Читать книгу История как символ. Философские заметки - - Страница 7

Безвозможный мир прошлого логически требует компенсации ущербности в своей противоположности – в будущем. Действительно, если подлинное (духовное) бытие – это «бытие-в-настоящем», то всё, что не есть оно, есть бытие неподлинное, или инобытие «бытия-в-настоящем». К такому инобытию мы с необходимостью должны отнести и «бытие-в-будущем». «Будущее», буквально, есть то, что «будет идущим», то, что придёт. «Будущее» (БУдет иДУЩЕЕ) есть такое же отрицание стояния, как и прошедшее. Будущее тоже НЕ-на-СТОЯЩЕЕ бытие. Поскольку будущее ещё не стало настоящим, оно также ущербно, как и прошлое. Лишённое всей духовной полноты «бытия-в-настоящем», будущее, однако, сохраняет «координатное» значение, т. е. имеет обращённость, направление, указываемое предлогом «до».

Ущербность «бытия-в-будущем» несколько иного рода, нежели ущербность «бытия-в-прошлом». Если «бытие-в-прошлом» представляет из себя брошенную и оставленную духом материю и в этом смысле является «кладбищем» Символов, то «будущее», напротив, ещё не обожжено духовным светом, оно, наоборот, подвержено воздействию любых возможностей. «Бытие-в-будущем» напоминает мягкую глину, готовую принять любую форму. Будущее выступает восприемником духовного света. Будущее также молодо, как настоящее – зрело, а прошлое – старо.

Будучи восприемником духовного света «бытие-в-будущем» выступает чистой возможностью. Множественность природы возможности вводит субъекта истории в заблуждение относительно осуществления этого множества возможностей.

Ранее мы уже допустили, что в истории осуществляется становление духа, которое предполагает нетождественность «стоящего» духа в прошлом со ставшим – в настоящем, и тем более тем, который «станет» в будущем. Если в объяснении «бытия-в прошлом» имеется возможность приписывания ему форм становления духа в «бытии-в-настоящем», то постижении «бытия-в-будущем» существует такая же опасность, но уже обратного характера – придать ещё не ставшей форме духа – форму уже ставшей. Отсюда тщетность всякого рода предсказаний и расчётов. Причина тщетности не в качестве самих «инструментов» предсказания, не в их предсказательных способностях, а в нетождественности различных форм проявления духа в различные временные промежутки времени.

Исторически конус духовного освещения материи имеет «разный диаметр» в различные временные интервалы, поэтому и сама интенсивность свечения является разной. Периоды «возгорания» и «затухания» не только чередуется между собой, но и сами могут быть элементами более мощного свечения[8].

Но если от «бытия-в-будущем» не имеется не то, что готовых форм проявления духа, но и его «окаменелостей», как это наличествует в «бытие-в-прошлом», то спрашивается, как же оно становится доступно субъекту истории. Поскольку же субъекта истории интересует не само по себе «бытие-в-будущем», а лишь та его сторона, которая имеет духовную проникновенность (наполненность), постольку вопрос можно переформулировать иначе: даётся ли субъекту истории – в «бытии-в-будущем» – духовное так, как оно дано ему в «бытии-в-настоящем». Очевидно, что нет. Значит, ни о каком непосредственном постижении духа не может быть и речи, т. е. постижение будет носить заведомо опосредованный характер. Поэтому Дух не может быть дан через предвосхищение его в будущем непосредственно. И здесь мы, по существу, подходим к проблеме нового. Можем ли мы утверждать, что будущее закрывает перед субъектом все двери постижения. Нет! Возможность его постижения проистекает из Единства самого Сущего, проецирующего себя на материю посредством духовного света. Пронизывая иное (материю) духовным, единое обретает свою очерченность, границу, которая позволяет познать себя. Этим самым обретает смысл.

Если же мы признаем единство Сущего, а равно и его духовного бытия, то не возникает ли таким образом противоречия между этим утверждением и тезисом, выдвинутым выше о том, что духовное в разные промежутки времени – не равно себе? Первое допускает единство духовного, а второе как будто бы допускает его множественность. Противоречие не возникает, т. к. духовное, не тождественное самому себе в своих проявленных формах в разные промежутки времени, все равно остаётся единым духовным, т. е. обнаруживает единство по существу (качественно). Различные формы духовного сами только потому и могут быть таковыми, что все имеют своим содержанием единство. Ибо всякое отличие предполагает, с одной стороны, то, в отношении к чему оно таково, и, с другой стороны, то, что соответственно отличается. Но будучи различным настолько, оно, в свою очередь, нуждается в основании различения. Основание должно иметь отношение как к первому, так и ко второму. Другими словами, оно должно быть одинаково присуще обоим, т. е. должно составлять их подлинное единство. Таким единством для различных форм духовного будет само Сущее, являющееся источником всяких возможностей. Лосев по этому поводу замечает: «Становление ничего нового не привносит в вечное, а только даёт его в аспекте сплошной размытости и текучести»[9]. К этому, однако, следует добавить, что одна голая «размытость и текучесть» не отражает реальной картины, ибо они предполагают единообразное повторение. Мир же разнится не только «горизонтально», но и «вертикально», т. е. разнится во времени. И эта разность требует объяснения.

Сказанное означает, что постигая различные формы духовного или отпечатки этих форм в материи, субъект истории постигает единое в различном. Таким образом, различие вторично по отношению к единству. Но, если дело обстоит именно так, то остаётся неясной природа различия? Действительно, зачем совершенное единство противостоит различию? Причина этого обусловлена тем, что само по себе сущее не может иметь никаких предикатов, т. е., в строгом смысле, оно не является актуально и не единым, и не различным. Таковым оно может быть потенциально, осуществляя себя как возможность. Поясним.

Чтобы быть сущим как таковым, оно должно обладать иной ипостасью, т. е. сущее полагает себя как своё иное – «не сущее». Тем самым оно полагает различие. Различие же само не является существенным, а есть лишь характеристика «иного» в его отношении к сущему. Различие, т. о. выступает как modus Сущего, способ его бытия. Сущее, иное, различие требуют выделения основания этого различия. Таким основанием будет Единство. Это означает, что единство присуще как сущему, так и не-сущему, т. е. иному. С точки зрения бытия единства, оно (единство) не может быть материальным, поскольку ни сущее, ни иное не материальны. Следовательно, это единство – идеально. Другими словами, с точки зрения его бытия – единство есть идея, которая одинаково присуща и сущему, и иному. Участвуя в ином (материи) идея его проникает, становясь его смыслом. Поскольку же смысл (равно идея) сталкивается с иным, он превращается в становящийся смысл, т. е. в ту или иную свою степень, мы бы сказали, в тот или иной проявленный символ. Таким образом, различие проистекает из природы самого иного, которое будучи отличным от единого, должно обладать не единым, а многим, т. е. обладать различием как множественностью, в том числе и множественностью проявления форм духовного.

Итак, отвечая на вопрос, как возможно постижение «нового», мы с необходимостью должны признать, что если вечность дана во времени как текучее множество, то новым может быть только само это множество, данное по раздельности. Вечность сама по себе не содержит нового, как чего-то различного: она есть всегда и «старое», и «новое» как нечто единое. Новое, т. о. есть свойство «многого» (материи), а не единого самого по себе и, следовательно, постигая различные формы проявления духовного, мы, тем самым, постигаем сущее, но как единое во множественном. Эти означает, что вертикальный срез ствола истории предстаёт перед нами единой нитью, скручивающейся в «настоящем» из двух волокон – «духовного» и «материального».

«Великолепие рисунка» позволяет судить о том, насколько проникло одно в другое, насколько материальное было подвержено воздействию духовного. Другими словами, какова степень проникновения духовного в материальное, т. е. насколько осмысленно ставшее бытие.

Имеем ли мы такой рисунок будущего в настоящем? Очевидно, что нет.

Поскольку же, кроме знания единства, субъект истории ничего не имеет, поскольку ему в будущем может открыться только это же самое единство в его универсальной форме – идее. Отсюда и фундаментальная роль идеи в постижении «бытия-в-будущем». Но постижение «бытия-в-будущем», посредством идеи не может опираться на мёртвые остатки символов, как это происходит с постижением «бытия-в-прошлом», ибо оно (постижение), завороженное иллюзией множества возможностей «будущего», рассматривает «бытие-в-прошлом» и «бытие-в-настоящем» как недостаточные и ущербные в этом отношении, как уже осуществившуюся для «бытия-в-будущем» ущербную действительность, воплотившую только одну возможность. Иллюзия богатства требует постоянного желания подтверждения в настоящем, оправданности намерения избрать предполагаемую, ожидаемую возможность. А такое подтверждение («Я убедился!») возможно, только через опыт, т. е. через обращение к становящемуся бытию, т. е. СИМВОЛУ. Отсюда и такая роль опыта во всякой обращённости в будущее, во всякой попытке постигнуть «бытие-в-будущем».

Запрашивающий «бытие-в-будущем» в виде идей напоминает игрока, поставившего на то или иное «очко» и ждущего с нетерпением – на каком же числе остановится крутящийся диск рулетки.

Из сказанного следует, что «бытие-в-настоящем» есть всегда запрашивание (вопрошание) «бытие-в-будущем». Это есть всегда перенос, экстраполяция идеи единства в будущее. Заброшенная «идеальная» сеть вытаскивается в настоящем и опытно проверяется на предмет попадания в неё ожидаемой возможности. Именно наличие «множества» возможностей в будущем являются разгадкой «бытия-в-будущем»: его постижения.