Читать книгу Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - - Страница 9

Катерина, дед Антонио и бабушка Лючия, дядя Франческо, позже – младшие сестренки и братишка в Кампо-Дзеппи, тот же Аккаттабрига, ворчливый, но добрый… Все детство Леонардо в Винчи отсутствует лишь его отец. У сера Пьеро хватает других забот. Теперь, когда он обрел некоторую известность и положение, его основное место работы – флорентийская Бадия.

Бадия, бенедиктинский монастырь Санта-Мария, была недавно перестроена великим португальским аббатом-гуманистом Гомешем Эанешем, «блаженным Гомецио», при котором снова расцвела библиотека, а юридическое управление было поручено адвокату и правоведу Томмазо ди Якопо Сальветти, жившему неподалеку, на виа Гибеллина.

Стратегически Бадия расположена выгоднее некуда: прямо напротив Палаццо дель подеста, нынешнего Барджелло, совсем недалеко от центра политической власти – Палаццо делла Синьория, цеха нотариусов на виа дель Проконсоло и канцелярских лавок, предоставляющих этим самым нотариусам, писцам и советникам все необходимые для работы материалы: бумагу, пергамент, чернила и чернильницы, перья и пеналы.

Поначалу борьба за будущее стоила Пьеро немалых жертв. Он был вынужден надолго уехать в Пизу, а после работал на далеко не всегда респектабельных клиентов: старых ростовщиков и спекулянтов, вроде Ванни и Донато, вдов и банкротов, споривших о каждой мелочи. В отличие от многих коллег, воротивших от подобной публики нос, он не гнушался составлять документы для еврейских купцов и банкиров и со временем стал доверенным нотариусом всей еврейской общины во Флоренции, Эмполи и их окрестностях. А между тем мало-помалу вошел и в круг богатейших купеческих семей, вовлеченных в дела Синьории.

Начиная с 1453 года сер Пьеро регулярно составляет договоры для Ланы, цеха шерстяников, и Торгового суда. В Палаццо делла Синьория он теперь как дома, хотя нотариусом этого всемогущего совета будет назначен только один раз и всего на два месяца, в марте-апреле 1485 года.

Особняком среди его клиентов стоят многочисленные женские и мужские монастыри. Впечатляет даже сам их перечень, особенно если учесть, что в то время религиозные учреждения были основными заказчиками в мастерских художников – момент, который станет решающим для внебрачного сына нотариуса и его будущего. Разумеется, первыми в этом перечне идут бенедиктинцы: монахи флорентийской Бадии, монахини из Санта-Бриджида-аль-Парадизо и Сант-Аполлонии; следом – картезианцы Чертозы Сан-Лоренцо на горе Акуто; регулярные каноники святого Августина из Сан-Донато в Скопето; валломброзиане из Пассиньяно и Сан-Сальви с валломброзианками из Сан-Джованни-Евангелиста, что за воротами Порта-Фаэнца; оливетанцы из Сан-Миниато-аль-Монте и Сан-Бартоломео, иначе Монтеоливето; иезуаты из Сан-Джусто; камальдолийцы из Сан-Сальваторе-ин-Камальдоли; сервиты из Аннунциаты; доминиканки-обсервантки из Сан-Пьетро-Мартире у ворот Сан-Пьер-Гаттолино, нынешних Порта-Романа; клариссинки из Санта-Мария-а-Монте… И на этом список, естественно, не заканчивается.

В 1462 году, после смерти деда Антонио, приходит черед Пьеро взять на себя бразды правления семьей. Именно тогда он и принимает важнейшее решение: перевозит в город свою мать Лючию, брата Франческо и сына Леонардо.

Для брата Пьеро тотчас же находит жену и работу, все в том же доме Амадори: Франческо женится на младшей сестре Альбьеры, Алессандре, и берется за то же чулочное ремесло, что и его тесть. Места в доме Амадори в Борго-де-Гречи или домике поменьше и потемнее, на виа де Вергоньози, не хватает, и Пьеро с Альбьерой, взяв с собой бабушку Лючию, Франческо, Алессандру и Леонардо, снимают новое жилье – в палаццо на пьяцца ди Парте Гуэльфа, напротив небольшой церкви Сан-Бьяджо, иначе Санта-Мария-сопра-Порта, где располагается правление цеха менял. Однако последующие годы оказываются печальными и тяжелыми.

Бедняжка Альбьера, потерявшая в 1463 году первую дочь, Антонию, попыталась снова подарить Пьеро наследника, но умерла родами и 15 июня 1464 года была похоронена тут же, в Сан-Бьяджо, рядом с малышкой Антонией.

Мы можем только догадываться, какими оказались первые впечатления десятилетнего Леонардо, приехавшего во Флоренцию вместе с бабушкой Лючией и дядей Франческо. В ясные дни с вершины Монт-Альбано ему уже приходилось видеть высящийся на фоне далеких гор купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре, который флорентийцы по привычке звали Санта-Репаратой. Вспоминая рассказы деда, мальчик не раз воображал отцовский город, каковым была для него Флоренция. Город чужой, разлучивший Леонардо с родным краем, с Винчи, с природой. И прежде всего – с Катериной, которую ему и матерью-то называть не разрешалось.

Впрочем, фантазии деревенского мальчишки – ничто перед реальностью, начавшейся еще с городских стен и ворот Сан-Пьер-Гаттолини. За ними простираются Сан-Фредиано и Санто-Спирито, простонародные кварталы Ольтрарно, где жили когда-то дед Антонио с бабушкой Лючией: бесконечная череда лавок, складов, рынков, мануфактур; снующие туда-сюда толпы рабочих, ремесленников, женщин; повозки, скот, мулы, лошади; всадники, трубачи и глашатаи; вперед, вперед, сквозь крики, ругань, богохульства и песни, к быстрой, невероятно широкой реке, внезапно возникающей за ювелирными лавками на Понте-Веккьо. А дальше, за мостом, высоченные, строгие каменные дома «меж древних стен»[41], и башни некогда гордых, могущественных семей, и узкие, темные улочки, и лавки, полные богатства и великолепия, не имеющего себе равных во всем мире: шелков и бархата, парчи, золота и серебра, кувшинов и ваз. Палаццо делла Синьория, чья башня словно теряется в небе, гигантский собор Санта-Мария-дель-Фьоре, купол Брунеллески, колокольня Джотто и баптистерий Сан-Джованни с новехонькими вратами из чистого золота работы Лоренцо Гиберти, настолько прекрасными, что их называют Вратами Рая.

Деревенский мальчишка застывает, задрав голову, широко распахнув глаза и разинув рот. Он созерцает отцовский город.

Все здесь – настоящее чудо, начиная с микрокосма, что вращается вокруг конторки нотариуса: его не знающее устали перо, металлический запах чернил, стопки чистых листов бумаги, регулярно подносимые рассыльными из канцелярской лавки, расположенной буквально в двух шагах, свежевыделанный пергамент для оригиналов документов, который еще предстоит обрезать и сшить, свитки, тетради… Эта постоянная, непрерывная работа станет для мальчика сперва источником безграничного восхищения, а после, возможно, и соперничества, беспрестанного сравнения на протяжении всей жизни, нескончаемого, навязчивого, булимического акта писания, как будто тайная цель Леонардо состояла в том, чтобы превзойти отца-нотариуса по количеству написанного. Способом (не хуже любого другого) доказать собственное существование: ведь если ты не пишешь, то и не существуешь.

В непосредственной близости от мест работы отца, Палаццо дель подеста, делла Синьория и Бадии, Леонардо имел возможность еще до первого знакомства с мастерскими художников и ремесленников поглядеть на лавки торговцев канцелярскими товарами и книгами, а также стационариев, то есть средневековых торговцев рукописями, которые хранили у себя экземпляры учебников, утвержденных преподавателями цеховых школ и профессиональных корпораций (например, врачей, судей или нотариусов), и за небольшую плату выдавали их студентам почитать или переписать.

Здесь сер Пьеро, вечно ходящий в долгах у Джованни Париджи, знаменитого поставщика пергамента для роскошных церковных кодексов, может утолить свой бумажный голод; возможно, именно для того, чтобы расплатиться с долгами, он устроит Париджи богатый заказ от епископа Донато Медичи на новый градуал[42] для собора Пистойи[43]. Здесь же может пообщаться и с принцем флорентийских книготорговцев, Веспасиано да Бистиччи, давнишним клиентом, 24 ноября 1452 года пришедшим к Пьеро за доверенностью – первым документом, составленным через двадцать два дня после освобождения Катерины[44]. Леонардо обходит те же лавки, что и отец, ощупывает ту же бумагу и пергамент, наблюдает за работой писцов и миниатюристов, сталкивается с постоянными покупателями, вроде Франческо Кастеллани и Луиджи Пульчи.

На те же прилавки поступают и первые брошюры, текст в которых кажется написанным от руки, однако на самом деле создан невиданной машиной, зажимающей бумагу в пресс, наподобие тех, что используют в виноделии. Тушь наносят при помощи крохотных свинцовых буковок, для каждого листа их переставляют с места на место внутри странных деревянных рамок. Из манипуляций с этими дьявольскими кусками свинца, изобретенными столь же дьявольским отродьем, металлургом-немцем по фамилии Гутенберг, рождается новое искусство, целиком и полностью отданное в руки бывших ювелиров, призванных из Германии.

Первый флорентиец, решившийся последовать их примеру, – тоже бывший ювелир, Бернардо Ченнини, ученик Гиберти и Верроккьо. В 1471 году Ченнини создаст первую флорентийскую печатную книгу, «Комментарии к Вергилию» Сервия. Написанная на латыни, она предназначена для профессоров и студентов-гуманитариев, но вскоре за ней последуют книги и брошюры на всеобщем языке, вольгаре, и ручеек понемногу станет шириться, пока не превратится в реку, которую уже никто не в силах будет остановить.

Быстрее других в этой реке научится плавать Филиппо ди Джунта, шустрый ученик Антонио дель Поллайоло. Впоследствии он арендует прилавок в Бадии и начнет собственное дело, причем контракт ему, по удивительному совпадению, составит как раз сер Пьеро. Филиппо и его брат Лукантонио станут одними из самых передовых и предприимчивых издателей того периода, а Лукантонио даже поселится в европейской столице книгоиздательства, Венеции, где завоюет известность своими великолепно иллюстрированными томами.

Юный Леонардо еще не знает, что однажды прекрасные книги, изданные Филиппо и Лукантонио, попадут и в его библиотеку. Пока он ограничивается тем, что восхищается этими новыми машинами, печатными станками, которые производят книги, а не вино, и в будущем станут предметом его первых рисунков в Атлантическом кодексе[45].