Читать книгу Сказочки деревни Дедово - - Страница 8

1

Голубого цвета ветровка, из-под которой виднелись замшевый пиджак и рубашка в клеточку, по-модному потёртые джинсы, чёрного цвета туфли, одна из которых имела каблук немного выше, чем другая, для того чтобы при ходьбе была незаметна хромота. Дополняли этот «живой портрет» трость в руке и сумка рядом с ногой. Дед Тимофей стоял на остановке и поджидал трамвая. Конечно, вся эта одежда была не новой, хотя и прилично выглядела. Одевали деда Тимофея в магазине под вывеской «STOKSecondHand. Товары из Европы». Когда внучка прочитала ему название «STOK», в его голове возникла ассоциация со словами «сточные воды». Но это не важно. Важным было то, что он себя неуютно чувствовал в этой одежде. Да и в деревне она не очень-то и нужна. Непрактичная: куда в ней пойдёшь? А вот туфли – в мастерской у одной заменили фабричный каблук на удлинённый – и к телу, и к душе подошли. Только жалко будет в деревне после дождя ими грязь месить.

Наконец-то подошёл трамвай, остановился, открылись двери, и дед Тимофей, ухватившись одной рукой за поручень, в другой руке держа трость и сумку, поднялся в салон, сел на свободное место (час пик уже прошёл), приобрёл билет, облегченно вздохнул и тихо сам себе шепнул: «Вот и всё… До-мой… В Дедово…».

Он уже два месяца как находился в городе, в областном центре, в котором раньше бывал где-то лет пятьдесят пять тому назад, когда призывался в армию. Позже бывать там как-то и надобности не было, да и в деревне хорошо. А вот – пришлось быть, теперь – возвращение домой.

Новый трамвай медленно полз по рельсам, тихо постукивая на стыках и так приятно покачивая, что голова деда Тимофея стала падать ему на грудь и как будто куда-то уплывать, растворяясь в небытии, где во времени всё едино – прошлое перемешивается с настоящим, и события давно минувших дней сами по себе, без вызова, встают перед глазами…

Мы оставим пока деда Тимофея в его блужданиях в небытии и попробуем сами восстановить события, приведшие его в город.

…«Господи! Опять холодом дует ветер. Кабы с ног не снёс да хворь не поймала бы…», – ворчала про себя Мария, жена деда Тимофея, направляясь в сторону бани, стоявшей в самом конце огорода. Под мышкою левой руки держала полотенце и чистое белье, правой рукой опиралась на сучковатую палку. Шла, медленно переставляя ноги, чтобы не поскользнуться на мокрой дощатой дорожке. Проходя мимо стоявшего в задумчивости деда Тимофея, тихо попросила:

– Слышь, Тимоша, я когда погреюсь, помоюсь, минут через сорок, встреть меня у бани, чтоб легче мне было дойти…

– Ага, хорошо, Машенька. Только, когда выйдешь из бани, ты подойди к дому, постучи в окно, и я выйду, встречу, – в глубокой задумчивости ответил дед Тимофей и, повернувшись, пошёл в сторону дома, бормоча себе под нос: «Бесконечность плюс бесконечность равно… ничего?».

Жена так и осталась стоять на месте, переваривая ответ деда. Нет, на всякие его философские «бесконечности» она уже перестала обращать внимание, привыкла за столько лет супружеской жизни, но она никак не могла понять, что же всё-таки с её встречей: то ли ждать деда, то ли нет. Пока она стояла гадала, налетел холодный ветер, и под его давлением Мария мигом оторвалась от «бесконечностей» деда Тимофея и ускоренными шагами очутилась у двери бани.

Прогрелась, помылась, оделась, вышла из бани – деда Тимофея нет. «Опять его нелёгкая прихватила: затерялся в мыслях», – без злобы проворчала Мария и замедленными шагами побрела против ветра в сторону дома.

Вечером у Марии начался сильный жар. Через некоторое время дед Тимофей, почуяв что-то очень и очень неладное, со всей скоростью, насколько позволяла его хромая нога, помчался по неосвещённой улице к старой травнице Матвеевне. Дед даже не замечал мимо пробегающих домов и среди них ещё пока добротного, но с заколоченными окнами и дверью, бывшего фельдшерского пункта, осиротевшего после увольнения всеми уважаемого фельдшера Петровны, павшей жертвой тупой оптимизации расходов, проведенной конторой здравоохранения. Чины из этой конторы говорят, что медпункт не положен, людей мало осталось, деревня лет через пять умрёт. Но они не спросили: хочет ли помирать деревня?

И это по вине конторы сорвалось выполнение национального проекта по демографии в отдельно взятой российской деревне: молодые парни, наряду с этой и другими причинами, стали покидать её, а некоторая девичья часть решила пока не рожать, так как рожать приходилось ехать за триста километров, через два района, по причине закрытия родильного отделения в своем – просто никому не хочется трястись по бездорожью (да не дай Бог, ещё со слабым здоровьем, того и гляди по дороге помрёшь!) или от тряски по дороге родить.

Может, есть надобность под вывеской этой конторы повесить табличку с надписью, как в рекламах лекарств по телевидению: «Имеются противопоказания к применению… Не является лекарственным средством.»?

Конечно, чиновникам легче возводить крупные больницы, в том числе и родильные центры, оснащённые современной медицинской техникой, чем строить нормальные дороги, открывать обычные родильные отделения в местных больницах, чтобы не возить рожениц за триста километров. Да и возить опасно: некоторые автомашины с красными крестами, торжественно дарённые властями, через два-три года от сельских дорог сломались, а часть от начала кое-как дошли только до гаража и там нашли место покоя.

Поэтому иногда можно было увидеть девчат, идущих по протоптанной дорожке к калитке задней стороны двора Матвеевны. Если понаблюдать за двором Матвеевны ночью. Через калитку передней стороны двора Матвеевна ходила к роженицам и к другим больным, если такие были и звали её.

А старики потихоньку уходят, может, даже и счастливыми, что не знают, чем болели и от чего умирают. Медика-то никакого нет, да и лекарств тоже.

Скорая помощь из районного центра, который находится за сто километров от деревни, из-за распутицы может не успеть доехать до больного. Поэтому старики спокойно, по-философски, относятся к вопросу жизни и смерти: кто выздоровеет, тот и выздоровеет, а кто помрёт, ну так – чему быть, того не миновать. Всё равно все мы там будем: кто раньше, кто позже.

…Очутившись у дома Матвеевны и зная, что калитка никогда у неё не закрывается, толкнул её и, пыхтя от усталости, дошёл до двери дома. Через неё вошёл в неосвещённые пристроенные к дому сени, кое-как нащупал дверь, ведущую внутрь дома, рванул её на себя, вошёл в слабо освещённую комнату, увидел Матвеевну, которая деревянной палочкой что-то в чашке мешала и, собрав последние силы, задыхаясь, из глубины души стал выкрикивать:

– Матвеевна… Маша… плохо ей… умирает… помоги!

– О Господи! – простонала Матвеевна, повернулась к образам, перекрестилась и с волнением спросила: – Что с ней?