Читать книгу Влюбленные в Бога. Криминальная мениппея - - Страница 22

В соседнем от школы дворе я издали приметил Третьяка с компанией. Третьяк был взрослее своих приятелей. У него за плечами была судимость и дисбат. Вместе с приятелями он грабил поздних прохожих и иногда выносил хаты. Группировщики его не трогали, потому что в его маленькой банде были чиграши, чьи старшие братья были взрослыми авторитетами в ОПГ.

Самым отчаянным был Шкет. С Морсом у меня были особые счёты, поскольку нам довелось драться в том году: он был толстый и задиристый. Я одолел, но на следующий день меня побили группировщики по просьбе его старшего брата. Также были в компании Третьяка близнецы: Косой и Пепс. У Пепса был ВИЧ. Он хорохорился, что проживёт ещё семнадцать лет, то есть столько же, сколько уже пожил. Он был совершенно простодушен. Косой знаменит был тем, что мог залезть по соседским балконам в свою квартиру на восьмом этаже, когда мать уезжала на север. Она не оставляла сыновьям ключи от квартиры.

Взгляд Морса не предвещал мне ничего хорошего. Я сидел на лавке. На моем лице были кровоподтёки и синяки. Морс остановился подле меня, улыбнулся:

– Ну что, чушпан…

Не раздумывая, я ударил его. В отличие от группировщиков их я не боялся. Шкет и Пепс кинулись на подмогу Морсу. Началась возня, в ходе которой они безуспешно пытались меня положить. Наконец, вмешался Третьяк и хорошенько приложился мне по зубам. Я упал, но всё тот же Третьяк не дал добить меня ногами. Он помог мне подняться и отряхнуться, а потом сказал как-то добродушно:

– Пойдём с нами.

Мы все пошли домой к близнецам, а Пепс побежал за водкой. Лифт не работал, поэтому на восьмой этаж мы поднимались пешком. На третьем этаже нам повстречался местный алкоголик. Шкет отчего-то рассвирепел и стал его бить, остервенело прыгать на его голове до тех пор, пока тот не перестал подавать признаков жизни. Всего я не видел, потому что с остальными поднимался дальше. Как не видел и того, что на крики выбежала жена алкоголика, которой также изрядно досталось от Шкета. Потом Шкет вломился к ним в квартиру в поисках наживы – там-то его и повязали сотрудники. О произошедшем в подъезде поведал вернувшийся с водкой Пепс. Мы забаррикадировали парадную дверь, а затем стали пить водку, которую заедали квашеной капустой. Ничего другого из еды в квартире не было. Темы за столом сводились к дракам и бабам, а когда это надоело обсудили перспективу грабежа соседской квартиры. Затем все согласились с тем, что неплохо было бы вечером пройтись по району, чтобы насшибать деньжат, поскольку водка была на исходе. Вспомнили знакомых дворовых ребят: тот в колонии строгого режима, этот зарезан, другой повесился, четвёртый помер от тубика. Опять заговорили о бабах. Вспомнили какого-то знакомого, бившего, бившего и, в конце концов, зарубившего мать. Расправляясь с четвёртой бутылкой, помянули покойного Колено, накануне расстрелянного в собственной квартире, что стало для меня новостью. После пятой бутылки близнецы начали ругаться между собой: «Как мне рожа твоя надоела!», обменялись ударами, опрокинули стол, схватились за ножи. Третьяк успокоил одного ударом в ухо, другого пинком в живот. Пепс в падении случайно порезал руку и все заметно занервничали. Все были раздеты по пояс. Каких только не было партаков: тарантул, ползущий по паутине, меч с аббревиатурой, свастики, оскалы волков и львов, собор с куполами. Дополняли их синее разнообразие золотые и серебряные кресты. Косой поцеловал крестик:

– Прости мя, прости мя, прости мя…

Остальные перекрестились и тоже поцеловали кресты. Морс по-мусульмански провел ладонями по лицу.

– А ты чего? – Спросили меня.

– Я пока не знаю.

Морс упрекнул меня, что отказываюсь от веры моих предков. Другие стали склонять к православию. Косой и Морс вышли из кухни. Там было две комнаты, в которых я ещё не был. Их не было довольно долго.

– Чего это они так долго?

– Трахают, наверное.

– Кого?

– Там набуханная на полу лежит. Она у нас уже три дня, – небрежно пояснил Пепс, и добавил простодушно, словно желал мне угодить. – Если хочешь тоже, милости просим.

Я пошёл посмотреть. На полу лежала невменяемая пьяная баба, широко раскинув ноги. Нательный крестик лежал на потрескавшихся губах, медная цепочка висела на ухе. Пах едва прикрывала оранжевая блуза. Дряблые ляжки дрожали как холодец: меж ними покатывалась бутылка. Морс с Косым стояли над ней, плотоядно ухмылялись и катали ногами бутылку от шампанского по полу. Когда я появился в комнате, они посмотрели на меня так, дескать, гляди как весело. С каждым толчком баба рефлекторно постанывала: «О, о, о!» – слова тонули в рвотном клокотании. По ним было видно, что вызываемый этим воздействием рефлекс забавлял их.

Я остолбенел.

Потом я увидел над плечом Косого совершенной формы чёрное крыло. Морс вопросительно посмотрел на Косого: «Ну что? Кто первый?» – и засмеялся, нисколько не смутившись, что за спиной у приятеля крыло. Крыло было хорошо видно, поскольку «локтевой» сустав, или изгиб, красиво и точно преломлялся на уровне макушки. Ни перьев, ни перепонок не было, а только сплошная чёрная материя. Вдруг что-то взвыло и что-то холодное легонько коснулось моего затылка, от этого волосы на голове зашевелились, как живые черви, и поднялись дыбом. Я понимал, что вероятно это галлюцинация и всё мерещится, и что на самом деле загудели чугунные радиаторы, а в затылок подул сквозняк, но вдруг взглянувшие на меня Косой и Морс побледнели. Нас разделяло метра три. Косой перевёл взгляд на пьяную бабу, потом на бутылку, упал на колени, но крыло осталось, как бы зависнув в воздухе. И тогда стало видно, что это была всего лишь чёрная кофта, висящая на гвозде, забитом в косяк балконной двери. Косой опёрся руками о пол, чуть наклонился, как будто сильно мутило. Я подошёл к нему и дотронулся до плеча. Он замычал и замотал головой. Тогда я спросил Морса: