Читать книгу Нож - - Страница 12

«Остаточное свечение люминофора уснувшей души» – показалось Джеку, когда мигающая перед носом лампа уезжала куда-то вправо. Опустить голову было невозможно, потому опускались глазные яблоки, и веки прятали зрачки от блеска ослепительно белой кожи, в некоторых местах объятой тугими ремнями. Его собственное тело намертво приковали к чуть наклоненной назад поверхности, похожей на гроб. Лямка затянутого до боли ремня немного позвякивала – было холодно лежать тут голым.

Одного себя всегда приходится недостаточно, когда речь идет о темных углах комнат и нестандартных обстановках. Да и лампы на ножках не двигаются сами, если это не заставка мультипликационной студии. На пыльном столе в темном углу, когда туда посмотрел Джек, оказались чертежи с подвернутыми углами, бумажки, неопределенные инструменты – трудно было представить их назначение в ремесле. Комната уже не такая пустая, и сквозь восприятие вещей в ней также туго образуются много-много новых мыслей.

Господин, обратившийся к Джеку по имени, но стоявший только спиной, изволил протянуть свою руку к ржавому крючку, расшатывающемуся на бетонной стене, отдававшей тем же холодом, и сдернул с него запачканный старой засохшей кровью халат, дабы не запачкать новый парадный костюм – голубой или какой еще там цвет может более красиво описать вещь за немыслимые суммы, наверное оттенка небесной лазури. На деревянном столе, выделявшемся своей грубой отделкой, он подобрал кожаные перчатки и старый свинцовый ящик со всякой мешаниной.

– «Чудное местечко эта работа, да?» – вопрос чисто риторический, если подумать – немой ты или говорящий, все одно.

Закончив с подготовкой инвентаря, мистер элегант задумчиво повернулся в сторону своего партнера по каким-то странным играм, аккуратно подошел и только прямо перед Джеком заглянул ему в лицо, ни на что больше не отвлекаясь. Над воротничком торчал через чур обращающий на себя внимание кадык, похожий на треугольный лифт без стекол цвета человеческой кожи. Отполированное лицо Джеку показалось его собственным отражением, как зеркальный лабиринт вместо головы – чудесная лысина лишь дополняла образ. Но выглядеть сам Джек, по его мнению, должен был лучше, точно моложе. Мистер ровных черт и строгих эмоций был невероятно скучен на вид, словно его прирожденную изюминку просто выплавили паяльником.

Мистер протянул довольно резко руку – в ней переливался светом предмет, похожий на секатор, такой неспецифично крошечный, словно мужик из анекдота про колдуна.

– «Представляюсь – Бэн, твой доброжелательный (щелк) и внима- (щелк) -тельный начальник. Не дрожи, пока я не скажу. А этой штукой (щелк-щелк) я себе ногти обрезаю» – отпустил руку господин, не собирающийся ничего никому пожимать.

Попытка тупо опустить и приподнять голову оказалась для Джека задачей нового уровня, для которого еще нужно было много опыта, поэтому он просто моргнул два раза подряд.

Представившийся начальник наконец положил на колченогий табурет свой тяжелый ящик, перед этим постоянно оглядываясь то на ящик, то на табурет, крутя что-то в голове. Раздался треск и было неудивительно, что злополучная ножка табуретки решила вдруг отойти от своих собратьев. Шлепнувшись об пол, довольно вместительная изнутри коробка дала волю замкам и те, в свою очередь, слетели, высвобождая хор стальных инструментов. «Да сколько их у него, сраный извращенец…» – крякнуло у Джека между одним и вторым наблюдениями.

Бэн его, на удивление, пнул с удвоенной силой, отбросив куда-то в занавес, громко крича странно совмещенные друг с другом ругательства – у Джека от ящика только звенело в ушах, но мат зачастую можно понять даже в полной «заглушенности», такой уж он легкодоступный для понимания.

– «Ты мне как будто бы знаком…» – также резко бросив всё и вернувшись к привязанному, вдруг подметил Бэн, печатая на лице энтузиазм как копию любого другого душевного чувства —«Тоже занимаешься всякой хуйней?».

Джек отрицательно покачал головой, но после задумался.

– «Ага… уже брешешь… Че крутишься, я не то говорю? Тебя спрашиваю – бабку зачем грохнул?» – высказался Бэн, маниакально выпучив глаза и напрягая губы.

Ничего не оставалось Джеку, как снова покрутить головой.

– «Да, да, ты именно этим и занимался до одного вот момента. А я тут как раз грехи отпускаю на раз, и на два, чтоб простил тебя великий Создатель за весь сотворенный тобою Пиздец».

Руки начальника потянулись к колпачкам длиной с дистальную фалангу мизинца, а шириной с кончик носа (это стало заметным сразу после того, как господин поднёс эту вещицу ближе к своим увлеченным глазам, дабы подробно рассмотреть на отсутствие дефектов). Тщательно смазав их веществом из пробирки, он положил каждый обмазанный предмет на поднос.

По обе стороны от Джека, на толстых стержнях неизвестного по своему происхождению металла виднелись расположенные вертикально и направленные прямо на оголенное тело заключенного выступы с тремя выходящими из них тоненькими иглами (возможно из чистого серебра). Заключенный не мог рассмотреть каждую из диковинных деталей, но уже наперёд знал, что все они созданы только для истязаний грешной плоти – ему хорошо подсказали.

В конце концов начальник, используя молоток с интересной насадкой (сделанной из того же материала, что и поднос), заколачивал колпачки на выступы, закрывая тем самыми тянувшиеся к своей жертве иглы.

Затем без лишних слов Бэн открыл затаённую дверцу встроенного в стену шкафа, и не трудно было догадаться, что делал он это ни ради того, чтобы достать оттуда швабру. На этот раз пред заключенным буквально выкатилось не что иное, как гладкий, будто отполированный, фиолетовый цилиндр на самодельной подставке с деревянными колёсиками, вилявшими из стороны в сторону, из-за которых столь подозрительный и кажущийся безобидным предмет, чуть не падая, отклонялся от поставленного маршрута.

Джек представил, что это была нелепая шутка. И правда – что можно сделать такой штуковиной: побить, пошвырять, излечить геморрой? Великое множество нелепых вариантов – засунут куда-нибудь, что-то оторвут, где-то поцарапают – обычная БДСМ-вечеринка, если подумать. Эта глупая мысль, спрессованная в одну только секунду, действительно спасала, ибо она было обо всём, только не о происходящем. Отвлекшись, Джек не успел среагировать на уткнувшуюся ему между рёбер насадку сверла.

Кожу перекрутило и сорвался беззвучный крик, вместо которого гулко ревел моторик. Сверло подвигалось ближе, стальной конец взбивал ткань и дырявил её слоями, которые только чувствовались. Джек сжал кулаки и забился головой, немного растянув ремни своими рывками, его шея натянулась струнами. Снаружи и внутри затрещало – сверло задело ребро.

Господин поднёс свою ладошку к груди заключенного, второй приподнимая его рухнувший в бессилии подбородок, и держал до тех пор, пока на ладонь не вытекло достаточное количество алой грешной крови. Далее вторая рука ушла куда-то из поля зрения, а голова Джека тем временем вновь приподнялась и прижалась плотно, сдавило лоб. После всего вышеперечисленного Бэн поднёс этот дар к цилиндру и вылил на него все содержимое, будто заключая жертвенный договор между человеком и машиной. Около минуты цилиндр никак на это не реагировал, словно принял заявку на божественное рассмотрение, пока начальник со злости и нетерпения не треснул по нему тем же самым кулаком, чуть левее от образовавшей лужицы.

Алая кровь подпрыгнула вверх, и крышка цилиндра буквально засосала её до последней капли. Он вдруг стал менять свой цвет – с самого дна фиолетовый оттенок постепенно вытеснялся бордовым. Деревянная подставка трещала (цилиндр буйно дрожал), чудом не крошась на мелкие кусочки. Сильные вибрации отдавали в пол, а от него – к стенам и к телу Джека.

– «Я не промахнулся, если что. Убивать вас сейчас нет никакой радости» – спокойно сообщал Бэн, поглощенный механизмом в чудо-машине —«Есть такое определение – „Интервенция“. Это когда, чисто психологически, ты вмешиваешься в сознание другого человека и что-то там меняешь. Такое практикуют на свободе, но мы ведь с тобой здесь… да заткну её сейчас чем-нибудь, хуле ты отвлекаешься. Так вот, лично я за эффективность, читать вам лекции и ждать внятные ответы – да кто вы блять такие, чтобы я так делал. То безмозглый, то немой. Я люблю копаться в людях так, как умею – эта игрушка, посмотри, она прекрасна».

Наконец, спустя два десятка секунд, цилиндр обрёл спокойствие – для Джека именно это являлось самым жутким из всего, что он видел чуть раньше. Боязнь того, что может произойти – теперь сотня тысяч исходов в голове, ведущие к собственной кончине. Смерть не играет, вестники смерти не шутят. И плевать, что сказал мистер Бэн про свои промахи – он только что сверлом выдолбил дыру в Джеке.

Предмет страха, казалось, остывал, подготавливаясь к новому трюку. В следующий миг из цилиндра плавно выпячивались четыре пластинки его собственного корпуса, обретая свой первоначальный оттенок. За каждой из этих пластин торчали трубки, сродни человеческой трахее. Они были переполнены желеобразной массой студенистого вещества и Джеку на миг показалось, что сейчас из него будут выкачивать мозги.

– Я называю её Малышкой До. Типа есть «До», а есть «После», когда другим становишься. Она деформирует всё, к чему прикасается, а сама остаётся чистой девственницей. Ну ты понял.

«Женевер Плюс», снятый с производства – вспоминал Джек – а всё после того, как на заводе их компании в ГИПе случился несчастный случай с одним из дегустаторов на юбилее этого самого завода. Беднягу так сразил грог, что на праздничной экскурсии пышный джентльмен поскользнулся на пролитой им же лужице любимого напитка и, перелетев через не слишком хорошо закрепленные перила, угодил прямо в один из известных котлов компании, отдав, так сказать, частичку себя этому достойному уважения ремеслу. Может, Малышка До намного хуже, чем утонуть в многотонной цистерне дешевого пойла?

– «Забыл поставить маячки, представляешь?» – очень увлеченно признавался Бэн, делая закономерно шаг влево, шаг вправо, пока занимался делами —«Ну вот. А спасибо где? Тебя бы без них по всей комнате распидорасило» – он засмеялся, не ограничивая себя какой-то стеснительностью.

Джек с огромным трудом повернул свою голову на несколько сантиметров вправо – трубки из цилиндра, теперь больше напоминающие могучие и гибкие щупальца гигантского осьминога, пугающие своей длиной, но ещё больше – своей разумностью, расползлись по небольшому периметру пола, рядом со своим гнездом (цилиндром), если можно так выразиться. После того, как одно из них, будто учуяв свою добычу, приподнялось и приняло позу, очень напоминающую морского конька, Джек понял, что его всё сильнее тошнит, именно от этих морских атрибутов.

Потом Джек почему-то сразу подумал о дождевых червях. Жирных, откормленных «пищей богов», с развитым обонянием, невидимыми глазищами и самое главное – человеческими мозгами. Они и впрямь смотрели на него, прощупывая каждое импульсивное колебание, дергающие за определенный нерв, вызывая при этом неприятные ощущения в их огромном спектре.

Наконец всё (или все) встало (и) на свои места – щупальца обрели вид длинных шлангов от пылесоса, которые и не думали куда-то ползти или трепать человечишкам нервы, а начальник заметно скрючился над ними.

– «Ох, малышка, ненасытная ты шлюха…» – Джека словно перемкнуло, когда он это услышал —«Я так жду это связи, и ты делаешь это всегда… Давай, снимай эти покровы, и моя рука будет в тебе. Снова».

Бэн нежно погладил крышку, пока Джек думал про него – «какой же озабоченный мудозвон», и повернул на сто восемьдесят градусов, и что-то внутри предмета вдруг затрещало. Из задней части его корпуса вылезала наружу, подобно тем, кто был до нее, пластина, точно также меняющая свой цвет. Но за ней располагался не знакомый нам шланг, а довольно непростой на вид механизм, представляющий собой скреплённые чем-то вроде белоснежных человеческих суставов, покрытых застывшим на них подсолнечным маслом, сплющенных труб (цвета самого цилиндра). Две первые трубы выскочили по обеим сторонам от пластины, и из них каждую секунду появлялись следующие, превышающие размером все свои прошлые версии. Выдвигались они до того момента, пока не достигли уровня рук призвавшего их человека. Последние из этих труб, прекратив наконец свое движение, надувались, словно к ним был подключен мощный насос. Далее послышался тихий хлопок и края уже раздувшейся, как типичное сравнение этого с половым органом, трубки лопнули, образовав средних размеров проемы. Заглянув внутрь, можно было увидеть, как несколько десятков тонких штырей, напоминающих тем не менее напуганных угрей, что из разных концов своего аквариума сбивались в стаю, переплетаются между собой и образуют что-то наподобие железных подставок, в каждую из которых можно было опустить все свои пять пальцев.

Господин опустил в два образовавшихся слева и справа кратера обе руки. Послышался лязг металла и на лице начальника виднелась крупица привычной для него в данном процессе боли, которую он всеми силами пытался заглушить и не придавал ей особого значения. Для каждой подушечки его пальцев также имелось специальное металлическая поле, из которого вырастали шипы (по одному на каждую). На кончиках этих шипов что-то резко загорелось зелёным светом, будто светофор, разрешающий встречному потоку озаряющих улицу своими полированными крыльями машин продолжать движение вперёд и только вперёд.

Бесконечный поток энергии, проходящий сквозь тело, подобно удару молнии. Чувство, что в этом безумном процессе от тебя отделилась твоя же копия, только уже с совершенно другими намерениями, состоящими в манипулировании всеми твоими физическими действиями посредством слияния с нервной системой. Маленькие шарики, перекатывающиеся под кожей, прямо в сосудах, от запястья к локтю, от локтя к плечу, а далее – прямиком в гигантский носитель информации, в ядро машины, приводящей в действие каждую шестерёнку единого механизма – в мозг. Всё это на своей шкуре испытывал Бэн, которому это состояние напоминало, конечно же, любовную эйфорию. По его напряженным мышцам было понятно, что он испытывал бы это снова и снова. Быть сильным, чувствовать, как оно течёт в тебе, каждый раз возбуждаясь при этом. Теперь ты не человек, ты – что-то внеземное, находящееся в неподчинении. Для тебя жизнь не может считаться жизнью, пока ты находишься за её пределами.

И вновь ожили эти богомерзкие щупальца! Пять с одной, и еще пять с другой стороны – все они снова обрели свою силу и свое зрение. Они вырывались из отверстий, вместе с нанизанными на них кольцами и колпачками. Но они не были хаосом – в них царила гармония, упорядоченность, связность со всеми звеньями их общей цепи. Они выстраивались; Джек видел перед собой уже не ползучих аспидов, а огромные руки. Длинные шланги стали пальцами этих нечеловеческих рук – четыре сверху и один сбоку, и так с обеих сторон.

– «И что ты теперь скажешь, Пит!» – Бэн сжал зубы, глядя исподлобья, словно хотел всех испепелить. Вид у него был совсем даже не оживленный, а скорее наоборот – иссушенный. Старые ранки вновь пробили острые оборудованные кончики машины – как иглы в уже сине-зелёную локтевую ямку наркомана. Его приход длился недолго, вспотел и покраснел лоб – безграничное удовольствие оказалось очень даже ограниченным. —«Я помог ему арендовать целый этаж для этой жирной дуры с её бесконечно тупыми идеями, а теперь он смотрит на меня, как на «подай-принеси»…Сам скоро здесь будешь, Пит, под тобой уже копают. И тогда посмотрим, как ты начнешь ссать кипятком после своего «Коффе-Клера».

Грудь щелкнула от полного вдоха, просверленная дыра закровила на теле, как млечный сок вытекает из надрезанного ствола. Когда на тебе такое пятно, как подпалина на шерсти, мыслишь в эту самую дыру, в новый компонент своего тела, изучая и ужасаясь, ты похож на ребенка, выдавливающего невиданную ранее кровь, свою собственную. Бэн со своей дедовщиной явно берет всё, что захочет – вскрывает моллюсков, натаскивает борзых, наверняка создает себе прислугу, что называется красиво «вышколенной». Джек всё меньше понимает, о чем его новый начальник говорит – то ли от злости, то ли просто не понимает. Джек уверен, что всё можно перетерпеть.

Пафосно, но проработано поколением потерпевших – так следует обозвать работу Бэна, сосредоточенного на врачебную манеру перед операцией, правда с нелепо выскользнувшим наружу языком, привставшим, как крючок. Его «заковыченные» колдовством руки в устоявшейся здесь мистерии приказывали особенному инструменту, или наоборот. Но Бэн явно хотел всего этого, чуть ли не пуская слюни.

– Неудачная дырка получилась. Я просто раньше это делал ножом, выходило куда лучше. Вот найду того, кто скоммуниздил – яйца на лоб вместе с трусами натяну, прикончу суку тринадцатью способами. Мне просто число нравится, я сам жил в доме номер «Тринадцать», если интересно тебе.

Джек хотел было кивнуть, но снова ощутил, что его голова закручена, как набухшая консерва из-под тушенки перед вскрытием. А потом Джек вдруг понял, что вовсе не собирается соглашаться. За ним закрепили кошмарный ярлык преступления, вперемежку с насилием, но он не заслуживал смертельной муки – рана выглядела страшно, но по большей части её закрывал нос. Никто не заслуживает смерти за то, что он совершил, ведь преступление – это болезнь, заразная болезнь, переходящая от одного человек к другому за неустойчивостью его психологического барьера. Неосуждение греха? Скорее – взыскание и спасение погибающей души. Джек закрылся этим убеждением, словно это энергетический щит, который становится всё толще с каждой случайной позитивной мыслью.

– «Знаешь, что смотрящие у тебя в личном настрочили?» – обратил внимание Бэн, снова отвлекаясь, мотая одно из щупалец в сторону «Дела номер…», другой толкнув Джека в голову:

Говорить не хочет может! Немой!! (подчёркнуто дважды)

– Что ты не мой. А чей же ты?

Щупальца находились в состоянии полной готовности. Они ждали команды своего хозяина, принюхиваясь. Для переполненных веществом трубок, запертых в более материальном предмете, чем они сами, такого рода погружение в человеческий организм было сродни просмотру фильма, снятого двумя ультрасовременными аппаратами, передающими запах, вкус и природу, лежащую вне нравственной сферы и не подлежащей этнической оценке, её бессознательность. Только человеку ведь подвластно осознание, описание природы, влияние на её циклы. Воссоздание, или наоборот, разрушение. Это ощущение силы и безграничности сейчас чувствовали и человек, и несколько пар подключенных к нему установок с мозгами. Первый из них, в силу своего недалекого ума, характеризовал силу, как предмет влияния на окружающую среду, способный нанести ей урон несоизмеримый с человеческими возможностями. Второй же (вторые, если быть точными, ведь их количество равнялось десяти) считал, что настоящее проявление силы заключается в преодолении недосягаемостей, в доступности использования и концентрировании своего физического потенциала. Простыми словами, это щупальце, этот оживлённый механизм предполагал, что сила заключается в свободе проявления своего внешнего и внутреннего потенциала. По этой логике сильнейшим является тот, кто преумножает свою силу своими возможностями.

– Не будем обманывать друг-дружку: я – исследователь, образованный человек, гуманист, никто до меня так кропотливо не изучал преступность – просто, понимаешь, били руками и ногами. Ты же – забойная лошадь, ну или корова. Вся ваша пиздобратия, все ваши дворы и скотинушки. Запрягли, попользовались и схавали. Ну и что? Есть ведь и другая жизнь, и еще одна за ней – станешь кем угодно. Только не забывай, что и я тоже стану, держись в следующий раз подальше, заройся в норку и грызи себе белковых жучков. Это я по-дружески, для будущих Джеков-Хуеков.

Начальник профессионально оценил ситуацию, оглядывая свои скрюченные щупальца – им стало скучно в момент «синкретизма». Трубки с мозгами ведь не могли действовать самостоятельно, когда контролировались волей своего хозяина – в этом состоял их главный недостаток. Шланги терлись друг от друга, словно перешептываясь раздраженно. И вот они уже скоблили кожу их «заточки», очередного привезенного, чтоб не зарастать. Щупальца – убрать из них «щу», и вот уже эти пальцы расширяют рану так, чтобы она зияла, а соседи-пальцы безобразно плотно вталкиваются внутрь. Зрачки Джека привстали, как бы уплыв внутрь, и тело его дрожало ивой на ветру. Щупальца-пальцы, стараясь проникнуть все сразу, взрывали пузыри внутри, которые сами же и натирали, тонкий желтый слой жира окунал ногти-металлические наперстки в сальный блеск, «подкорка» трещала так, как отделяемая кожура апельсина. Пальцы завивались глубже, и Джек задыхался, непонятно отчего, «отключаясь» на секунды и снова «подключаясь», когда терпеть стало уже невозможно, а белки глаз Бэна тем временем заливал кровавый берег:

– Система доходного отчисления… Что эта пизда тогда имела ввиду? Какой новый тариф, какие системы накоплений – я просто зашел чай взять, молочный улун, а она мне про потребительские бонусы…

Сердце Джека бешено колотилось. Он слышал его сокращения, будто этот орган заместил все остальные и занял собой всё истощенное тело (кроме желудка, ведь тот постоянного напоминал о себе с того момента, когда Джека угостили сочной куриной ножкой). Кожа набухала, и по ней перекатывались мурашки, а Бэн всё копался внутри, разговаривая с собой, чтобы хоть как-то скрасить свой кровавый понедельник.

Очертания окружающих объектов двоились, троились и размывались, а после – распадались на маленькие квадратики из цветов, которые до этого сливались в единые предметы, а сейчас как будто распадались на атомы. Но квадраты теряли свой цвет – их заполняла белая штукатурка, и вскоре всё стало единственным белым квадратом. На всю эту белизну, в конце концов, падали черные капли, растворяя её в себе, образуя при этом воздушные карманы, звук которых был неуловим из-за бормотания начальника. Тёмные пятна расползались по всей гладкой поверхности и захватывали предоставленное им пространство, пока наконец Джек не почувствовал новое ощущение прилива, свежего, как утренний ветер, и широко открыл глаза. Щупальца более не трогали его, а своими полукруглыми наконечниками раскатывались по всему телу, вызывая щекотку. Джек видел, как его кожа перекатывается, словно морские волны в шторм, и лишь один шаг отделял его от повторной потери сознания. От также наблюдал, как эти щупальца притягивали его перемолотые в кашицу внутренние органы, подобно вантузу, выкачивающему из забитых труб их содержимое, и каким-то чудеснейшим образом ставили их на своё прежнее место.

Бэн никак на это не отреагировал, но под Джеком в эту минуту образовывалась лужица желтого цвета, и на неё шлёпалось, бросая в разные стороны капли уже совмещенной субстанции, настоящее свежее дерьмо. «Курочка вылетела из гнезда» – вспоминал Джек ту самую подачку на входе, закапываясь от стыда в воображаемую землю.

На висках Джека вены набухли до такого размера, что, казалось, сейчас взорвутся и запачкают кровью все помещение. От них по всему телу исходила ноющая боль, будто внутри вен сейчас находились раскалённые спирали, раскручивающиеся в непрерывном движении, царапающие стенки сосудов, но не дававшие им разорваться.

Толстые жилы пульсировали, словно их агрегатное состояние изменилось на жидкое, и теперь эта смесь, удерживаемая лишь тонким роговым слоем, бурлила с такой силой, что выбрасывала из себя сотни пузырьков, лопающихся прямо под остатками кожи, где вены меняли свои формы и положение.

Эпителий сейчас являлся экраном, показывающим, как те самые щупальца, что доставали Джека снаружи, теперь находятся внутри него и разносятся по всему телу, словно надоедливые паразиты или плавающие в ванной волосы, которые сейчас уносит водоворот, искусственно созданный выдергиванием силиконовой пробки.

Кости растворялись. В буквальном смысле. Джек ощущал себя желейным червячком в кругу мармеладных зверей, провожавших его в последний путь – чей-то слюнявый рот, усеянный зубами, закреплёнными ортодонтическими скобами.

Кошмар, переступивший барьер понимания. Возможно, всё это сон. Но во сне нет такой боли, нет ощущений, которых человек не может себе представить, ведь сон – это созданный мир, который не может содержать в себе того, чего не может воссоздать мозг. Тогда кто этот больной психопат, который придумал всё это? Откуда он черпал такие дурные идеи?

Последним подвергся атаке мозг. Оба полушария начинали, как показалось Джеку (удивительно, что он вообще мог думать в этот момент), затвердевать и крошиться, стираясь в пыль. В этот момент он наблюдал, как мир вокруг тоже начал рушиться – все окружающие предметы постепенно засасывал пол, больше напоминающие зыбучие пески. Бен улыбался, как настоящий кретин, и, не обращая внимание на то, что происходит вокруг, уходил всем телом под бетонную подстилку, как тонущий корабль уходит под воду. Полки шкафа заходили друг в друга, и вся его конструкция складывалась до тех пор, пока сам шкаф не стал плоским, как фанерная доска. То же самое происходило и с другими предметами, пока всё, что находилось в комнате не стало максимально приземленным к полу. Тогда за дело взялись стены. Из них выступали бетонные очертания людей, и все до единого напоминали вредного начальника. Его морда отпечаталась на людях, как неудачный снимок лица в тот момент, когда человек отвлекался от процесса съёмки и случайно поворачивал свою голову. Эти бетонные человечки, своим ростом не выше бабушкиной табуретки, но числом превосходящие целую армию, бежали к центру комнаты, напоминая маленьких хулиганов после срабатывания звоночка у двери незнакомой квартиры. Когда все проказники провалились сквозь пол (как будто именно в центре его зияла невидимая пропасть), от стен ни осталось даже крошечного камня, и наступила очередь самого основания помещения. Оно стало жидким, кроме железобетонных перемычек, которые сейчас всплывали из серого месива и стремились вместе со всем остальным к центру этой злополучной комнатушки.

Когда всё стеклось в одну жирную точку, Джек понял, что перед ним – железный люк. Он привстал, наблюдая, как из закрытого люка проваливаются в кромешную бездну (о которой он смутно догадывался, ведь то, что было под люком ему пока неизвестно) крошечные металлические квадраты, и теперь эта круглая и плоская железяка напоминала переливной лоток плавательного бассейна. И тут понеслось: Джек почувствовал, как что-то сильно ударило его в спину. Оказалось, что все соседние здания обваливаются из-за движения их фундамента. Кирпичи, бетон, шлакоблоки, деревья, камень, стекло – всё это и еще многое другое летело к самому люку, сталкиваясь по пути с хрупким человеком, сбивая его с ног и толкая к эпицентру. Что уж говорить, сама трава, дёрн, почва и даже небо стекались в беспрерывный поток, словно на общую картину мира вылили раствор «Смывки для стойких лакокрасочных покрытий». Приблизившись к люку, Джек ахнул, но неслышно и про себя, как обычно. Предметы, входившие в отверстия железного лотка, сужались до таких размеров, что даже здоровенные бетонные блоки становились тонкими серыми усиками и проваливались в чёрные дыры. Джек не стал исключением. Во всем этом потоке он летел ногами вперёд, пока эти же ноги, начиная с ступни, не разделялись на части, становясь всё тоньше и тоньше. Джек чувствовал, будто его ногу сдавливают невидимые круглые тески, превращая в макаронины. Когда всё его тело прошло через эту мясорубку, Джек еще оставался при памяти, и вдруг осознал для себя, что теперь его много. Все его копии глядели друг на друга растянутыми книзу глазами, походившими теперь на блестящие лески от удочки, и улыбались так, что их улыбка окутала тело на все триста шестьдесят градусов. А потом наступил непроглядный туман, а после него и полнейший мрак, где невозможно было разглядеть ничего, кроме безликого черного круга на идеально белом фоне.