Читать книгу Анатомия «кремлевского дела» - - Страница 16

Как уже говорилось, следственные действия по “кремлевскому делу” начались 20 января 1935 года, не исключено, что после совещания в кабинете у Сталина днем ранее. На совещании присутствовали нарком внутренних дел Ягода и начальник Оперода Паукер, которые вошли в кабинет в 16.10. В 16.35 к ним присоединился Каганович. В 17.00 вошли Енукидзе и комендант Кремля Петерсон, в 17.40 пришел Ворошилов. Енукидзе пробыл в кабинете всего один час. Петерсон, Ягода и Паукер задержались еще на 40 минут[109]. Возможно, именно в этот день Сталин дал команду выяснить, кто распространяет неприятные ему сплетни. Что же заставило Сталина инициировать “кремлевское дело”? Анализ донесений осведомителя о разговорах уборщиц позволяет сделать вывод, что привести его в ярость могло высказывание уборщицы Авдеевой о том, что он “убил свою жену”. Две других уборщицы лишь выразили зависть по поводу слишком роскошной, по их мнению, жизни Сталина или отрицательных черт его характера, что вождя вряд ли задело бы столь сильно. Именно Авдеева была допрошена в первую очередь и первой была арестована. Из докладной записки Ягоды № 55173 от 20 января 1935 года[110] мы знаем, что вслед за Авдеевой были намечены к аресту уборщицы Катынская и Константинова, но дальше – информационный провал. Непонятно, как именно развивались дальнейшие события. В следующей докладной записке № 55270 от 2 февраля 1935 года[111] за подписью заместителя председателя ОГПУ (sic!) Агранова со ссылкой на № 55173 приводятся дополнительные сведения: арестованы уборщицы Катынская и Константинова, а также телефонистка Кочетова и письмоносица Орлова. И неожиданно сообщается, что арестованы сотрудницы библиотеки Синелобова, Розенфельд и Раевская, причем именно от Синелобовой были получены инкриминирующие показания в отношении двух последних. Каким образом следствие вышло на Клавдию Синелобову – не сообщается. В качестве одной из версий можно осторожно предположить, что Синелобова была секретным сотрудником СПО НКВД и чекисты использовали привычную схему фабрикации “липовых” дел, жертвуя для этого своим агентом, – данная версия вполне объясняет успешное “выдвижение” беспартийной Синелобовой из уборщиц в библиотекари, над коим подтрунивал Сталин. Можно сделать еще одно предположение: Синелобова была арестована первой из сотрудников библиотеки, может быть на день раньше Розенфельд. Первый протокол ее допроса датирован 10 февраля, но по его содержанию, которое Агранов пересказал Сталину еще 2 февраля, видно, что эти показания были даны намного раньше и именно они легли в основу всех арестов, упомянутых в докладной записке Агранова № 55270.

Допустим, что Клавдию Синелобову арестовали первой из библиотекарш. Рассмотрим ее показания, датированные 10 февраля[112]. Как уже говорилось, подписи следователя под отпечатанной на машинке архивной копией протокола нет. Но разумеется, нет и никаких сомнений в том, что протокол написан именно следователем и ему же принадлежат все содержащиеся в нем формулировки (другое дело, что личность следователя, проводившего первый допрос Синелобовой, остается под вопросом – последующие ее допросы вел знаменитый следовательский дуэт Д. М. Дмитриев – И. И. Черток, действовавший под крылом у начальника ЭКО ГУГБ Л. Г. Миронова). Тут следует сделать оговорку: при анализе показаний подследственных мы – исключительно для удобства изложения – будем считать, что подследственные сами отвечали на вопросы следствия, хотя, разумеется, любой из следователей теоретически мог сочинить любой из протоколов от начала до конца, вынудив затем подследственного уговорами или угрозами его подписать. Так называемые обобщенные протоколы допроса войдут в моду немного позднее, при Ежове, когда следователь будет на основе многочисленных бесед с подследственным и своих записей, сделанных во время этих бесед, самостоятельно сочинять протокол и отдавать его на корректировку другим сотрудникам, призванным строго выдерживать проводимую начальством линию, и уже затем – на подпись допрашиваемому; однако есть данные о том, что зародился этот специфический чекистский жанр еще до расследования “кремлевского дела”.

Рассказав по требованию следователя, каким образом она устроилась на работу в Кремль и кем работала до поступления в библиотеку, Клавдия тут же признала свою вину “в распространении клеветнических слухов и провокации в отношении руководства партии”. Она, дескать, говорила, что “Н. С. Аллилуева не умерла от аппендицита, а что ее отравил тов. Сталин” (особенно забавно в этом контексте выглядит слово “тов.”, которое следователь почему‐то не вычеркнул, похожие упущения иногда встречаются и в других протоколах “кремлевского дела”). Тут же назвала она и источник клеветы – своего брата А. И. Синелобова, порученца при Управлении коменданта Кремля, – и рассказала, будто своими ушами слышала, как брат передавал эту клевету, а также “гнусные сплетни и провокации о личной жизни тт. Сталина, Молотова, Ворошилова и Калинина” своему приятелю командиру РККА И. Д. Гаврикову. На вопрос следователя о круге знакомств брата Клавдия среди прочих назвала помощников коменданта Кремля В. Г. Дорошина и И. Е. Павлова, начальника АХО Управления комендатуры Кремля П. Ф. Полякова, начальника ПВО Кремля П. И. Жиромского. Результатом этой части показаний Синелобовой стал арест ее брата А. И. Синелобова 30 или 31 января 1935 года.

Во второй части показаний речь пошла о сотрудницах библиотеки. Синелобова призналась:

Я распространяла только клевету в связи со смертью Н. С. Аллилуевой. Ее я рассказывала сотрудникам библиотеки Кремля Коновой А. И., Бурковой Л. Е., Симак Е. О., Раевской Е. Ю., Гордеевой П. И., Мухановой Е. К.[113]

и почему‐то добавила в этот список уборщицу сталинской квартиры Корчагину. Корчагина в Правительственной библиотеке никогда не работала, а познакомилась с Синелобовой в ведомственном доме отдыха “Тетьково” в 1933 году. В этом же протоколе несколько позже Клавдия Ивановна упомянула сотрудниц библиотеки Н. И. Бураго и З. И. Давыдову. Следователя особенно заинтересовали библиотекарши Раевская и Розенфельд. 27 января последовал арест Розенфельд и ее сына Бориса, а 29‐го арестовали Раевскую. Из докладной записки Агранова от 2 февраля 1935 года видно, что следствие считало этих сотрудниц “изобличенными” показаниями Синелобовой несмотря на то, что те на первых допросах отказывались признать свою вину. 7 февраля чекисты произвели дополнительные аресты в Правительственной библиотеке. Были арестованы “дворянка” Бураго и комсомолка Гордеева. Скорее всего, в тот же день была арестована и Екатерина Муханова.