Читать книгу В пульсации мифа - - Страница 20

Из всё той же жалости к маме не рассказала я дома правды, тем самым допустила худшее. Естественно, я предпочла бы вообще на эту тему не заводить разговора, но оказалось, что Володя сначала обсудил возможность нашей поездки к деду Дмитрию с мамой. И она ждала с накалённым любопытством эту новость от меня.

– Мама, он так мне был рад!

– Правда?! А обо мне спросил?

– Да мы только о тебе и говорили!

Какие-то подробности из моих фантазий сами собой материализовались в беседе с мамой, желавшей всё это слушать и слушать… После чаши горечи, выпитой до дна при встрече, я буквально высекала искры розового счастья для мамы, я творила для неё обезболивающее из воздуха. Я поступила, как фокусник, желающий всем на свете очарованности жизнью. Наивный ребёнок, я увлеклась шаманством, не понимая, что играю с огнём. Но не пустым было моё забытьё: я сама нуждалась в наркозе.

Мама, действительно очарованная рассказанным, поехала с большими надеждами на встречу с ним. В итоге – удар, непоправимый, травма на всю жизнь. Он вообще не ответил ей после её первого телефонного звонка, хотя пообещал встретиться. Как это было на него похоже – я уже узнавала его, родного…

На второй звонок – после того, как он не пришёл в назначенный час к Володе, – ответила его жена: «Его нет дома. Хорошо, передам, как придёт». Как это было на них похоже – я уже узнавала эту пару чужеродных, картонных особей. Грустный для детства опыт – не пожелала бы своим детям его пережить, не пожелала бы никому вообще. Никогда.

Меня потрясла одна деталь в связи с услышанным о дедушке: он назвал и вторую дочь тем же именем, Лидой, – чем не индийский росчерк в эгоистической попытке вернуть потерю? А может, наоборот, заигрался…

Другую Лиду, свою, Дмитрий Яковлевич потерял при страшных обстоятельствах: она погибла в аварии.

Когда он умер, в середине семидесятых, в городской газете Усолья Сибирского вышла традиционная для такой ситуации колонка, посвящённая ему, – официальный некролог. Володя прислал вырезку в письме. И только попав в Тольятти и став ближе к техническому миру, я оценила масштаб своего деда: он был директором городского автотранспортного предприятия.

Как-то мама вспоминала его, и я позволила вслух пофантазировать на тему, как сложилась бы её жизнь – окажись она в его семье, о том, какой могла быть судьба её: образование, ухоженность, окружение роскошью, отцовским вниманием, родительской заботой… Она обиделась, шокируя меня своим выпадом:

– И что тебе моя необразованность покоя не даёт?!

– Так ты же сама всегда жалела, что отчим не дал тебе в школе учиться! Вспомни, как ты меня убеждала: училась все годы хорошо, а стоило придумать вариант с ФЗО, как он тут же и отреагировал с одобрением. Да ещё и год приписал, потому что закон щадил детей, охранял их права, не допуская раньше времени к выходу на работу. Даже в войну. Ты же сама подчеркивала, что безропотно повиновалась – боялась его гнева, его побоев?!

Но вся гроздь аргументов вдруг оказалась тщетной. Эх, мама… Привычным, вне всякой логики образом свернула с этой темы в какие-то одной ей понятные дебри.

– Думаешь, я не знаю, как ты всегда стеснялась моей необразованности?

– Но не настолько, чтобы это било по тебе. Война многое объясняет – ты не одна осталась без образования. Ты же сама создала это моё отношение к твоей участи своим непрощением. Я только и слышала, что отчим не дал тебе учиться.

В мамином реагировании на меня при любом раскладе вставал некий перпендикуляр, как бы диктующий ей искажать толкование моих слов, о чём бы ни стремилась я с ней поговорить. Её монологи-потоки по поводу несбывшихся ожиданий и надежд комментировать было нельзя – тут же заподозрит в чём-то таком, что и в голову мне не приходило. Разрешалось только слушать и молчать. Механически поддакивать, но не развивать тему в своём представлении. Мнительность её, непредсказуемость в реакции на слова мои в мирном русле беседы, разводила нас по полюсам.

Однако я заметила очевидное в плане родственной связки.

Импульсивность, безвольность, а отсюда и управляемость в натурах мамы и дедушки определили их судьбы по большому счёту. Постоянство у них прослеживается от обратного: «не склонны к перемене мест». У деда учёба высветилась по воле сильных родителей; потом его, слабовольного ленивца, вынесло, как щепку в водовороте, в Усолье: «по назначению».

Я вспоминаю события тех времен через историю: страна остро нуждалась в образованных людях. Они были на вес золота, поэтому неудивительно, как благоволила деду жизнь постами, партийными решениями «направить», «оставить», «предоставить», а то и «наградить». Почему бы нет?! Послушный, исполнительный, правильный был коммунист. Честь и слава такому начальнику.

Но был ли он личностью? Позволю дерзко заявить: нет. Протестировано мною на встрече. А хотелось бы гордиться, как любому потомку в третьем поколении.

Слава Богу, бабушкины братья компенсировали недостающую энергию этого яркого чувства.

Что касается рода Кутузовых по линии деда, то, действительно, здесь наблюдаются знатность и богатство: все в их роду сплошь образованные люди, проработали на высоких постах: «завы», директора. Вот только презрительность, с которой они отмежевались от бедной Маши с потомками, очень-очень настораживает. Бог им судья. Несу свой крест. Не прогибаюсь.