Читать книгу У сверхдержав тоже есть чувства - - Страница 3

В высокой цитадели на центральной площади города Припикса горел свет в одном из верхних окон. В городе давно наступил вечер, но внутри кабинета жизнь кипела. Просторное помещение, уставленное книжными полками и заваленное бумагами, казалось, не знало покоя. За массивным дубовым столом сидел человек. Его спина была слегка сутулой, а седые пряди волос разбавляли тёмную шевелюру. Руки этого человека, привыкшие к письму и переговорам, держали простую шариковую ручку. Казалось, он сейчас собирается подписать что-то важное.

Этот человек часто задавался вопросом, как он оказался здесь. Ведь он никогда не стремился к власти. Но сегодня его имя было известно каждому жителю Бобровского Союза.

Его звали Фёдор Иванович Мазиров.

На первый взгляд, Фёдор Мазиров выглядел совершенно обычным человеком. Среднего роста, с лёгкой сутулостью, в тёмно-синем костюме, который, хотя и был качественно пошит, сидел на нём так, словно Мазиров никогда не придавал значения внешнему виду. Его лицо, с мягкими, округлыми чертами, казалось слишком добродушным для политика, но стоило услышать его голос, как первое впечатление исчезало. Говорил он тихо, размеренно, но каждое слово звучало так, словно прошло через десять фильтров рациональности.

Сегодня он стоял у окна своего кабинета в старой цитадели Припикса – города, который ещё недавно был столицей поверженной Визеградской Империи. С этого окна открывался вид на центральную площадь. Ещё пару месяцев назад на этой площади стояла статуя с надписью: «Живи вечно Империя», но теперь её место занял временный мемориал в честь победы социал-демократов, и их партии «Бобры».

– «История нас не простит, если мы сделаем что-то не так», – пробормотал Мазиров, словно обращаясь к своему отражению в стекле.

Неожиданно высокая, стройная женщина, с короткими серебристыми волосами, уложенными идеально, как будто её прическа всегда была не только частью внешнего вида, но и заявлением вошла в кабинет с таким видом, словно до сих пор занимала свой пост. Её глаза – тёмно-карие, глубокие и внимательные – словно читали людей насквозь. На ней был строгий чёрный жакет и юбка, которые подчёркивали её осанку и лидерское достоинство. Это была Анна Ларцкая – лидер павшей империи.

Анна Ларцкая была премьер-министром Визеградской Империи в один из самых сложных периодов её истории. Она пришла к власти, когда страна балансировала на грани экономического и политического краха. Её реформы помогли стабилизировать экономику: она сократила инфляцию, провела успешные переговоры с международными кредиторами и укрепила государственные институты.

Люди уважали её за решительность и способность находить баланс между интересами разных групп. Даже те, кто не согласен с её политикой, признавали: Анна была настоящим лидером.

Однако, несмотря на все её достижения, Ларцкая столкнулась с невозможной задачей. Левая оппозиция – коммунисты и социал-демократы – набирала силу. Идеи равенства, социальной справедливости и перераспределения богатства становились всё более популярными среди народа, уставшего от кризисов.

Анна понимала, что борьба с этой идеологией приведёт к расколу. Она сделала выбор, который только усилил уважение к ней: добровольно ушла в отставку.

– «Если народ хочет перемен, я не буду стоять у них на пути», – сказала она в своей последней речи.

Её уход стал переломным моментом. На её место пришли те, кто верил, что только радикальные меры могут спасти страну. Именно тогда на политическую сцену вышел Фёдор Мазиров.

Её манеры не терпели суеты. Анна всегда двигалась с выверенной грацией, будто каждый её шаг был продуман заранее. В её походке, в том, как она держала подбородок высоко, чувствовалась внутренняя сила, которую не сломили ни годы политических интриг, ни поражение в гражданской войне.

– «Фёдор, – начала она с лёгкой ироничной улыбкой, – снова пытаетесь устроить этот ваш «идеальный мир»?

– «Анна, – ответил Мазиров, жестом указывая на стул напротив себя, – рад, что вы всё-таки нашли время на старого друга.»

Она медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях. Её пальцы, длинные и аккуратные, выдавали привычку к самообладанию. Даже сейчас, когда Ларцкая больше не занимала пост премьер-министра, она выглядела так, будто одной её фразы было достаточно, чтобы подчинить себе любую комнату.

– «Я не просто нашла время, – ответила она. – Я пришла посмотреть, как вы собираетесь переделать мир».

– «Ты была хорошим лидером, Анна, – сказал Мазиров, откинувшись в кресле. – Возможно, даже лучшим из всех, кого я встречал».

– «Хорошим, но недостаточно», – ответила она, глядя на него с лёгкой грустью. – «Знаете, товарищ Мазиров, я иногда думаю, что если бы я задержалась хотя бы на год, всё могло быть иначе».

Мазиров улыбнулся.

– «И что бы ты сделала? Подавила бы протесты силой? Это не в твоём стиле.»

– « Нет, – вздохнула Анна. – Я бы, наверное, попыталась договориться.»

– «Это не всегда работает, – мягко заметил он.»

– «Но ты ведь тоже пытаешься, Фёдор. Ты хочешь построить союз на доверии. Не слишком ли это наивно?»

Мазиров ненадолго задумался.

– «Возможно. Но я не вижу другого пути.»

Анна посмотрела на него с уважением. Она знала, что Мазиров был другим лидером. Он верил в людей, иногда даже слишком сильно. Пока два недопонятых лидера разговаривали, в комнату зашла кошка. Её звали Мелисса, и она давно стала своеобразным символом Визеградской Империи. Когда-то она жила в кабинете Анны Ларцкой, сидела на её столе во время важных переговоров и даже «участвовала» в заседаниях парламента. Сейчас кошка обошла кабинет, потёрлась о ноги

Мазирова и села на подоконник, глядя на площадь. Её пушистая шерсть, чёрная с белой полоской на хвосте, блестела в лучах вечернего солнца.

– «Она всё ещё жива, – улыбнулась Анна, глядя на кошку».

– «И, похоже, лучше нас обоих справляется с переходами власти, – заметил Мазиров».

Мелисса мяукнула, как будто подтверждая его слова.

Когда Анна ушла, Мазиров снова подошёл к окну. Толпа у мемориала начала расходиться. Только несколько человек остались у подножия памятника, где лежали цветы.

Кошка Мелисса мягко запрыгнула на стол, потянулась и свернулась клубком рядом с бумагами. Мазиров погладил её по голове и задумчиво сказал:

– «Если даже кошка может быть символом стабильности, почему мы, люди, так часто разрушаем всё вокруг себя?»

Его голос звучал не как вопрос, а как утверждение.

Позади него, за массивным дубовым столом, сидел один из его ближайших соратников, Алексей Даст. Даст внешне был его противоположностью: высокий, с мощной фигурой и громким голосом, он напоминал генерала, привыкшего отдавать приказы. Но сейчас даже он молчал, внимательно слушая слова своего лидера.

– «Фёдор Иванович, вам нужно больше верить в людей, – осторожно заметил Даст.»

Мазиров усмехнулся.

– «Верить в людей? – Он обернулся, его глаза блеснули. – Я верю в них. Но знаешь, Алексей, иногда мне кажется, что люди слишком устали. Они хотят перемен, но боятся их.»

Он прошёлся по кабинету, медленно, будто обдумывая каждое движение. На стенах висели карты, схемы будущего Бобровского Союза, проекты конституции. Всё это было его детищем – хрупким, как стекло, но таким амбициозным, что от него замирало сердце.

– «Мы строим новый мир, – сказал он, остановившись перед столом. – Но этот мир слишком легко может стать старым, если мы не будем осторожны».

Даст откинулся на спинку стула.

– «Поэтому у нас есть вы, Фёдор Иванович. Вы всегда знаете, что делать».

Мазиров снова усмехнулся.

– «Знать, что делать, и делать это – разные вещи, Алексей».

Он замолчал, глядя на карту. На ней были отмечены страны, которые ещё недавно были отдельными государствами, а теперь стали частью конфедерации.

– «Бобровский Союз должен стать примером, – наконец сказал он. – Примером демократии. Честных выборов. Справедливости. Если мы упустим это, тогда зачем мы вообще боролись?»

На столе перед ним громоздилась стопка бумаг: отчёты о восстановлении инфраструктуры, планы реформ, жалобы от граждан. Всё это было важным, но Фёдор чувствовал, как его мысли блуждают. Он поднялся, накинул лёгкое пальто и подошёл к окну. Город за стеклом бурлил жизнью, но в этой активности он видел признаки усталости – люди не верили в перемены, они просто пытались выжить.

«Мне нужно выйти», – тихо сказал он самому себе.

Он взял со стола ключи и направился к двери. Перед выходом он обернулся к кошке:

«Не скучай, Мелисса. Ты, наверное, единственная здесь, кто точно знает, что делать».

Улицы Припикса встречали его шумом и хаосом. Узкие тротуары были забиты людьми, пытавшимися успеть по своим делам. Фёдор медленно шагал по главному проспекту, где когда-то стояли баррикады. Он помнил, как этот город сотрясали протесты, крики и выстрелы. Теперь здесь царила тишина, но в этой тишине ощущалась скрытая напряжённость. По крайней мере Фёдор, идущий уверенным шагом без охраны, в капюшоне который почти полностью закрывал его лицо никакой напряжённости не чувствовал. Он привык.

Солнце клонилось к закату, заливая горизонт багровым светом. На окраине Припикса, в зоне старого полигона, грохотали звуки учений. Солдаты выстраивались в ровные шеренги, их лица были напряжёнными, а движения чёткими, как у хорошо настроенного механизма.

Здесь, среди пыли и звуков автоматных очередей, стоял человек, наблюдавший за всем этим с неподдельным интересом. Его высокая фигура выделялась на фоне остальных. Чёрный офицерский китель, идеально выглаженные брюки и сапоги, блестевшие так, будто их только что начистили. Этот человек был Пётр Васильевич Валайков, генерал, которого уважали за его жёсткость и стратегический ум.

Пётр Васильевич родился в семье военных. Его отец, строгий и требовательный человек, с детства внушал ему, что дисциплина и порядок – основа жизни. Эти уроки Пётр усвоил рано и пронёс через всю свою жизнь. Во время революции он быстро зарекомендовал себя как человек, готовый принимать жёсткие, но эффективные решения. Его стратегия не всегда нравилась союзникам, но она приносила результаты.

Валайков верил в то, что сила – это единственный способ удержать государство в руках.

«Страх – это самый надёжный инструмент управления», – часто говорил он. Для него люди были частью большого механизма, который должен работать без перебоев. Если одна деталь ломалась, её нужно было заменить.

Уставшие глаза Мазирова внимательно изучали происходящее на поле. Он остановился в нескольких метрах от солдат, наблюдая за их тренировками.

«Впечатляет, правда?» – раздался голос Валайкова.

Фёдор повернулся и увидел генерала, стоявшего с непроницаемым выражением лица.

«Да, впечатляет», – ответил он, подходя ближе.

Валайков кивнул в сторону тренировочной зоны. «Эти ребята знают, что делают. Настоящие профессионалы».

«Без сомнения», – согласился Мазиров. – «Но скажите, Пётр Васильевич, что вы намерены делать с этой силой?»

«Использовать её», – спокойно ответил генерал.

«Для чего?» – спросил Фёдор, сложив руки за спиной.

«Для поддержания порядка», – ответил Валайков, его голос звучал твёрдо, но без эмоций.

«И что вы подразумеваете под порядком?»

Валайков чуть повернул голову, его ледяной взгляд встретился с усталым, но твёрдым взглядом председателя.

«Порядок – это стабильность. Это контроль. Люди должны знать, кто здесь главный».

Фёдор слегка нахмурился. «Контроль и порядок – это не одно и то же, Пётр».

«Иногда это одно и то же, товарищ председатель», – холодно сказал генерал.

Мазиров вздохнул и посмотрел на горизонт, где солдаты выполняли команды.

«Я хочу построить союз, где люди будут жить без страха», – сказал он.

«Люди уважают только тех, кого боятся», – отрезал Валайков.

«Вы ошибаетесь», – твёрдо произнёс Мазиров. – «Если мы построим государство на страхе, оно разрушится. История это доказала».

Валайков слегка усмехнулся: «Тогда, может, пора переписать историю?»

Фёдор развернулся к генералу, его лицо было спокойным, но в голосе чувствовалась стальная решимость:

«История уже всё сказала. Она повторяется только тогда, когда её не слушают».

Пётр молча посмотрел на председателя, а затем медленно кивнул. «Время покажет, кто из нас прав».

Мазиров ничего не ответил. Он развернулся и медленно пошёл прочь, оставляя Валайкова на фоне поля, где солдаты продолжали тренироваться под его руководством.