчеркнул, что оно было «важнейшим из искусств», потому что могло объединять массы. Несмотря на то что Михалков отозвался о советской идеологии в том плане, что она «манипулировала» этим мощным оружием, он тем не менее видел в кино способ создания модели нового общества и нового героя, который требовался государству и власти в данное время.

В 1998 году, подчеркнул Михалков, российскому кино требовались новые образцы поведения и новые герои, особенно в силу того, что Америка через кино сумела создать свой собственный образ, сама в него поверила, стала следовать ему и заставила весь мир воспринимать ее такой, какой она себя видит. Михалков задается вопросом:

За что же мы хотим получать со зрителя деньги? Что он должен вынести из кинотеатра? Что должно твориться в его душе, когда он выходит из зала на улицу, заплатив за билет, купленный с зарплаты, которая получена с опозданием в четыре месяца?94

У русских, заключает он, нет своего образца, своего символа. Человек не может существовать без героя. Между тем в российском кино в героях недостатка нет. В 1990‐е российские режиссеры предложили антигероев – проституток и киллеров, создававших негативные ценности. Комментируя замечание, что американское кино создает положительных героев и позитивные ценности, он замечает: «все дети знают Сталлоне, все дети знают Шварценеггера, потому что через их героев американский кинематограф преподает этим детям понятия о чести и справедливости». И затем продемонстрировал аудитории видеоролик с чернушными фрагментами из фильмов. После чего задал делегатам несколько риторических вопросов:

Что имеем мы? Кто вырастет из наших детей? Что они будут знать про нашу страну? За что они должны ее любить? Что может их удержать на этой земле? Что может помочь выживать в тяжелых условиях?

Понятно, что фильмы 1990‐х, обращенные к плохому и разрушительному, не могли бы достичь этих высоких целей.

Кино – самое сильное оружие, – декларировал Михалков, – и, если мы выпустим его из рук, оно может быть подхвачено нашими врагами и обращено против нас. А результат может оказаться катастрофическим, ибо если сегодняшняя ситуация не изменится, то лет через пятнадцать мы получим страну с властью и народом, ничего не знающими о своей собственной стране95.

Михалков перечислил несколько практических мер по восстановлению российской киноиндустрии. Во главе списка значилась государственная поддержка. Далее следовало регулирование кинематографа и телевидения. Требовалось также введение более жестких законов против пиратства и лицензирование отечественной кинопродукции. Россия нуждалась в строительстве и реконструкции кинотеатров. Но прежде всего, отметил Михалков, индустрию может возродить только зритель, который, однако, будет платить только за то кино, в котором узнает самого себя. Российскому кино в глазах Михалкова требовалась эпическая блокбастерная история.

Неслучайно он только что завершил съемки трехчасового исторического эпика, призванного привлечь аудиторию, предложить ей новых героев и победить Голливуд его же оружием. Премьера «Сибирского цирюльника» должна была состояться в том же Кремлевском дворце, где Михалков произносил свою речь. К тому моменту дворец уже был оснащен системой Dolby. Содержание фильма было однозначно воспринято зрителями. «Цирюльник» Михалкова помог родиться новой нации.

79

См. статистику Сергея Кудрявцева: https://kinanet.livejournal.com/14172.html (дата обращения 09.09.2023).

80

См.: Borenstein E. Overkill: Sex and Violence in Contemporary Russian Popular Culture. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2007. P. 7–23; Graham S. Chernukha and Russian Film // Studies in Slavic Cultures. № 1. 2000. P. 9–27. Как пишет Боренстайн, «в широком смысле слова чернуха – это натуралистичное, пессимистическое описание и акцентирование телесных функций, сексуальности (обычно не связанной с любовью) и зачастую садистского насилия на фоне бедности, разрушенных семей и неприкрытого цинизма» (P. 11). Этот тренд возник во времена Горбачева как часть гласности; чернуха доминировала и позднее в культуре 1990‐х годов.

81

Condee N. The Imperial Trace: Recent Russian Cinema. Oxford: Oxford University Press, 2009. P. 74.

82

Selianov S. Cinema and Life // Russia on Reels: The Russian Idea in Post-Soviet Cinema / Ed. B. Beumers. London: I. B. Tauris, 1999. P. 43–46.

83

Dondurei D. The State of National Cinema. Ibid. P. 47.

84

Ibid. P. 48.

85

Ibid. P. 50.

86

Цит. по: Lawton A. Imagining Russia 2000: Film and Facts. Washington, D. C.: New Academia Publishing, 2004. P. 28.

87

Ibid.

88

Beumers B. Nikita Mikhalkov: Between Nostalgia and Nationalism. London: I. B. Tauris, 2005. P. 2.

89

Ibid. P. 1.

90

Интервью Сергея Гуревича Стивену Норрису. 14.07.2008, студия «Тритэ», Москва. Студия также послужила локацией для съемок фильмов «Русский дом», «К-19» и «Превосходство Борна». На мой вопрос об описании россиян в этих фильмах Гуревич ответил: «Это просто кино. Наш опыт был гораздо важнее, чем характеристика россиян в этих фильмах».

91

Faraday G. Revolt of the Filmmakers: The Struggle for Artistic Autonomy and the Fall of the Soviet Film Industry. University Park: Pennsylvania State University Press, 2000. P. 188–189.

92

Борис Ельцин учел антисталинистский посыл этого фильма, и его показали по телевидению вечером накануне выборов 1996 года, когда Ельцин опасался, что проиграет лидеру КПРФ Геннадию Зюганову. См.: Faraday, Revolt of the Filmmakers. P. 190.

93

Павлючик Л. Никита Михалков, утомленный прокатом // Известия. 26.01.1995. Об этом фильме также см.: Beumers B. Burnt by the Sun. London: I. B. Tauris, 2000.

94

Mikhalkov N. The Function of a National Cinema // Russia on Reels. P. 50–51.

95

Ibid. P. 51–52.

История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине

Подняться наверх