Читать книгу История российского блокбастера. Кино, память и любовь к Родине - - Страница 14

Михалков превратил свой фильм в культурное событие. За неделю до премьеры он бессчетное количество раз появлялся на телевидении, продвигая свой патриотический продукт, а в это время на других каналах устраивали ретроспективы его фильмов и рассказывали о его биографии. А еще он с помощью интернет-провайдера Comstar сделал первый самостоятельный сайт для российского фильма, а компания выпускала карточки поминутного доступа с соответствующим дизайном113.

Из-за экономического кризиса, случившегося в августе 1998 года, «Цирюльника» не удалось, как планировалось, запустить в прокат в десяти сибирских городах. Зато официальная премьера состоялась в Государственном Кремлевском дворце 20 февраля 1999 года. Это был первый за двадцать лет фильм, премьера которого состоялась там, и для этого случая зал был оборудован системой Dolby Stereo Surround114. За пределами Дворца спекулянты продавали билеты по 700 долларов.

Только на таком грандиозном событии можно было увидеть в числе зрителей Евгения Примакова и Бориса Березовского. Оба похвалили фильм и его создателя. То, что они в тот момент были противниками в политической борьбе, казалось совершенно неважным в атмосфере патриотизма, царившей в зале. Фактически премьера привлекла внимание политиков разных направлений, и на один этот вечер все они объединились, приветствуя режиссера и те идеалы, которые были заложены в его фильме115. Бывший премьер-министр Виктор Черномырдин, Михаил Горбачев, лидер Коммунистической партии России Геннадий Зюганов и глава партии «Яблоко» Григорий Явлинский – все они посетили гала-премьеру и благосклонно восприняли обращение к русской национальной идентичности, несмотря на то что она апеллировала к монархической России.

Через несколько месяцев одобрение в верхах получило неожиданный поворот: Государственная Дума сделала запрос относительно того, следовало ли российскому правительству вложить 11 миллионов долларов в создание фильма и его премьеру. Скандальный запрос был в первую очередь направлен против Черномырдина, давшего согласие на грант во время своего пребывания на посту премьер-министра116. И уж совсем невероятным стал инцидент, случившийся вскоре после премьеры, когда несколько членов Национал-большевистской партии ворвались в зал в Москве, где проходил круглый стол, созванный Михалковым для обсуждения его фильма, и забросали его яйцами в знак протеста против того, как он трактовал национальную идею117. Итак, тем или иным образом фильм Михалкова получил мощный политический резонанс и вызвал реакцию в широком кругу политических группировок, причем каждый раз срабатывала именно тема национальной идеи в «Сибирском цирюльнике».

За первую неделю проката в одном только кинотеатре «Мир» фильм привлек 42 тысячи зрителей (для сравнения: на «Титаник» была продана 31 тысяча билетов)118. В рекламном проспекте к фильму Михалков писал о своей надежде на то, что фильм заставит зрителя вновь почувствовать гордость за свою отчизну119. Для Михалкова русские «традиции» типа любви к Родине – это источники нового русского патриотизма конца 1990‐х. В ситуации того времени нет ничего удивительного, что Михалков запустил свой коммерческий бренд – водку «Русский стандарт» и два вида одеколона, «Юнкерский № 1» и «Юнкерский № 2», а также открыл конкурс для студентов ВГИКа, победитель которого получал возможность снять короткометражный фильм о пяти слагаемых русского духа – творчестве, доверии, совершенстве, опыте и патриотизме120.

Однако значимость «Цирюльника» вовсе не ограничивается грандиозной премьерой в Кремлевском дворце и коммерческими привязками; фильм стал культурным событием благодаря тем спорам, которые он спровоцировал. В этом плане полезно мнение Пьера Сорлена о том, что репрезентирует историческое кино. Согласно Сорлену, слишком многие критики рассматривают фильмы только как артикуляцию месседжа, транслируемого режиссером. Сорлен же считает, что «фильм сам по себе в этом смысле не имеет значения, и не следует уделять особого внимания намерениям режиссера»121. Имея в виду значимость Михалкова и тот факт, что именно он оказался в центре ряда культурных дискуссий, точка зрения Сорлена вряд ли подходит для «Цирюльника». Сорлен продолжает: «Что касается смыслов, я бы сказал, что фильм не обязательно что-либо демонстрирует. А если и так, то это получается настолько очевидным, что просто неинтересно»122. Вместо этого надо обращать внимание на многочисленные смыслы, которыми наделяют фильм критики и особенно зрители; это поможет понять, как этот фильм используется для передачи современных политических представлений.

Критики были к фильму беспощадны. Лидия Маслова в «Коммерсанте» писала, что сам фильм – реклама «продукта Россия»; весьма тонкое замечание, если иметь в виду задачу фильма по установлению связи между прошлым и настоящим123. Никита Соколов в журнале «Итоги» заявил, что хотя по-серьезному нет нужды тратить время на комментирование исторических неточностей в произведении искусства, но «Цирюльник» – «особый случай»: все, касающееся России, собрано по законам мечты, как некая свободная ассоциация вне пространства и времени124. Ведущий критик Татьяна Москвина на страницах журнала «Искусство кино» ставила в вину Михалкову попытку внушить патриотизм негодными средствами:

Неустанно трудясь, Никита Михалков осуществил заветную мечту русских символистов и уничтожил границу между искусством и жизнью. Он довел идею режиссуры до ее логического конца. До конца действительности вообще125.

Москвина также раскритиковала то, что Михалков изображает Москву как «подлинную» Россию и таким образом помещает фильм в спор между Москвой и Петербургом за право быть наиболее аутентичной репрезентацией русскости. По ее мнению, Михалков, исключая Санкт-Петербург из фильма, демонстрирует нелюбовь к столице имперской России:

Эта Россия состоит из Москвы и Сибири – точно соответствуя мифической географии нашего отечества в восприятии Запада126.

В глазах Москвиной и других критиков Михалков – по их мнению, несправедливо – воспроизвел западный стереотип России как мистического и почти восточного общества. Она завершает рецензию утверждением, что фильм является попыткой внушить патриотизм, «возбуждаемый при помощи сладкой и нарядной лжи». И заканчивает следующими словами: «Незатейливая сувенирная михалковская Россия меня ничуть не раздражает. Я живу в другой России»127.

В других откликах на попытку Михалкова возродить национальную идею с помощью искусства звучала мысль, что режиссер настаивает на восприятии фильма как такового, а не как «политического акта»128. Лев Аннинский считал:

Кажется, Михалкову удалось то, что в свое время пытался сделать Говорухин: вернуть Россию, которую мы потеряли. Виртуально, как теперь говорят. <…> и именно это все так снять, что мы стонем от ностальгии129.

Игорь Золотусский там же, в «Искусстве кино», сравнивал впечатление от фильма Михалкова с тем, что произвела знаменитая картина Александра Иванова «Явление Христа народу», выставленная в Санкт-Петербурге в 1858 году. Согласно Золотусскому, эта картина, приобретенная у автора царем Александром II, иллюстрирует случай, «когда произведения искусства и сами становятся историей», так как вызывают полярные мнения в том числе благодаря помощи государства и заграничных спонсоров, которой у Иванова не было130. Золотусский пишет, что «Сибирский цирюльник» имеет важное художественное значение в русской истории, но сомневается в том, насколько это значение положительно. «Он хотел, чтобы мы снова стали смотреть русское кино. И он этого добился. Он показал соотечественникам и, не сомневаюсь, покажет иностранцам русское зрелище», но это лишь «номенклатура русского быта». «Но русское зрелище неполно без русского откровения», которое присутствует в картине Иванова.

Сомнению в глазах Золотусского подлежит и репрезентация в фильме русской идентичности:

Моцарт парит в поднебесье, а на земле шумит Масленица, гудит русский запой, танцуют медведи, скачут рысаки, качаются на веревках бублики, и Кустодиев мешается с Суриковым, Шишкин с Репиным, а Ярошенко с Перовым

(писатель намеренно перемешивает художников поздней империи). Александр III на Соборной площади принимает парад. В толпе его приближенных – реальный чиновник Александр Музыкантский, на момент съемок – префект Центрального административного округа Москвы. Золотусский задается вопросом:

Что это – преемственность власти? Апофеоз государственного кулака, крепко держащего Россию под уздцы? Воссоединение XX века с XIX-м? Или прямой ход от постсоветской пирамиды к самодержавию?131

Вместе с Золотусским многих обозревателей волновал вопрос: как фильм будет воспринят зрителями? Большая часть критиков полагала, что Михалков пытался продать устаревший патриотизм, процветавший в монархическом прошлом, и одновременно явно критиковал Запад. Каждый рецензент крупных художественных журналов выражал такого рода опасения, и все они переживали за «продукт Россия», предлагавшийся «Сибирским цирюльником» как русским, так и иностранцам. По иронии судьбы, фильм, вызвавший негативные отклики на Каннском кинофестивале, так в итоге и не нашел американского дистрибьютора.

Немногие критики разделили мнение Натальи Сиривли:

Комплекс национальной неполноценности, который может быть утолен лишь созерцанием величия Державы и повсеместного торжества русского духа, свойственен у нас слишком многим. Картина Михалкова, проливающая бальзам на воспаленные раны национального самолюбия, выполняет тем самым терапевтическую функцию. За что большое спасибо132.

Критиков также тревожил тот факт, что фильм стал рекордсменом бокс-офиса, собрав 2,6 миллиона долларов. «Цирюльник» оказался самым прибыльным российским фильмом за предшествующую постсоветскую историю и поставил рекорд посещаемости по всей стране (хотя и не окупил бюджета, что объяснялось экономическим кризисом, разразившимся к концу съемок).

Газеты и телепрограммы широко освещали реакцию зрителей, а такие журналы, как «Итоги» и «Искусство кино», посвятили фильму и его приему аудиторией целые номера. Хотя к откликам в прессе следует отнестись с осторожностью, они тем не менее дают представление о рецепции картины и подчеркивают ее значимость как события постсоветской жизни.

Многие зрители говорили о стремлении фильма создать понимание национальной идентичности и о том, что он действует как «бальзам для нации». Одна молодая женщина в опросе «Итогов» признавала, что фильм показал «русский дух» и на просмотре она «испытала патриотизм». Московский студент сказал репортеру, что Михалков «спекулирует на народных чувствах [касательно национальной идеи]» и что фильм послужил рекламой политической кампании. Группа студентов утверждала, что они «рыдали» на этом «чрезвычайно интересном фильме», «ошеломляющем историческом» произведении. Некий студент воскликнул после просмотра: «Горжусь, что я русский!» Пожилая женщина из Москвы заметила, что «Михалков потратил миллионы, в то время как в России голодают шахтеры», а другая поблагодарила за изображение русской доблести, добавив, что ей не хотелось уходить из зала после окончания фильма. Подобные отклики были зафиксированы по всей стране даже спустя месяцы после выхода в прокат133. «Это фильм патриота. Мы тоже патриоты, – сказала одна зрительница, выходя из кинотеатра. – Мне очень понравился этот фильм. Я видела много хорошего кино и почему-то никогда не чувствовала себя патриоткой. Стыдно признаться, но я не думаю, что люблю мою страну [прямо сейчас]. Но я почувствовала, как нужна ей наша любовь – и это благодаря Михалкову»134. В опросе, проведенном «Итогами», участвовали 420 человек; 95 процентов из них сказали, что фильм им понравился, так что журналисты окрестили его «любимцем народа»135.

В июле 1999 года режиссер Андрей Эшпай сказал на страницах «Искусства кино», что Михалков создал в России «нового зрителя» и добавил, что после издержек советской культуры и чернухи обществу нужны эмоциональные связи между режиссером и аудиторией, и этому может способствовать именно патриотическая мелодрама136. Даже спустя десять лет после выхода фильма на экран в интернете продолжали появляться отклики на него – на то, как он «открыл нашу загадочную русскую душу» и «загадочные русские традиции»137. Это как раз тот тип общественной реакции, который вызывал опасения критиков138.

Юрий Гладильщиков в беспрецедентном обзоре критических высказываний, опубликованном журналом «Итоги», увидел несколько интересных знаков, говорящих о будущем эпика Михалкова и реакций на него. Свой текст он озаглавил «Первый блокбастер Российской империи» и подчеркнул, что с «Сибирским цирюльником» в стране родился новый киножанр – «патриотическая мелодрама». Фильм, каким его увидел Гладильщиков, показал Россию, какой ее хочет видеть сам Михалков, своего рода новый «отец народа». Более того, этот «отец» выдвинул новый способ обсуждения национального кино, обращенного не к критикам, а к зрителям. «Цирюльник», в сущности, – это попытка объединить вокруг особых русских символов широкие массы людей, оставив в стороне интеллигенцию139. Михалков создает фильм, в котором зритель может увидеть прекрасную Россию, где любовь к женщине равна по значимости любви к царю. Это не столько «массовая культура для интеллектуалов», сколько «массовая культура для масс»140. По Гладильщикову, Михалков предложил способ осмысления постсоветского политического устройства, где лидер страны – глава не государства, но нации. Исходя из этого, Гладильщиков определяет идеологию, транслируемую фильмом, как «неоконсервативную» и «патриотическую», содержащую одновременно черты русофилии и русофобии141. Как показывает фильм, Россия не похожа на Запад. Бизнес, демократия и свобода в России не работают; вместо них Россией управляют загадочность, национальные особенности, православие и душа142. Наконец, Гладильщиков видит в «системе Михалкова» «классический авторитаризм», желание навязать «совершенно новое российское кино»… «михалковского голливудизма». Эта система навязывает публике однозначные эмоции и определенную идеологию, не давая «свободы понимания»143.

Через три дня после гала-презентации фильма в Кремлевском дворце на премьере в «Пушкинском» Михалков резко ответил на критику его «продукта Россия», назвав представителей прессы «собаками», и сказал, что после таких атак им ничего не остается, как обрушиться на новую российскую нацию144. Как заметил Гладильщиков, если бы Михалков стал президентом, «кинокритики стали бы первыми политическими эмигрантами и политзаключенными»145.

Независимо от того, справедлива или несправедлива оценка Гладильщиковым «Цирюльника», она чрезвычайно понятна, особенно для политических обозревателей. Патриотическая мелодрама, в центре которой – новый отец народов, объединяющий не государство, а нацию с помощью эмоциональных призывов к патриотизму. На критиках – клеймо «антирусскости», что является ключевым свойством России Путина. Михалков был не более чем промоутером этого бренда.