Читать книгу Проклятие книжного бога. Город Ирий - - Страница 3

Она больше не плакала. Слёзы высохли, оставив на лице солёные дорожки, будто шрамы. Тишина в ванной стала слишком громкой, и тело ныло от холода и истощения. М еле поднялась с пола. Ни одной мысли. Ни одного шепота. Только пустота и тусклый свет.

Она вернулась в комнату медленно, как сквозь вязкий сон. Дверь за ней захлопнулась глухо, как крышка старого сундука. Никто её не ждал. И никто не остановил.

Она просто легла на узкую железную кровать. Не накрывшись, не переодевшись, даже не разуваясь. Её тело словно растворилось в жёстком матрасе, в глиняных стенах, в затхлом воздухе этой чужой комнаты. Закрыла глаза – и провалилась в темноту.

И впервые за семь лет – ничего не приснилось.

Только абсолютная тьма.

Холодная. Безликая. Пустая.

А ведь раньше… раньше кошмары были её единственным способом чувствовать.

Сначала всегда приходило светлое.

Сквозь мутный полумрак её снов пробивалось солнце – мягкое, почти нереальное. Она стояла босиком на деревянном полу. В комнате пахло пылью, травами и чем-то давно забытым, будто из чужого детства. Там были чьи-то шаги позади. А потом – прикосновение. Осторожное. Не пугающее. Руки, что ложились на её плечи, и касание лба к затылку. Кто-то гладил её волосы. Кто-то был рядом. По-настоящему.

Её обнимали. И не за силу. Не за тайну. Не за что. Просто так.

Как будто она была достаточной.

Как будто она заслуживала.

М не могла видеть его лица. Оно каждый раз расплывалось, словно туман или вода заслоняли черты. Она не знала, был ли он мужчиной или женщиной, был ли он человеком вообще. Но чувствовала – отчётливо, до боли в сердце – любовь.

Такую, о какой она не смела даже мечтать наяву.

Тёплое дыхание у виска. Ладонь, что убирала её волосы за ухо. Шёпот, которого не было, но она знала, что он был.

Она не помнила слов – только ощущение, что эти слова значили всё.

М не знала, что это за чувство. Потому что наяву она никогда его не испытывала.

Мать была далека, словно жила в другом измерении – её ласка приходила редкими вспышками, как мерцание далёкой звезды. Иногда, когда М было особенно холодно и одиноко, мать вдруг тихо подходила, обнимала за плечи – и в эти мгновения казалось, что весь мир становится чуть теплее. Но чаще она словно растворялась, уходила в тишину, и М оставалась с этой холодной пустотой, которую не могла ни понять, ни принять. Её прикосновения были лёгкими, нерешительными, как будто боялась причинить боль, но причиняла именно своей отстранённостью.

Отец – он был другим. Он любил её по-своему, но это была любовь, окрашенная страхом и требовательностью. Помнит, как в детстве он брал её за руку и водил по склонам рядом с домом – тогда казалось, что весь мир принадлежит им двоим. Он смеялся, и его глаза на мгновение смягчались. Но потом наступала тишина, и его взгляд становился холодным, строгим. Он говорил, что лучше бы её не было, и эти слова врезались в душу, как холодный нож. Но даже в этом было что-то – он был рядом, он не уходил. Он мог быть добрым, мог подойти и гладить по голове, когда М была грустна, но доброта быстро сменялась суровостью и отчуждением.

Для М эта семья была всем, что у неё было – идеальной в своей несовершенности. Она не могла просить больше, не могла представить иного мира, где любовь – это что-то иное, чем то, что она знала. Даже когда внутри всё рвалось на части от одиночества и боли, в глубине души она цеплялась за эти редкие моменты тепла и принимала их как драгоценность.

Она не знала, как это – быть по-настоящему любимой. Никогда не испытывала того, что сейчас называют любовью – безусловной, тёплой, полной безопасности. Но семья – это был её маленький, хрупкий островок, где можно было дышать, где можно было быть собой, пусть и с трещинами и шрамами. И она дорожила этим больше всего на свете.

Когда отец начал пить и бить, в доме воцарилась новая, зловещая тишина – ту, что предшествует буре. Именно тогда М и мама научились читать друг друга без слов, будто между ними возник невидимый сигнал тревоги.

Если отец возвращался домой в плохом настроении, мама едва заметно сжимала пальцы М на руке или тихо касалась её плеча. Иногда это был едва слышный шёпот, иногда – едва заметный взгляд. Эти маленькие знаки были как спасительный код, предупреждающий: «Сейчас нужно прятаться». Они знали – если промедлят, случится непоправимое.

М часто пряталась под столом на кухне, под кроватью в своей комнате или в тесном шкафу, где едва помещалась, затаив дыхание и стараясь не издавать ни звука. Это были её маленькие убежища – тихие островки безопасности в море хаоса. С этого момента мама и М словно обрели невидимую связь – мама была не просто родительницей, она стала её щитом. И М это давало хоть какую-то надежду, хоть какую-то силу в этом разбитом мире.

Так же помнила, как однажды в семь лет впервые влюбилась – если это можно было так назвать. Мальчик старше, добрее, чем остальные. Он дал ей яблоко, когда она упала. И она неделями хранила огрызок, как сокровище. Но когда она попыталась заговорить с ним снова – он только посмотрел на неё с брезгливым испугом.

Как будто она была не человеком.

А чем-то… странным. Сломанным.

Все её попытки быть рядом с кем-то оборачивались отказом. Молчаливым. Уничижительным. Холодным.

И постепенно она перестала пытаться.

Но потом в ее снах,после моментов ощущения любви и счастья,– всегда, всегда – что-то ломалось. Как и в жизни.

Кровь. Крики. Стены, залитые грязью и ужасом.

Она убивала. Или её убивали.

Мир рушился. И всё, что она чувствовала – исчезало.

И она просыпалась. Вся в поту. С дрожащими руками. С ощущением, будто на секунду жила.

Эти сны были как зеркало её жизни – обманчивые и жестокие. Тень показывала ей, что счастье – это лишь мгновение перед падением в бездну. И именно эта бездна, эта неизбежная тьма всегда ждала её, чтобы затянуть снова.

И вдруг – резкий стук в дверь. Он выдернул её из поверхностного сна, оставив на грани сознания и забвения.

– Подъём. Новобранцы. – Голос был мужским, коротким и без всякой интонации, словно скомандовал механизм, а не живой человек.

Она открыла глаза. Лицо казалось бледным, волосы спутанными, а взгляд – пустым, словно давно потерянным в тумане воспоминаний. Тело наконец отдохнуло, но душа – нет.

– Инструктаж. В шесть ровно. Через сорок минут. – голос повторил холодно и отчётливо.

Медленно, с трудом, М приподнялась на узкой железной кровати. В теле всё ломило, словно всю ночь её били, хотя память хранила мрак и молчание.

За окном уже начинал светать – ранний осенний рассвет медленно расползал по горизонту, окрашивая небо в бледно-серые и холодные розовые тона. Холодный ветерок пробирался сквозь щели оконных рам, напоминая, что даже новый день не принесёт тепла и покоя. Влажный воздух был пропитан запахом сырости и затхлости – будто сама осень шептала о приближающейся зиме и непрерывной борьбе за выживание.

Когда вчера ей вручили ключ от комнаты, девушка на ресепшене коротко обмолвилась на сумку у стены – ту, что шла в комплекте с комнатой. Но М проигнорировала её слова.

Слишком много было шума внутри – её собственные мысли, стершиеся воспоминания и боль, слишком усталая, чтобы распаковывать что-либо.

Она просто легла прямо в том, в чём пришла: в бежевом камуфляже, потёртом, выцветшем, будто он принадлежал не одному поколению до неё. И он ей подходил – изношенный, бесформенный, чужой.

Но теперь, стоя в утренней тишине перед рассветом, проникающем из жерла наверху, она вдруг почувствовала – запах чужого тела, пыли, сырости и крови, впитавшихся в ткань, которой касалась кожа всю ночь. Это была не одежда, это было орудие пыток.

М взглянула на сумку – та стояла у двери, как будто всё это время терпеливо ждала, когда на неё наконец посмотрят.

Она подошла. Села рядом. Открыла молнию.

Внутри лежала аккуратно сложенная новая форма, плотная и свежая, с чёткими складками, словно её никто никогда не носил. Красный берет. Несколько пар нижнего белья. Гигиенические принадлежности. Штучки. Мелочи для выживания. Бумажный буклет с чёрным заголовком: «Правила для новых. Прочитать немедленно.»

Она провела пальцами по буклету, но пока не открыла. Слишком прямолинейная инструкция. Слишком громкая.

Зато форма – она казалась правильной.

Стерильной. Чистой.

Как защита. Как новая кожа.

Она не хотела выделяться. Не хотела, чтобы от неё шарахались, как это было раньше – слишком острый взгляд, слишком тихий голос, слишком странная тишина, и люди отступали. Теперь она хотела раствориться. Стать невидимой. Не «девочкой с чем-то внутри», а просто частью системы. Песчинкой в безликой толпе.

И потому – она встанет.

И переоденется.

И будет такой, как надо.

Она надела тёмную, выданную ей униформу: ткань странно впитывала свет, как будто сама была соткана из сумерек. Выйдя в коридор, М направилась в ванную комнату. Стены были исписаны древними рунами – не такими, как в туннеле, но похожими. Эти светились еле-еле, будто дышали. М остановилась, коснулась одной из них. Она была тёплой, как кожа.

За углом – тяжёлая деревянная дверь с эмблемой орла и ока на ней. За ней – звук голосов, эхом отдающийся в голых плитах ванной.

Она толкнула дверь.

Пар из душевой ударил в лицо – тёплый, но какой-то удушающий. Запахи мыла, ржавчины и… чего-то болотного. Как будто вода в этом месте текла не из обычных источников, а из сердца подземной реки, что когда-то была проклята.

Вдоль стены – старые раковины, над которыми были натянуты треснувшие зеркала. У некоторых зеркал стояли фигуры.

Первой бросалась в глаза высокая светловолосая девушка. Короткая стрижка, словно обрубленные ножом локоны, подчёркивали скулы и ясный – слишком ясный – взгляд. Её голос разносился по комнате звонко, как смех в заброшенной церкви:

– …и что, ты серьёзно думаешь, что они будут ставить нас на задания сразу? Не смеши, они сначала вживят каждому по жучку.

Рядом с ней стояла другая девушка, ещё выше ростом – с чёрными короткими волосами и мощным, пышным телом. Она казалась настоящим гигантом, но в её глазах был какой-то странный свет: искренний, простой, как у школьной подруги, которая всегда первая вступится в драку. Она громко рассмеялась:

– Пусть вживляют, я вообще люблю технологии. Чем больше, тем лучше.

М скользнула взглядом дальше.

У одной из раковин стояла третья фигура – девушка невысокая, но с поразительно крупной грудью, что казалась неуместной в этом холодном месте. Её тёмно-каштановые волосы свисали на тонкие плечи, как паутина. Лицо было почти прозрачным от бледности. Брови – тонкие, выщипанные в ниточку. Она молчала, расчесывая волосы тонкими движениями, и её взгляд был будто провален внутрь черепа. От неё шёл слабый запах… цветов? Но мёртвых. Сухих.

И, наконец, парень. Один. Среднего роста, в очках с толстёнными линзами, которые делали его глаза похожими на насекомьи. Он то и дело озирался, пытался встать ближе к кому-то из девушек, но оставался на отдалении. Он как будто знал, что не вписывается, и не пытался.

М стояла у раковины, ледяная вода стекала по её шее, и с каждым вдохом ей казалось, что внутри замирает что-то древнее, что-то, что раньше дышало вместо неё. Она снова взглянула в треснувшее зеркало. В отражении – те же люди, та же тусклая лампа под потолком, капающая ржавая труба…

И всё же, среди этого странного ансамбля фигур, одна казалась… другой.

Девушка с винно-красными волосами.

Не алыми, не пылающими – а будто увядшими, ближе к цвету густого гранатового сока или крови, запекшейся на алтаре. Волосы ложились мягко, в лёгкие волны, касаясь плеча. На лице – лёгкая, почти непринуждённая улыбка. Та, которую рисуют на себе люди, уставшие, но не сломленные.

Когда её взгляд пересёкся со взглядом М – там не было настороженности. Не было холодного сканирования, как у остальных. Наоборот. Её глаза будто сказали: «Ты здесь не случайно. И тебе не нужно бояться».

Она на мгновение кивнула, как старый знакомый, и мягко тронула парня в очках за плечо. Тот, казалось, ожил. Его напряжённые пальцы разжались, губы дрогнули в полуулыбке. Он шагнул ближе к ней, и она не отстранилась.

– Раф – обратилась она к нему с мягкой интонацией, – Ты ведь знаешь, что они нас не сразу на полигон отправят.

– Не из-за этого, – пробормотал он. – Просто… это место. Оно как будто пульсирует.

– Я знаю. – Она коснулась его руки. Коротко, но явно не случайно.

Этот жест – тонкий, почти неуловимый – сразу изменил атмосферу. М уловила это с первого взгляда. Между ними что-то было. Тихое, сдержанное, но настоящее. Что-то, за что они оба держались, как за единственную опору в городе, где даже свет луны казался чужим.

Парень снова скользнул взглядом по М, уже чуть спокойнее. Девушка с винными волосами чуть наклонила голову:

– Ты новенькая, да? Я – Рада. А это Раф. Если что-то случится – ищи нас. Не всё здесь такое страшное, как кажется. Только не слушай воду. Вода всегда врёт.

Последнее прозвучало шёпотом. И когда она сказала это – взгляд её потемнел. М показалось, будто из угла её глаза скользнул отблеск тени, как дым, но исчез сразу, растворившись в свете лампы.

М кивнула молча, ощущая, как напряжение в ней стало чуть мягче, но не исчезло. Рада была дружелюбной. Почти слишком дружелюбной. А значит – всё это нужно было воспринимать с двойным дном.

Прежде чем М успела что-то ответить, в помещение вошёл высокий агент в чёрной форме. Его лицо было отчасти скрыто под гладкой маской, и только металлический значок на груди мигнул красным.

– Все новобранцы – на инструктаж. Немедленно.

Голос был нечеловечески ровным – будто его проговорил сам город.

Рада дернулась почти незаметно. Все в комнате замолкли. Даже капли воды из труб прекратили падать на кафель – на секунду стало жутко тихо, как в склепе.

– Пошли, – сказала Рада и тронула М за локоть. Её прикосновение было тёплым. Почти человеческим.

Но в этом городе – почти никогда не значило достаточно.

Они пошли по узкому коридору, освещённому холодными лампами. Пол под ногами поскрипывал, воздух пах старым мхом, железом и… чем-то похожим на озон – как после удара молнии. Из-за углов доносились тихие, словно приглушённые разговоры, в которых проскальзывали странные слова: “Зал Гласов”, “схема 3.14”, “Книжный бог”.

– Куда нас ведут? – прошептала М.

Рада ответила, не оборачиваясь:

– Вглубь. Всегда вглубь. – Они подошли к массивным дверям. Камень был древним, исписан рунами, словно выжженными изнутри. Надпись над аркой:

"Где начинается знание – умирает воля."

Раф слегка поморщился.

– Прекрасное место для завтрашнего кошмара.

И двери открылись.