Читать книгу В пульсации мифа - - Страница 6

Однажды меня протестировал психолог и выявил зашкаливающую чрезмерность во мне, по всем параметрам: в реализации, в планировании, в ожиданиях, в потерях. Но и в силе характера, в целеустремлённости, достижениях, слава Богу, – тоже. Однако достижения не утешили, когда вдруг встал вопрос о самочувствии в атмосфере разбега волн: вдруг захотелось плавного течения жизни – прежде всего; появилась усталость от непрерывного напряжения. Заканчивалось какое-то дело – я тут же бралась за другое, не позволяя себе ни отдыха, ни сна. И в этом нарастании интереса я вдруг начинала чувствовать себя так, словно была на службе у самой себя. Парадокс! Я не могла отдыхать – разучилась, войдя в азарт следования цели. Могла заставить себя посмотреть интересный фильм, но вдруг, не дожидаясь конца фильма, попадала в плен соблазнительной мысли по поводу успешного дела: а ведь могла бы уже сейчас это написать, то прочитать, третье обдумать. Получалось, что я сама не позволяла себе развлечения, свободы от запланированного дела, не позволяла встречи с подругой, чтобы провести день «на стороне», подальше от заведённого по своей же инициативе рабочего конвейера. Беспечность со временем истаяла, но и озабоченность истомила, потому что очень часто я ставила себе непомерно высокую планку. Начинались муки, терзания… Так замыкался круг. Борьба с самой собой создала излишне напряжённое поле для моей счастливой занятости.

Поразмыслив над результатами теста, я вынуждена была согласиться с таким раскладом в себе. Естественно, он меня не украшал, да и не утешал, лишая покоя и условий гармоничного развития. Требовал срочных мер! Я задумалась над тем, что же я приобрела через самовоспитание, а что из особенностей мне досталось по наследству.

Раскручивая этот клубок, поразилась обстоятельствам контраста, взявшим меня в плотное кольцо. Изобилие и нищета шли в моей жизни бок о бок так же, как профессиональное признание и травля сбившихся в стаю оппонентов, которым не по зубам оказались теории вообще. Интеллектуальное пиршество при внезапной смене декораций, как правило, невзрачно оттенялось серой чумой безликого окружения, навязанной мне как фон жизни и грозящей время от времени превратиться в реальное зло.

Темнее всего бывает перед рассветом. Уж мне ли этого не знать? И когда очень плотно сгущалась тьма, то я уже дышала легко – предчувствуя близость радующих перемен.

Серость – радуга, тьма – свет, безысходность – спасение, тупик – богатый выбор возможностей, бедность – процветание, болезнь-падение – здоровье-взлёт… И всё это – обо мне, чего ни коснись. Радует, что чёрно-белое кино при этом всегда пресекалось цветным. И никогда не было по-другому. Привлекательно волшебный сценарий, что ни говори, – при всех трудностях роста. И ни разу не приходило в голову, что обстоятельства происхождения могут пролить свет на эту загадку.

Были в селе Копунь на Читинской земле две родовые ветви Суворовых: богатых и бедных. Богатые дети из рода Суворовых, признавших советскую власть, получили блестящее образование и заняли позже все руководящие посты в округе.

Синеглазая Маша Суворова, младшенькая, с русой косой, была из бедных. По её выражению, «батрачила» у богатых Суворовых. Дмитрий, тоже младший сын из этой богатой семьи, влюбился в Машу. Это была запретная любовь, породившая первый контраст, социальный: богатый полюбил батрачку. Его родители, естественно, далёкие от тонких материй, любовь и брак не благословили. И первую дочку Веру роднёй не признали. Умерла она при странных обстоятельствах, и никто не разбирался в подозрительной детской смерти: дядя Дмитрия был врачом и дал девочке средство во время болезни, от которого она задохнулась и мгновенно умерла.

– Кто бы там разбирался? – с неизменной горечью махала руками в ответ на мои возгласы бабушка Маша. – Творили, что хотели. Сила была на их стороне, потому что были богатыми и ни в чём не знали меры.

Моя мама родилась у бабушки второй и по той же причине не пришлась ко двору. Чтобы разрубить гордиев узел, Дмитрия отправили учиться в город, Машу – на заработки, а дочку Лиду взяли себе по уже заведённой инерции. Только Маше хватило характера хитростью выкрасть её… и «сбежать» с ней на прииск, где можно было найти работу.

– А как же дед Дмитрий смирился? Как в пьесе Островского, что ли?

Но бабушка, не желавшая слышать моих разъяснений про Тихона, отвечала быстро, чтобы не было у меня на этот счёт никаких иллюзий по поводу бедного, послушного дедушки:

– Да он и рад был. Не любил проблемы решать – дети были ему в тягость.

Таким был изначальный контраст, определивший во мне чрезмерность в важнейших проявлениях: бедность – богатство, любовь-праздник и любовь-испытание, пламя любви – пепел любви…