Читать книгу Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - - Страница 8

В своих рукописях Леонардо почти не оставил воспоминаний о детстве и об отношениях со столь неординарной матерью, в значительной степени повлиявшей на формирование его характера и личности.

Лишь много лет спустя, примерно в 1505 году, на полях листа, посвященного полету птиц, он записал «раннее воспоминание», первое в своей жизни: «Пишу здесь пространно о коршуне как о предначертании судьбы, ведь самое раннее детское воспоминание мое – о том, как к моей колыбели слетел будто бы коршун и, сунув мне в рот свой хвост, многократно тем хвостом шлепал по губам»[37]. В тосканских холмах коршун встречается часто, это не слишком крупная хищная птица. Леонардо с восхищением наблюдает за его полетом, надеясь почерпнуть кое-какие детали для создания летательного аппарата. Благодаря мощным крыльям и, прежде всего, широкому хвосту коршуны имеют обыкновение кружить высоко в небе темным пятнышком, очерченным лучами полуденного солнца, чтобы затем камнем рухнуть вниз, застав свою маленькую жертву врасплох.

Перед нами больше чем просто воспоминание – это игра воображения, сон наяву, символическая реконструкция своего темного происхождения, любовной истории собственной жизни. Но кто в таком случае коршун? И что за хвост, проникнув в рот ребенка, принимается шлепать его по губам? Олицетворение любви – или насилия? Однозначного ответа быть не может, грезы и воспоминания здесь сливаются воедино: Катерина, в первые годы кормившая сына грудью, вынужденная разлука с ней и порожденная этим травма, незаживающая рана в душе того, кто никогда не сможет назвать эту женщину матерью или мамой, никогда не сможет признаться, к какой семье принадлежит на самом деле. Кроме того, в представлениях того времени, в бестиариях и сонниках коршун – фигура недобрая: это аллегория зависти, предзнаменование смерти родителей. А уж рождение под знаком коршуна явно не сулит великого будущего.

С кем Леонардо провел детство? Согласно флорентийскому праву, сын рабыни наследует положение отца, то есть рождается свободным, а отец обязан содержать его и дать соответствующее образование. Однако сер Пьеро пока не в состоянии этого сделать, ведь его карьера во Флоренции только начинается.

Весной 1453 года он поспешно женится, даже не истребовав приданого, на Альбьере, шестнадцатилетней дочери чулочника Джованни Амадори, человека богобоязненного, последователя блаженного Джованни Коломбини, основателя ордена иезуатов. По сути, Альбьере и из дома-то выходить не пришлось, поскольку молодожены, не имея собственного жилья, поначалу ютились в крохотной комнатушке в доме Амадори в Борго-де-Гречи, в глубине виа Нуова ди Сан-Ромео (ныне – виа деи Магалотти), но вскоре сняли домишко неподалеку, на улице, теперь носящей имя виа Боргоньона, а в те времена звавшейся виа де Вергоньози.

О том, чтобы взять к себе Леонардо, Пьеро даже не думает. Успешно избежав серьезных юридических последствий, грозящих виновному в совращении чужой рабыни, он должен позаботиться о себе и своей новой семье. Тем не менее ответственность свою Пьеро осознал и сделал все, что посчитал справедливым исходом: устроил переговоры между Джиневрой, Донато и Франческо, спас Катерину от рабства, добившись ее освобождения, потом перевез в Винчи и даже нашел бедолагу ей в мужья, да и самого Леонардо уберег от печальной участи в сиротском приюте. Теперь же мальчику, вверенному заботам бабушки с дедом и любовному попечению матери, предстояло оставаться в Винчи.

Катерина, что вполне естественно, по-прежнему кормит маленького Леонардо грудью, да и в дальнейшем останется его главной эмоциональной привязанностью. Так что нет никаких сомнений, которое из двух своих пристанищ, сумрачный дедов дом в Винчи или материнский в Кампо-Дзеппи, где двор всегда полон детей и животных на вольном выпасе, он предпочитает.

Но на каком языке мать поет ему колыбельные перед сном? Что рассказывает о своем происхождении, о сказочных местах, где родилась: может, старинные предания о легендарных героях-нартах и своем затерянном в горах народе, сказания о священных горах, подпирающих небо, о могучих силах природы, громах и молниях или бурлящих реках, о грозных речах богов, обращенных к людям? Как учит уважать и почитать нашу общую истинную мать, природу, и жизнь всех ее созданий? Как передает сыну собственное неутолимое стремление к свободе?

В другом доме, у деда Антонио, мальчик много общается с дядей Франческо: в 1452 году тому едва исполнилось шестнадцать, он «сидел в доме и ничего не делал». Франческо стал для Леонардо практически старшим братом, вечным товарищем по играм, и имя это, пускай в шутливой форме, нередко встречается среди его более поздних, уже юношеских записей[38].

Леонардо также часто навещает Пьеро ди Бартоломео Паньеку, приходского священника той самой церкви Санта-Кроче, где был крещен. В таинственном полумраке церкви происходит и первая встреча мальчика с искусством: деревянной статуей Марии Магдалины, созданной монахом-камальдолийцем Ромуальдо да Кандели в 1455 году по заказу монны Нанны ди сер Микеле Точчи да Винчи, ярким женским образом, впечатляющим наготой плоти, умерщвленной постом и покаянием, а ныне прикрытой лишь длинными волосами.

Кроме того, раннее становление мальчика подпитывается самыми разными литературными произведениями, в устной форме звучащими в ходе уличных инсценировок, с церковной паперти или дома, долгими зимними вечерами у очага: рыцарскими балладами, житиями святых, площадными остротами, анекдотами, пословицами и, прежде всего, сказками и баснями о мире природы, о животных и людях, этих вечных отражениях друг друга, чередой повторяющихся событий и премудростей с ясной и четкой моралью.

Дед Антонио знакомит Леонардо и с еще одним понятием, совершенно чуждым миру матери: письменностью. Купец, потомок нотариусов, он прекрасно знает, насколько важно все записывать, и лично обучает мальчика азам: ведь того, что не запишешь, и не существует. Оказывается, бумага служит не только для того, чтобы, скомкав, играть с ней, как с мячиком, или бросать в очаг и смотреть, как она горит. Впервые в жизни перед Леонардо предстает нечто, называемое «книгой», – предмет, состоящий из согнутых пополам листов бумаги, вложенных друг в друга и сшитых или «связанных» между собой. Возможно, первой «книгой», которую старик показал внуку, чтобы научить его ценить искусство письма, чтобы усадить читать вслух и выводить, буква за буквой, собственное имя, Лионардо, как раз и был тот самый нотариальный протокол сера Пьеро ди сер Гвидо, где Антонио записал несколько строк на память о его рождении.

Именно с этого документа и других дедовых бумаг (какого-нибудь давнишнего, еще испанских времен, делового письма, реестра счетов или, скажем, портулана – морской навигационной карты, а то и свитка на арабском или иврите), а может, даже настоящей книги для чтения, путаного и разнородного сборника стихов, рассказов и молитв, переписанного самим Антонио типичным почерком его социального класса, меркантеской[39]; с бумаг и книг священника, крестившего мальчика, а в 1448 году получившего наказ пистойской курии: «Поручить приходскому отцу Пьеро Паньеке переплетать книги»[40]; с приходских книг с записями о крещении маленький Леонардо открывает для себя волшебство чтения и письма, голоса и слова, которые, воплощаясь в каплях темных чернил, наносимых пером на бумагу, становятся знаком и буквой. Именно в этот момент он начинает сознавать силу и важность пера и бумаги, социальную и культурную дистанцию, разделяющую тех, кто этой властью обладает (его дед, отец, священник), и тех, кому она недоступна (его мать Катерина). Именно в этот момент пытается писать сам: поначалу следует за дедом, подражая почерку и приемам Антонио, но вскоре изобретает собственный способ (то есть, будучи левшой, мысленно переворачивает изображение, записывая буквы справа налево).

Вот же странная манера: писать задом наперед, будто на иврите или арабском! Чтобы прочесть этот почерк, без зеркала не обойтись. Кое-кто уже поглядывает подозрительно: не зря ведь говорят, что левая – рука самого дьявола.

Ничего подобного. Для левши, к тому же не скорректированного самоучки, такой способ видится вполне естественным. Личной, неповторимой формой самовыражения, которой суждено сопровождать Леонардо на протяжении всей его жизни.

Впрочем, задолго до того, как начать писать, мальчик осознает, что у него есть выразительный инструмент, куда более непосредственный и эффективный, нежели устное или письменное слово.

Привыкнув часто оставаться в одиночестве и развлекать себя самостоятельно, будь то в городском доме, в огороде или в Кампо-Дзеппи, куда он убегает повидать Катерину, Леонардо развивает в себе необычайную наблюдательность, из которой, в сочетании с богатым воображением, проистекает и способность к творчеству. Вероятно, он рисует всем, что попадет под руку, углем, обломком ракушечника или мелом, и везде, где только получится: не на драгоценной бумаге, конечно, чтобы не сердить деда, а на доске, гладком камне, оштукатуренной стене, мокрое пятно на которой напоминает контур фантастических гор или далеких облаков.

Воображение и страсть к рисованию он перенимает у матери, ведь именно это искусство помогало ей, говорящей мало и не слишком хорошо, находить общий язык с окружающими. Еще в детстве Катерина научилась воспроизводить на ткани облик растений и животных, вручную обрабатывать кожу, как это делают все народы Кавказских гор; а уже в Венеции, будучи юной рабыней, создавала в златоткацкой мастерской поразительные парчовые орнаменты.

Рисование – вот способ, придуманный Леонардо, чтобы восстановить связь с реальностью и окружающим миром: овладеть обликом каждого предмета, каждого живого существа – или, по крайней мере, обрести иллюзию овладения ими, их жизнью и душой. А истинным его учителем, наряду с матерью, стала природа; и даже больше, чем учителем, – верным спутником во всех забавах и приключениях. С ней наедине Леонардо проводит раннее детство, кипучее, полное мечтаний и обещаний, предсказаний и ожиданий. А тучи на горизонте уже обещают неистовые душевные бури, вроде тех, что ребенок наблюдает с холма, спускаясь к долине Арно, могучие явления природы, одновременно пугающие и завораживающие: ураганы, наводнения, громы и молнии.