Читать книгу Парни из Манчестера. Все под контролем - - Страница 15

Леон

Кэтрин странная. Она почти не говорит со встречи в аэропорту, а как только самолет взлетает, тут же сбрасывает обувь, поджимает под себя ноги и достает книгу на корейском с картинками, даже не глядя на него.

Леон понимает, что Тыковка в ней нашел. Тонкая, хрупкая, со своеобразным флером женственности… и да, объективно красивая. Как и многие кореянки: белая кожа, длинные гладкие волосы, легкая горбинка на носу. Правда, сложно представить себе их пару: Тыковка всегда был переполнен жизнью, она била из него фонтаном, расплескивая брызги на несколько футов вокруг. Кэтрин больше похожа на камень: за две недели, проведенные в соседних кабинетах, за время подготовки к поездке и даже на паре сложных встреч не показала ни одной эмоции.

К шестому часу перелета она наконец заканчивает с книгой и устраивается поудобнее, закрывая глаза и заворачиваясь в плед. Оставшиеся девять часов в воздухе Кэтрин спит: все-таки она очень странная. Ведет себя словно они случайные попутчики, а могла бы постараться хоть немного, чтобы найти общий язык. Тыковка в прощальном письме предлагал им подружиться, но для этого нужны взаимные шаги, а не только намерения Леона.

Мысли сами собой уносятся к Зои: в ответ на его последнее сообщение она прислала смеющийся смайл. Если в субботу не придет, насколько идиотом он будет выглядеть посреди «Пристанища»? Чушь, она не может не прийти. Ей любопытно, это ведь так просто и очевидно: хочешь заинтриговать принцессу – не атакуй ее и не будь навязчивым.

Скорее всего, она пришла в тему ради сабспейса. Был кто-то, научивший ее избавляться от стресса простым и даже приятным способом, не скатываясь в алкоголизм и не принимая прозак. Если бы это доставляло удовольствие, Леон и сам сейчас пошел бы к хорошей доминатрикс, чтобы на несколько минут избавиться от всего, что вертится в голове на повторе. Но, к сожалению, не его тема: он пробовал. Передача контроля другому человеку через десять минут привела к панической атаке, первой и единственной в жизни.

Когда самолет начинает снижаться – Леон едва не смеется от облегчения, ненавидит такие длинные перелеты, – он легко касается локтя Кэтрин, чтобы разбудить. Она мгновенно открывает глаза, скашивает их на его пальцы и аккуратно, но явно брезгливо убирает руку.

Охереть. Он делает столько шагов для примирения, и как она ему отвечает? Нашлась корейская королева, морда кирпичом.

– Мы снижаемся, – недовольно произносит Леон. – Необходимо поднять спинку сиденья и пристегнуть ремень.

– Виконт раньше работал бортпроводником? – с иронией в голосе интересуется Кэтрин.

– Прекратите использовать в речи мой титул.

– Разве вы его лишены?

– Нет. Но вы треплете его почем зря, не понимая значения, и это неуместно.

– Извините, мистер Гамильтон, – искривляет губы она, – больше вы не будете для меня виконтом.

Только Тыковка его так называл, причем с детства: маленький виконт. Даже когда отец был жив и Леон еще не носил этот титул. Тогда получалось так же иронично, но беззлобно и с какой-то долей уважения. Будто Тыковка тоже удивлялся тому, что аристократ оказался в государственной школе в Манчестере.

Кэтрин не сможет заменить ему брата, и пусть даже не начинает пытаться. Девушкам вроде нее не понять, через что они прошли, и никогда не достичь той же связи, какая была у них. Тыковка единственный, от кого можно было ничего не скрывать.

Впрочем, Леон собственноручно разрушил их связь. Вот что с ним на самом деле происходит: он впервые за пятнадцать лет остался совсем один. Человек, которого он считал младшим братом, хоть тот и был на три года старше, умер, вырвав из груди кусок души. Теперь на том месте дыра и она зудит, болит и требует отмщения.

И Леон даст ей это.

– Сейчас мы заселимся в отель, мне нужно три часа сна, – сухо сообщает он Кэтрин. – Прибытие в пять вечера, в Сеуле уже четверг. Встреча назначена на пятницу, на десять. Скорее всего, вас ожидает джетлаг, так что постарайтесь не проспать.

– Сегодня мы свободны? – хмурится Кэтрин.

– Да. Вы можете встретиться с членами семьи, если необходимо, или прогуляться по городу.

– Я не хочу.

Она почему-то накрывает ладонью предплечье, и этот жест кажется странным. В любой другой момент Леон зацепился бы за него, попробовал вытащить из Кэтрин хоть какую-то эмоцию, но сейчас он слишком устал. Веки тяжелеют, ему бы добраться до отеля…

– Как скажете. Лично я не упущу возможности посмотреть на старый город. Кстати, в пятницу после встречи вы тоже свободны.

– И у нас самолет в субботу, верно?

– Да.

– Зачем так долго? – угрюмо смотрит на него Кэтрин. – Мы могли бы вернуться в пятницу.

– Между длинными перелетами организму нужно восстановление. Так быстро возвращаться будет вредно. Вы, как врач, должны понимать.

Она отворачивается. Подружиться с ней? Невозможно. Тыковка, ну ты бы хоть инструкцию к своей жене оставил, что ли.

Это будет сложная поездка.

* * *

Три часа сна лучше, чем его отсутствие, но Леон все равно просыпается разбитым. Приходится даже принять ледяной душ: в Нью-Йорке сейчас… восемь утра. Если не встать, мозг поднимет его посреди ночи и к рассвету он снова потеряет продуктивность. Перелеты и джетлаг раздражают: за два дня организм не успеет адаптироваться, так что все время, проведенное в Сеуле, обещает быть адом.

Особенно с учетом Кэтрин Гибсон, которая всем своим видом показывает, как он ей неинтересен. Только она получила свой ключ от номера, не дожидаясь Леона, развернулась на каблуках и скрылась в лифте. Лишь бы не проспала: завтра им обоим нужно быть на высоте.

Взять с собой в важную поездку девушку, которая первый день в их бизнесе, на самом деле не самая умная идея, но это корейцы, и каждый раз, когда Леон с ними общается, он чувствует себя даже белее. чем в Америке, как будто слово «англичанин» выжжено у него на лбу клеймом. Единственный шанс добиться расположения этих националистов – привезти с собой еще одного корейца. Ну или кореянку.

В этом плане должность, которую он придумал для Кэтрин, звучит великолепно. Директор по развитию Кэтрин Гибсон… Как бы еще уговорить ее использовать в Корее девичью фамилию? Или хотя бы двойную.

Освежившись, Леон одевается и спускается в лобби: нужно поесть. Хорошо бы пройтись по окрестностям на ночь, нагулять здоровый сон. Да и в Сеуле он не был года два, даже немного скучал. Правда, с едой экспериментировать не хочется, поэтому он заходит в ресторан при отеле, надеясь, что сетевое заведение окажется хотя бы похожим на те, к которым он привык.

Пока миловидная хостес ведет его к свободному столику, Леон замечает в углу Кэтрин со стаканом сока перед ней. Будет невежливо сделать вид, что он ее не увидел, или она именно это и предпочла бы? На самом деле хочется побыть одному, но необходимо убедить ее хотя бы начать разговаривать: им еще работать вместе.

Замявшись, Леон останавливается, и в этот момент их с Кэтрин взгляды встречаются. Все, теперь точно будет невежливо.

– Минуту, – задерживает он хостес, – кажется, я вижу знакомую.

Лицо Кэтрин не меняет своего выражения, даже когда становится очевидно, что Леон собирается сделать.

– Не помешаю? – кивает на соседний стул он.

– Чувствуйте себя как дома, – пожимает плечами Кэтрин.

Тыковка сказал с ней подружиться. Подружиться. Не хамить. Лучше бы его последней волей было, чтобы Леон принял участие в экспедиции на Плутон.

– Вы успели погулять по окрестностям?

Кэтрин поднимает глаза от своего стакана и сдвигает брови.

– Нет. Как говорила раньше, мне не хочется.

Леон не удерживается от вздоха, на что получает удивленный взгляд. Она играет в собственную игру, довольно некрасивую, на его вкус. Поездка должна была вывести их из стрессовой ситуации и позволить пообщаться, но госпожа Гибсон предпочитает делать вид, что это просто неприятность, которую нужно пережить.

В конце концов, это путешествие к ней на родину. Можно буквально секунду благодарности?

– Кэтрин, тебе обязательно быть такой сложной? – задает он прямой вопрос.

На мгновение с ее лица слетает маска, и на нем появляется искреннее недоумение вперемешку со… злостью? Наконец-то одна настоящая эмоция!

– В письме, которое мне оставил Том, он попросил меня с тобой подружиться, – продолжает Леон. – И несмотря на то, насколько подозрительным выглядит ваш… брак, я искренне пытаюсь наладить наши отношения.

– Не нужно, – сухо отвечает Кэтрин, отводя взгляд.

– Я исполняю последнюю волю брата.

– Это необязательно.

– Для меня – обязательно. Именно поэтому я стараюсь, сижу тут перед тобой, едва ли не вытанцовывая, как клоун, а не таскаю тебя по судам, чтобы признать этот брак и все его завещание недействительным. Вот только знаешь, очень трудно дружить с кем-то односторонне. Так что не могла бы ты, пожалуйста, на час прекратить вести себя словно я вторгаюсь в твое личное пространство?

Кэтрин поеживается и морщится: манипуляция работает. Значит, с ней нужно грубо, напрямую. Господи, если бы Том познакомил их до своей смерти, обоим сейчас было бы легче.

– Я не хочу дружить, у меня и без тебя достаточно друзей, – наконец отвечает она. – Вообще не хочу, чтобы кто-то общался со мной из-за Тома. Не знаю, с чего ты взял, будто стараешься, пока ты только и делал, что оскорблял меня.

– Я пытаюсь нормально…

– Если это нормально, то у меня для тебя плохие новости, – жестко обрывает его Кэтрин. – У нас впереди семь, уже даже шесть с половиной месяцев, после которых я уйду из компании, и тебе не нужно будет вспоминать обо мне.

Леон не даст ей сбежать от работы, но пока миссис Гибсон не стоит об этом знать.

– И эти месяцы нам бы провести в здоровой коммуникации, – напоминает он.

– Тогда тебе стоило начать ее нормально. А ты обозвал меня голддигершей, помнишь? И до сих пор смотришь на меня как на помеху.

– Это не так. Просто ты появилась не в лучший период…

– Черта с два это не так. – Кэтрин окончательно теряет самообладание: она хватает стакан и залпом осушает его. – Ты оскорбляешь меня, угрожаешь судами, переживая исключительно о деньгах, которые я якобы получила незаслуженно. Том был прав насчет тебя: ты умеешь думать только о компании, а не о людях.

Она зря это сказала: Леон и сам за секунду переполняется яростью.

– И кто из нас голддигер, Леон? – выплевывает она. – Это не я пытаюсь отнять у тебя «Феллоу Хэнд», а ты делаешь все, чтобы «здоровая коммуникация», как ты говоришь, была невозможна. Будто только ты потерял Тома!

– Сомневаюсь в твоей способности понять меня, – наклоняется он, переставая соображать, что говорит, – ты вряд ли испытывала хоть каплю эмоций по отношению к нему.

– Заткнись.

– За все это время ты не пролила ни слезинки.

– Ты не будешь указывать мне, как скорбеть по умершему мужу! – кричит Кэтрин. – Иди на хуй, Леон Гамильтон.

Она настолько резко поднимается, что за ее спиной падает стул, и моментально вылетает из ресторана. Леон знает, он натворил дел, но сам парализован гневом. Боль разрывает его на части, особенно от ее злых слов «Том был прав насчет тебя».

Он что, действительно ей так говорил? Именно поэтому брат умолчал о своем раке и предпочел сказать Кэтрин и Гэри, а не Леону? Потому что считал, Леону это неинтересно? Тогда все намного хуже, чем можно было предположить.

– Виски. Чистый, двойной. И… – Леон пробегается глазами по меню на английском, – телятину.

Официант, едва успевший открыть рот, кивает и удаляется.

Если послушать Кэтрин, получается, что главный мудак во всей сложившейся ситуации – Леон. В попытках спасти компанию он упускает людей в ней. И в первую очередь упустил Тыковку.

Память услужливо подбрасывает их последние разговоры, и если не заткнуть ее, Леон сойдет с ума. Он залпом выпивает принесенный ему виски и тут же показывает официанту повторить.

Когда у Тома обнаружили метастазы и стадия рака перешла в терминальную, он пытался рассказать. Леон отлично помнит тот день: все не задалось едва ли не с начала месяца. Прогнозы, над которыми они с Джеком сидели почти весь декабрь, кричали о том, что новый продукт нужно выпустить не позже июня. Иначе прибыль не только пошла бы на спад, но и приблизилась бы к критической отметке.

Восемнадцатый год в этом плане стал катастрофой: они выпустили пару простых дополнений в апреле и остановились. Летом Тыковка отказался от идеи с бортовым компьютером. К осени выдал тот проклятый столик и исчез. Контракт с «Убером» в итоге подзакрыл дыру, но не остановил движение вниз. И вот в феврале, когда Леон понял, что их ждет еще одна неудача, он сам готов был разреветься.

Если бы он знал о реальном положении дел, заклеил бы себе рот и выслушал Тыковку, вместо того чтобы отчитывать. Гэри мог хотя бы намекнуть…

Снова покрутив пальцем, чтобы обновили рокс с виски, Леон запрещает себе винить в произошедшем Гэри. Не он создал в их братстве обстановку полной секретности. И не Кэтрин.

Это сам Леон придумал себе страшные тайны и перестал общаться с братьями как с родными. Управлять целой компанией оказалось сложнее, чем группой бандитов, и даже бизнес-школа не подготовила его к проблемам, которые всплывают теперь едва ли не каждый день.

Они пять лет на плаву, и это какое-то сраное чудо. Раз двадцать находились под угрозой уйти в минус, раза четыре – под угрозой полного закрытия. Леон осушает очередной рокс, не дожидаясь своей телятины, и вдруг понимает, что он устал.

Атлант расправил плечи? Это никому не нужно, особенно теперь. Больше нечего расправлять, нечего держать: они неизбежно катятся в пропасть.

Атлант нанес увечья. Себе, окружающим, каждому, с кем пересекался.

Кэтрин права: он херовый человек и вполне заслуживает ненависти в свою сторону. Из-за него Тыковка не получил поддержки, которая была ему нужна, и, скорее всего, это еще больше подкосило организм и дало раку победить. И что теперь делает Леон? Орет на его жену, которую Тыковка любил. Как будто это сможет его вернуть.

Телятину наконец приносят, но Леон не чувствует вкуса мяса. Он и вкус виски почти не воспринимает, просто закидывая в себя рокс за роксом. Как можно все исправить? Если, конечно, еще есть что исправлять: возможно, сейчас Кэтрин собирает вещи и к утру исчезнет из Сеула, оставив его одного лицом к лицу с другими корейцами.

Наверное, они тоже будут его ненавидеть. Леон поймет. Он заслужил.

Последний глоток. Он расплачивается и поднимается, чувствуя легкость в голове. Алкоголь, поначалу успокаивающий нервы, теперь действует наоборот: от тоски хочется вздернуться. Леон не может это так оставить, необходимо хотя бы попробовать изменить ситуацию. Они с Кэтрин живут в соседних номерах, это он запомнил.

Лифт поднимается невероятно медленно, словно заставляет его передумать. Поговорить завтра на чистую голову, объяснить Кэтрин – он не имел в виду то, что сказал; хоть это и ложь. Он так и думал, просто… Тыковка же в ней что-то нашел. Он ее любил. Почему тогда нельзя и Леону попробовать посмотреть на нее чужими глазами?

Нет, завтра поздно. Она и правда может исчезнуть.

Собраться, поправить одежду, подойти к нужной двери. Леон заносит руку, чтобы постучать, но останавливается на полпути. Соберись, нюня. Это что еще за новости?

Он стучит, но не слышит шагов по ту сторону двери. Стучит снова, пока не начинает по-хамски барабанить обеими руками.

Когда дверь открывается, Леон тут же осознает: он не просто херовый человек, он – полное дерьмо. Кэтрин стоит перед ним в серой футболке с Бэтменом, опухшая и с покрасневшими от слез глазами. И это футболка Тыковки.

– Что тебе нужно, Леон? – с отчаянием спрашивает она.

– Я пришел извиниться.

Сейчас, да и за все время, это самое искреннее, что он говорил. Кэтрин кивает головой, приглашая его внутрь, и закрывает дверь, так и оставшись рядом с ней.

– Извиняйся, – предлагает она.

Леону тут же становится неловко. Пьяный кураж выветривается лишь от ее острого взгляда. Футболка с Бэтменом… Заплаканное лицо… Даже растрепанные волосы говорят об одном: он застал Кэтрин в худший момент.

– Я был не прав, – с трудом произносит Леон. – Прости.

– Это все?

Она шмыгает носом, и Леон едва подавляет в себе желание обнять ее и успокоить. Он не привык общаться с плачущими женщинами.

– Я не должен был обзываться и хамить. Нужно было начать диалог с тобой по-другому.

Он звучит как школьник. Кэтрин выпрямляет плечи и открывает рот, чтобы ответить, но вдруг качает головой и кивает на диван посреди номера.

– Садись, – приказывает она и опускается на краешек сама.

Леону еще более неловко: он оглядывается на дверь, но раз потратил пенни, доставай и фунт. Обещал себе помириться с Кэтрин, и вот он, шанс.

– Ты уверена, что хочешь меня сейчас видеть?

– Уверена, что нет, – закрывает глаза Кэтрин. – Но раз ты сам пришел, ладно. Сегодня у меня специальная акция: задавай любой вопрос о наших отношениях, я готова ответить.

В голове взрывается десяток вопросов, и приходится взять паузу, чтобы их упорядочить. Молчание затягивается, и Леон даже поднимается, пытаясь заполнить его хотя бы движениями.

– Давай выпьем, – предлагает он. – У нас же есть рум-сервис?

– Достань мне содовую из мини-бара, я не пью. И… пожалуй, себе тоже.

– Мне бы…

– Содовую, – настойчиво повторяет Кэтрин. – Судя по качке, ты уже отлично набрался.

– Ты не видела меня действительно пьяным, – успокаивает ее Леон.

В мини-баре он берет бутылку содовой для нее и пиво для себя. Разговор может оказаться даже сложнее, чем предыдущий: Леон собирается узнать о той части жизни Тыковки, о которой не догадывался.

– Расскажи, как вы познакомились.

– Все просто: он пришел ко мне на консультацию и сразу позвал замуж. – Кэтрин впервые за время их общения расплывается в улыбке. – Я, конечно, отказалась.

– Ты давно работаешь онкологом?

– Работала. Нет, это был первый год, но я проходила резидентуру там же. Клиника при Колумбийском университете.

– Если ты отказалась… как тогда вы поженились?

Кэтрин коротко и емко описывает их историю: встретились в баре, Тыковка шантажом вытащил ее танцевать, а потом угрожал заведующей отделением, что уйдет, если ему не сменят лечащего врача. В глазах напротив появляется мягкость и ностальгия, и Леон держится из последних сил, не поддаваясь слабости: каждое слово, каждая теплая улыбка капают едкой кислотой на сталь внутри.

Тыковка отвез Кэтрин на Ниагарский водопад. Они поженились в Вегасе в розовом «кадиллаке» и с жирным Элвисом – она показывает фотографию на телефоне. Вместе были в Германии, вместе познакомились с ребятами из концерна. Здесь, в Сеуле, сделали парные татуировки.

Это правда. Леон по собственной глупости пропустил огромный кусок жизни брата и сейчас только больше ненавидит себя за то, что мог быть с ними в некоторых моментах. Если бы знал, если бы не вел себя как зацикленный на корпоративных успехах мудак и выслушал Тыковку хоть раз.

– Прости. – Кэтрин что-то замечает в его лице и сама закрывается. – Не хотела принести боль.

– Я… – осекается Леон. Похоже, лицо выдало его. Сто лет такого не случалось. – Пожалуйста, продолжай. Хочу все знать.

Пиво заканчивается, и он поднимается за вторым. Кэтрин вновь отказывается пить: она старается говорить ровно, но в конце концов Леон замечает, что в уголке глаза у нее поблескивает слеза.

– Стоп, – командует он. – На сегодня воспоминаний достаточно.

Открыв бутылку зубами, молча переваривает услышанное. Что же, он был лютым долбоебом, когда лез к Кэтрин с тупыми обвинениями. Она не охотница за деньгами, не пыталась соблазнить бедного Тыковку и вообще не такая ужасная.

В этой хрупкой девушке просто хранится огромная сила духа. И только теперь, на диване в сеульском отеле, после сложного перелета и еще более сложного разговора, она позволяет себе маленькую слабость: боль во взгляде и крохотную слезинку в уголке глаза.

– Как ты держишься? – вдруг спрашивает Леон. – Почему вообще так держишься?

– А что мне делать? – удивляется Кэтрин. – Ты бы предпочел, чтобы я не могла из дома выйти?

– Я без претензий, – сглатывает пиво он. – Чего ты как еж?

– Тебя не понять, – вздыхает она и наконец садится поглубже на диван, обнимая руками живот. – Я как еж, а кому-то для нормального разговора нужно напиться.

– Есть такое, – хмыкает Леон и протягивает руку. – Ну что, еж, миримся?

– Только если ты перестанешь так меня называть.

Кэтрин отвечает на рукопожатие. У нее маленькая ладонь и тонкие хрупкие пальцы, но удивительно серьезный взгляд. И впервые за все время их знакомства они и правда могут просто разговаривать, а не звенеть яйцами. Леону не хочется уходить: с ней хорошо и спокойно. А еще сейчас со всем, что он узнал, особенно страшно оставаться одному.

– Последний вопрос, – тянет время он. – Почему семь месяцев?

– Прости? – удивляется Кэтрин. – О чем ты спрашиваешь?

– Ты сказала, что готова работать семь месяцев. Не год или полгода.

Если она и правда знакома с ребятами из концерна, это может помочь. Кажется, Леон, пытаясь придумать для нее работу, верно попал.

– Скоро все равно станет очевидно, – вздыхает Кэтрин. – Я беременна.

Можно будет попробовать с тем самым столиком съездить в Германию: образцы уже готовы и утверждены, а им все равно пора выходить на новые рынки… Стоп, она что?!

Леон подрывается с места, резко разворачиваясь на пятках. Для осознания ее слов приходится несколько раз повторить их про себя.

– В каком смысле беременна? – уточняет он на всякий случай. Вдруг послышалось.

– Ты в порядке? – спрашивает Кэтрин. – В каком смысле женщины могут беременеть?

– Том знал? – вырывается у Леона против воли.

– Нет, – мрачнеет она. – Я не успела сказать. Гэри тоже не знает. Никто не знает, кроме моей подруги Хейли и родителей.

Так-так. Беременность означает, что у Кэтрин будет ребенок и это будет ребенок Тыковки. Логично, такое случается у людей, которые спят вместе, а они даже были женаты. Понятно, откуда взялась беременность. Единственное, что Леону совершенно непонятно, – что ему с этим делать. Поскольку детей в его мире не было, то и планов на них тоже не появлялось.

И вот теперь Тыковка мертв, его жена беременна и с этим нужно что-то делать.

– Через семь месяцев ты родишь? – задает тупой вопрос Леон.

– Планирую.

Он невольно отшатывается, и Кэтрин снова закрывается: лицо сковывает бесстрастная маска, а руки грозно скрещиваются на груди.

– Мне нужна секунда, – просит Леон, – осознать.

– Как хочешь.

Паника неуместна: сейчас Кэтрин необходима помощь, а не его истеричные попытки принять происходящее. Леон оглядывается назад, словно там стоит Тыковка, который с осуждением смотрит на них. И он был бы прав, конечно, просто… А что люди делают с беременными женщинами?

Взгляд падает на расческу, оставленную на тумбе, и решение само прыгает в руки.

– Иди ко мне, – командует Леон, взяв расческу.

– Что ты делаешь?

– Что умею. Просто доверься.

Он сам обходит диван и становится позади Кэтрин, неловко морщась. Это поможет им обоим: девушки расслабляются, когда им расчесывают волосы, а Леону обычно подобные действия помогают расставить мысли по местам.

– Ты начинаешь меня пугать, – произносит она.

– Чш-ш-ш, – отвечает он успокаивающе, – сама увидишь, как это хорошо.

– Вот сейчас еще больше.

Кэтрин оборачивается через плечо, окидывая его таким странным взглядом, что становится понятно: без объяснений не обойтись.

– У тебя волосы спутались, – осторожно поворачивает ее обратно Леон. – Давай я помогу. Доверься, пожалуйста, станет легче.

– Ты точно двинулся, – вздыхает Кэтрин.

Он снимает резинку с хвоста и надевает себе на руку. Длинные и тяжелые волосы шелком проскальзывают между пальцев, и когда он принимается аккуратно, прядь за прядью прочесывать их, не видя лица самой Кэтрин, мысли постепенно успокаиваются.

– Значит, так, – рассуждает он вслух, – больше никаких долгих перелетов. Возвращаемся домой, и ты остаешься в Нью-Йорке до родов.

– Леон, беременность не болезнь.

– Это вредно для ребенка, – отрезает он, подхватывая прядь снизу, – сама должна понимать.

Ему почти слышно, как Кэтрин закатывает глаза.

– Не спорь, – предупреждает Леон. – Теперь скажи, что у тебя со страховкой.

– Том хотел включить меня в свою, но…

– У нас есть в пакете, – перебивает он. – Вернемся, займись документами, надо было сразу сказать. Как у акционера и топ-менеджера компании, у тебя будет такая же страховка.

– Когда это я успела стать топ-менеджером? – с иронией переспрашивает Кэтрин.

– Ты директор по развитию, когда это ты перестала им быть?

Стоило дать задачу по ее страховке сразу же, но откуда ему было знать? Леон пальцами разделяет маленькую спутавшуюся прядку, но Кэтрин вдруг задирает голову и смотрит ему в глаза.

– Я думала, должность – это чистая формальность. Чтобы ты мог объяснить остальным мое присутствие на ключевых встречах.

– В следующий раз думай лучше, – отвечает он. – И не мешай мне.

– Сейчас или вообще?

– Философский вопрос, миссис Гибсон. – Леон мягко заставляет ее вернуть голову в исходное положение. – Дальше: составь список того, в чем тебе нужна помощь. Все, что должен был сделать Тыковка.

– Ты же не собираешься его заменить?

– Конечно собираюсь, – серьезно отвечает Леон. – Я потерял брата и теперь точно не планирую потерять его ребенка.

– Ну тогда предлагаю тебе держать меня за руку на УЗИ, а также присоединиться к группе поддержки готовящихся к родам, – хмыкает она.

– Если нужно, – Леон наклоняется к ее уху, – буду и на родах.

– Иди к черту.

– Тебе просто нравится посылать меня в разные места?

– Что не так? Думала, ты привык за время жизни в Манчестере.

– Нет, Кейт, – невольно улыбается он, – в Манчестере я привык совсем к другому. Наоборот, там сложно было найти человека, который осмелился бы меня послать.

– Страшный глава преступной группировки Леон Гамильтон.

Точно, это жена Тыковки. Вряд ли братишка смог держать что-то в секрете от нее.

– А вот о таком лучше не трепаться, – предупреждает он.

– Думаешь, в лампе прослушка? Или… сразу проверь расческу. ФБР сто процентов сейчас внимает с радостью. А то бедные агенты, наверное, уже уснули, пока мы с тобой тут о родах…

– Ты поняла, о чем я.

Леон откладывает расческу и бездумно разделяет копну волос на три части, начиная плести косу.

– Давай договоримся, – предлагает он. – Любая помощь, которая нужна. Абсолютно любая. Без стеснения, без «взрослая девочка, справлюсь сама», без геройства. Ты просто звонишь мне, неважно, днем или ночью, поняла?

Кэтрин замолкает, не мешая ему закончить начатое. Итак, у них будет ребенок, а значит, хоть какая-то часть Тыковки вернется в этот мир. Удивительные все же создания эти женщины: от них бывает миллион проблем, но только они способны заполнить зияющую черную дыру в душе. Иногда самыми неожиданными путями. Леона накрывает волна счастья: все снова будет на своих местах. На новых, совсем по-другому, но будет ведь!

Когда он заканчивает и перевязывает конец косы резинкой, Кэтрин снова откидывает голову назад.

– Ты сейчас серьезно? – спрашивает она.

– Абсолютно.

Леон наклоняется и, ведомый удивительным чувством радости, прижимается губами к ее лбу.

– У тебя теперь три новых брата, – обещает он. – И мы не оставим вас одних.