Читать книгу Безумен не мечт'атель, а… - - Страница 2

У окончании переходной тропы, преграждая дорогу грузовику, о чём мог бы думать человек?

Об убегании? Об освобождении миром?

О ничего?

«О чёрт! – пауза, тишина в голове на одинокой улице; даже мысли остановились. – Дай мне силы закончить…»

Точно не о колесах, которые неестественно подпрыгивали, обращенные в брюкву.

Точно не о человеке за рулем.

Точно не о себе?

– О боги! – пауза, хор чувств на безлюдной улице; холодный жар поднялся изнутри. – Претрясно… Нас теперь трое…

В голове, но не мысль, родилось восклицание у человека.

А грузовик не думал останавливаться. Но брюквенные колёса раскололи дорогу надвое, и машина в шаге от человека съехала с тропы. Неожиданно для никого врезалась в столб. Разлетелась хрусталем.

И человек, не рискуя более стоять как столб, развернул с городской тропы и спотыкаясь пошел прочь.

Это был ‘Идиом Хатен’’’-Рид, кто крутил головой, не думая о том, что произошло. Единственная прядь на поле ночных волос, цвета молодой сирени, спадала к молочным губам и колебалась.

И будто прошлое не произошло, он достал из серых брюк телефон, припоминая тропу к другому магазину продуктов, и проверил баланс на карте: незначительный.

– Что это за светящийся камень?

Родилась немысль и озадачила ‘Идиома, поскольку он старался не думать. Он подумал, что от ударов сердца разум шутит над ним, но немысль отшутилась:

– Коли был бы у тебя разум, ты бы не лез под… Не-знаю-что…

Немысль хоть и рождалась в голове человека, но звучала едва ли ему однородно. Скрип по металлу, отлитому из забытого солнца, наполнял слова.

‘Идиом, стараясь не думать больше, подумал: «Может, стоит есть меньше?»

– Эй, кусок глины, ты в своем уме?

«Не в моем ж?» – подумал с разочарованием ‘Идиом.

– А что, в моем что ли? В моем не так пусто. Я даже сначала подумал, что тут людей забыли душой наделить.

– Тут это где? Во мне?

– Нет, пустая голова, в мире вашем. Ты вообще от мира сего?

– Наверное, а ты откуда? – на безлюдной улице прохожий, титан без лица, втоптал взглядом ‘Идиома и прошел мимо.

– Из-за тропа. Можешь не говорить вслух со мной, похоже, у вас это диковинно.

Опомнившись, ‘Идиом посмотрел за плечо: улица, очень широкая и одинокая, но рябь на луже напоминала о людях. Он ударил себя по лбу и вжался в пустую грудь.

«И как ты оказался во мне? И что тебе надо от меня?»

– Как? Это глупый вопрос, а вот что… Помоги освободиться.

«Как?»

– Очень просто: вырасти брюкву.

«Брюкву? Ты голодный что ли?»

– Не я… И брюква не для еды. Даже если бы я хотел тебе рассказать, то ты всё равно не понял бы.

«Едрена вошь, у меня денег почти не осталось, чтоб брюкву не для еды покупать.»

– Нет, кусок глины, ты должен вырастить брюкву! – немысль казалась разочарованной. – Просто забери у кого-нибудь, зачем покупать?

Хатен’’’-Рид нервно посмеялся, закусил губу и стал в телефоне искать ближайший садовый магазин. Пальцы, уставшие, грубые (работа осталась с уходом на отпечатках), – пальцы с третьей попытки попали на надпись «проложить путь»; парню пришлось свернуть с тропы немного правее.

Начинался дождь.

«Я не могу просто взять и украсть брюкву.»

– Не украсть – забрать. Можешь и сказать хозяевам, что тебе нужнее. Или нам, – скрип по металлу прерывался на смех, наверное.

«Так нельзя. Так неправильно.»

– Неправильно… Если такой правильный, то тогда и расторговывайся! Посмотрим, куда тебя заведет это, – разочарованно-заинтересованным звучал теперь металл (?). – Главное. Достань. Брюкву. Я не хочу вечно торчать в тебе. Вернее, всего лишь всю твою жизнь.

Впереди горел торговый центр. Вывеска «Гном» неуютно повисла между двумя домами. И в целом казалось, что соседние здания поедают ТЦ, а не наоборот. Дождь к тому времени усилился, смачивая серую футболку ‘Идиома.

Он перешел улицу, избегая фонарей, и забежал в ТЦ в поисках магазинчика «Садовый».

«Сможет ли он помочь мне?»– подумал парень и увернулся от огромной фигуры, попивавшей бессонный кофе.

– С чем?

«Ой, ты услышал. Ты все мысли читаешь?»

– Их в твоей голове и не густо, – точно, немысль точно была разочарованной. – Нет, я не читаю мысли. Я скорее ощущаю молитвы, идеи. То, что люди хотят отпустить на волю.

Парень прошел несколько открытых дверей и заглянул в ту, которая была грязнее всех. Матовые стены сдавливала зеленая полоса. Резкий запах свежей земли мутил ‘Идиома. А подвешенные лампы напоминали лианы и заливали ярким светом стеллажи в центре.

От сияния разболелась голова – юноша прикрыл ладонью глаза и пытался найти в упорядоченном хаосе что-то.

«Как же ж выглядит эта брюква?»

– Ты смеешься? В вас совсем ничего святого? Дома закрывают луну, землю – серость, а вся зелень в такой конуре?

Но ‘Идиом забыл, что такое смеяться.

– Вам… помочь?.. – сказал сбоку скучающий голос.

Кудрявая студентка переминалась с ноги на ногу. Тонкие руки поправили неудобную форму и спрятались за спиной. Бейджик на салатовом кармане показывал фото совсем не ее и подписался совсем неподходящим именем: «Фелиция».

– Я… Не… В порядке… С-сам найду… – ‘Идиом помотал головой.

Волос пролез в рот, который полнился неприятным ощущением. Он смахнул прядь, достал последнюю конфету и стал жевать, выпуская кислую начинку. Незаметно уголки его молочных глаз сморщились, и парень отвел холодный взгляд от консультанта.

– Хорошо… Если что я буду на кассе, – сказала она и прошептала уходя: – Куда мне деться?

Через десяток минут немысль воскликнула:

– Да вот же! Фиолетовая!

«Это?» – рука потянулась к фото продолговатого овоща.

– Да нет же, олень, это баклажан, вроде. Правее!

«А, точно! – ‘Идиом снял пакет с семенами и направился к кассе. – У них нет самообслуживания…» – подметил он, вновь чувствуя сухость во рту.

Девушка с не тем именем смерила парня взглядом, словно он бессмысленно отвлекал от чего-то важного, и спросила:

– Это всё?

– У тебя хотя бы грядка есть дома? – спросила немысль, подталкивая к осознанию.

– А… Нет… Простите… – ‘Идиом пошел за грядкой, а, по указке из головы, стал набирать полные руки всяких удобрений, лопаток и прочего.

Женский голос торопил, скучая у стойки. Хатен’’’-Риду было неловко под взглядом, прокалывающим спину.

Он вернулся на кассу, не смотря в глаза девушке. В тишине оставил завидную часть сбережений и покинул магазин.

Пакета он не взял: разложил по карманам семена, лопатки, а в кулаках уместил землю и горшок.

У выхода по стеклу дверей усиленно стучал ливень.

‘Идиом тоскливо вздохнул и вышел на улицу.

Перебегая от навеса к навесу, он приближался к продуктовому у дома.

«И всё же… Поможет ли?..» – подумал парень.

– Да чем помочь-то?

Хатен’’’-Рид так погрузился в бездумие, что от резкости немысли наступил на реку тротуара. Заскрипел зубами.

«Едрена вошь! Я хочу… Должен написать книгу. Но здесь, где солнце осветит ничего нового, нет историй. Здесь нет огня в сердцах!»

– Ты хочешь, чтобы я рассказал историю? Думаешь где-то, за тропой, розовые искры бегут по степи?

«Да!»

Немысль в кои-то веки стихла. ‘Идиом почувствовал утрату.

Он закрыл на мгновение глаза, но, открыв, не заметил ничего нового: вода смывала окурки в канализацию; обладатель окурка смыл за собой и закрыл окно; за окном – дверь, измазанная пастельной краской, – дверь приоткрыла не его спальню, а ее обладательница смыла краску с измазанного лица и скинула халат на окуренную свечой одинокую постель.

Дверь с воплем закрылась.

Комната не изменила страстное одиночество в своих границах.

Ничего нового.

Хатен’’’-Рид в тишине добрался до магазина и оставил в ячейке новые покупки. Вода размочила следы. На них смотрел сонный продавец, покачивая головой.

‘Идиом взял пачку дешевых макарон и на кассе самообслуживания добавил пачку дорогих конфет.

Новые покупки он соединил со старыми: поместил в горшок, и побрел домой через тропу по неровной плитке, которая еще утром была выравнена обновлением.

Лифт в ЖК качался, канаты надрывисто скрипели. Кто-то забрал зеркало, которое утром еще висело, и не оповестил.

Лифт остановился. Хр-хр-р (словно храп) – двери распахнулись.

‘Идиом добрался до съемной квартиры по картонным коридорам.

Забрел.

Стряхнул коридорную пыль новостройки и – за неимением мебели – поставил на пол старо-новые покупки.

Так он встал и сам, словно мебель, в одинокой студии без мебели.

Чайник сидел справа от двери, в углу напротив ванной. Матрас развалился в центре под окном, под неработающей батареей, на холодной домашней плитке.

А тумба на кривых ногах, единственная мебель, в углу у окна безучастно смотрела на парня; всю ее жизнь занимало одно: она из последних сил держалась, чтобы не раствориться в пустоте комнаты, пожирающей всё.

Капли с мокрой футболки эхом касались бетонно-плиточного пола. Так бы ‘Идиом и стоял до весны, наверно, прорастая корнями, если бы немысль с горечью не вернулась бы.

– Ты так и будешь стоять, прорастая корнями?

– Наверное, эта история стара как мир…

– Ох… Да поведаю я тебе историю. Самую живую, ибо видел своими глазами!