Читать книгу Проклятие книжного бога. Город Ирий - - Страница 5

Их повели вглубь, всё глубже, туда, где потолок сужался, а воздух становился влажным и насыщенным тяжёлым металлом. Пахло железом, солью, старыми механизмами и… чем-то древним.

Зал был единственным – круглым, словно глаз древнего, погребённого титана, навсегда уснувшего в тени. В самом центре возвышалась колоссальная конструкция – нечто невозможное, слияние холодного механизма и живой материи. Венец из тёмного металла, изрезанного загадочными символами, сверкал едва уловимым мраком, словно впитывая свет вокруг. Из него, словно корни древнего дерева, прорастали толстые пучки проводов и тонкие сосуды, пульсирующие живительной энергией, по которым медленно течёт неведомая субстанция.

В сердцевине машины – биомеханический «сердечник», который едва заметно пульсировал слабым, живым светом – словно дышал. Он излучал едва слышное биение, как пульс того, что когда-то было живым. Это был алтарь доступа – синтез технологии и магии, построенный на знаниях давно забытых богов и древних искусств.

Говорили, что для его создания использовали осколки «живых артефактов» – фрагменты, способные хранить не только память, но и сознание, слияние органики и материи, настолько древнее, что понимание его природы ускользало даже от самых сведущих магов и технократов. Каждый, кто прикасался к алтарю, ощущал зыбкую грань между жизнью и смертью, между реальностью и забвением.

Незаметно для всех алтарь начал дышать. Сначала – тонкая, почти незаметная вибрация, будто сердце огромного существа, что пробуждается после долгого сна. Она медленно, но неумолимо проникала в каждую клетку их тел, заставляя кожу покрываться холодными мурашками.

Звук раздался из глубин машины – тихий, но тревожный, как эхо скрежета разрывающейся плоти, тонкий и жуткий, будто шепот древней боли, спрятанной в каждом из них. Этот звук казался одновременно далёким и близким, он заполнял пространство, проникая в самое сознание, вызывая в сердцах тревогу и страх – предвестник того, что ритуал уже начался, и назад пути нет.

Шестеро – М, Кей, Ками, Рада, Ди и Раф – подошли к нему,для М это было нечто большее, чем просто машина или ритуал. На поверхности появились шесть выемок – под кольца. М почувствовала, как её сердце колотится. Рядом Раф сглотнул. Рада закусила губу. Кей – напротив – была пугающе спокойна. Слабый свет из центра машины отражался глазах М, наполняя их холодом и тревогой,она сделала шаг – будто вниз по склону без дна.

–Вставляйте кольца, – прозвучал голос. Искусственный, но с интонацией… нетерпения..

– Сюда, – шепнула Кей. Её голос не дрожал,будто делала это тысячи раз.

Она приложила ладонь первой. Остальные последовали. Каждое движение требовало усилий, неимоверных усилий. Рука медленно поднялась, дрожащая и холодная, словно ведомая не самой собой.

Когда ладонь коснулась выемки, холод прокатился по коже, проникая в кости. Внутри – одновременно и пустота, и ужасная близость чего-то чуждого, но невероятно притягательного.

Из центра каждого кольца,помешенного в выемку для руки, вдруг выстрелили иглы – острые и тонкие, словно живые шипы. Они словно змеевидные щупальца медленно выползали из колец и впивались в кожу, вызывая болезненный, но непрекращающийся поток информации и энергии, пронизывающий каждое нервное окончание. М резко пискнула,но смогла сдержать себя перед новоиспеченными знакомыми,которые даже и глазом не моргнули от боли. Кровь капнула на металл, и тот тут же её впитал. Пульсируя в такт их сердцам, алтарь начал сканировать и анализировать, вплетая в себя их сущность. Каждый миг прикосновения становился ритуалом инициации, переходом через порог, за которым уже не было возврата.

Алтарь вспыхнул. Свет погас. Только один экран загорелся перед ними – синий, с серебрениями линиями, как вены на белой коже.

Зазвучал металлический голос. Сначала как эхо под землёй, потом – чётче.

–Инициация шести единиц завершена. Анализ ДНК: начат.

[01] Кей

•Номер агента: K-221

•Родитель: Агент K-β221

•Совпадение ДНК: 99%

•Проклятие: Отсутствует

•Мутации: Нет

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: стабильна

•Совместимость с командой: 9.2 / 10

[02] Ками

•Номер агента: K-312

•Родитель: Агент K-β312

•Совпадение ДНК: 75%

•Проклятие: Нет

•Мутации: Повышенная физическая активность, регенерация I уровня

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: пониженная устойчивость, склонность к реактивной агрессии

•Совместимость с командой: 7.3 / 10

[03] Рада

•Номер агента: R-148

•Родитель: Агент B-Δ148 (погиб в 2017 г.)

•Совпадение ДНК: 93%

•Проклятие: Не обнаружено

•Мутации: Расширенная эмпатия, сенсорная восприимчивость

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: сбалансирована

•Совместимость с командой: 9.6 / 10

[04] Раф

•Номер агента: R-203

•Родитель: Агент R-β203 (пропал без вести в 2009 г.)

•Совпадение ДНК: 68%

•Проклятие: Следы нестабильного контакта (дезактивированы)

•Мутации: Усиленная обработка данных, повышенная концентрация

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: скрытая тревожность

•Совместимость с командой: 9.1 / 10

[05] Ди

•Номер агента: D-000

•Родитель: Данные зашифрованы.

•Совпадение ДНК: <неопределено>

•Проклятие: Латентное. Под наблюдением.

•Мутации: Психосенсорная нестабильность

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: нестабильна

•Совместимость с командой: 5.6 / 10

[06] М

•Номер агента: T-Δ037

•Родитель: Агент T-Δ037 (самоисчезновение)

•Совпадение ДНК: 74%

•Проклятие: Активное. Контроль неустойчив.

•Мутации: Симбиотический след, нерасшифрован

•Уровень доступа: Δ

•Эмоциональный статус: пограничная диссоциация

•Совместимость с командой: 6.5 / 10

Алтарь вновь зашипел. Голос машины сменился. Теперь он звучал ниже, глуше, будто его говорили сквозь воду:

– Целостность командного ядра: подтверждена.

– Резонанс – выше порогового.

– Уровень отклонения: допустимый.

– Ожидаемая потеря единиц – не превышает допустимого порога.

На этих словах все вздрогнули.

"Ожидаемая потеря?" – прозвучало в головах, но никто не осмелился переспросить.

– Следующий этап: потеря идентичности.

– Стирание памяти. Подготовка к симуляции.

Голос машины стих, оставив за собой тяжёлое, звенящее молчание. Алтарь втянулся в пол, и оттуда, будто расступилась сама земля, открылся проход. Он не вёл куда-то – он вёл отовсюду. Не тоннель, не дверь. Это был поглощающий зев, рваная пустота, в которую падали лучи света и исчезали, не отражаясь – черная дыра.

На верху, на потолке, над головами – символ Δ. Внутри – шесть капель крови, одна из которых, словно живая, дрогнула при взгляде М.

Её сердце ухнуло.

Словно внутри что-то оборвалось.

Словно та часть её, которую она всё это время искала – больше не смотрела ей в спину. Не шептала. Не дышала рядом.

– Командная инициация, – прошептала Рада. – Это значит…

– Что они не уверены в нас, – хмыкнула Кей, хрустнув шеей.

– Или, – задумчиво поправил Раф, – что мы слишком нестабильны поодиночке.

Ди ничего не сказала, но её глаза – тяжёлые, холодные, будто пропитанные свинцом – снова уставились на М.

Кольцо на пальце М всё ещё тлело. Тонкий дымок поднимался из крошечной трещины – как ожог на коже, но изнутри.

– Готовы? – спросила Ками.

– А у нас есть выбор? – Кей сжала кулак.

Рада шагнула первой. Тьма коснулась её лица – и на мгновение оно стало чужим, вырезанным из камня. Остальные последовали.

М осталась последней. Перед ней зиял проход – глухой, чернильный, как раскрытая пасть зверя, чья утроба дышала чем-то тёплым и сухим, почти родным. Шаги остальных уже затихли за порогом. Воздух вокруг стал гуще, будто сама тьма остановилась, дожидаясь её решения.

Пальцы подрагивали. Ноги словно налились свинцом.

В голове – тишина. Давящая. Мёртвая. Безысходная.

Такая, которой она прежде не знала.

Раньше там кто-то был.

Он шептал. Он смеялся. Он смотрел через её глаза и говорил вместо неё, когда она не могла. Тень.

Но теперь – ничего. Ни шороха, ни эха, ни невидимой тяжести в висках.

Он ушёл.

Не попрощался.

И, может быть, его никогда и не было.

Она выдохнула, хрипло. В горле першило. На глаза наворачивались слёзы – не от боли, не от страха. От пустоты. От одиночества, которое теперь жило в ней, как в заброшенном доме.

«Нет дома. Нет матери. Нет отца. Нет тени. Даже себя – нет».

Она прикоснулась к кольцу. Его холод обжёг.

Это было единственное, что напоминало ей о прошлом.

О том, что она была кем-то. Когда-то. С кем-то.

Она смотрела в проход и понимала – за ней нет ни тепла, ни света. Только следующая клетка. Следующий уровень. Следующий приказ.

Но другого пути не было.

«Если я не шагну – я исчезну. Растворюсь. Как они. Как те, кто сгорел, кого я не спасла. Как отец. Как мать. Как я сама».

Организация – это всё, что у неё осталось. Эти стены. Эти люди. Эти алгоритмы и сканеры. Этот город под вулканом.

«Хоть кто-то. Хоть что-то. Пусть держит меня. Пусть использует. Но держит».

Она сжала кулаки.

– Я иду, – прошептала она. Никому. Только себе.

И шагнула.

Прошла через порог.

И за её спиной мгновенно опустилась тишина.

***

Когда они вошли в ту дверь, воспоминания исчезли.

Не яркой вспышкой.

Не обрывом.

Просто – не встали с ними вместе.

Они очнулись не сразу.

Да и слово «очнулись» было бы неправильным.

Просто… стали жить.

Шестеро только закончили школу. Во время летних каникул они всегда проводили время в деревне. Всё было естественно. Каждый день – будто под копирку.

Утро. Завтрак. Смех. Вечер. Звон колокола. Темнота.

И снова – солнце. Только тени не двигались. Они замирали, когда никто не смотрел.

М жила у бабушки. По улице Луговой.

Небольшой, перекошенный дом. Она проснулась не сразу. Сначала – тепло. Оно обволакивало всё тело, словно мягкое одеяло. Потом – аромат дерева. Не больничного пластика, не стерильного металла. Живого, настоящего дерева: смолистого, старого, сухого от солнца. Её пальцы коснулись покрывала – простого, хлопкового, с вышивкой по краю.

Комната была ей до боли знакома. Каждая трещинка на досках, каждое одеяло, каждый стул – будто она прожила здесь целую жизнь. И правда… она же и жила здесь всегда, разве нет?

Сквозь лёгкие занавески тянулся мягкий солнечный свет. Он рисовал на полу узоры, тёплые и колеблющиеся от дыхания ветра. За окном пели птицы. Без пауз, без напряжения. Не было ни тревоги, ни контроля, ни ощущения слежки. Только звук листьев и лёгкое позвякивание чего-то далёкого – будто память колокольчика.

Стук в дверь вернул её в тело. М вздрогнула. Сердце на миг ускорилось, не от страха, а от чего-то… неясного. Как будто где-то внутри неё что-то не срасталось, будто пазл, собранный не по тем линиям. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и пришла.

– Подъём, ты обещала помочь с пирогами! – послышался голос Кей из-за двери.

– Сейчас!

Этот голос – близкий. Не приказ. Не код доступа. Просто голос…человека.

Она села, провела рукой по волосам. Кожа была влажной, но не от страха – от жары. Пахло хлебом. Дымом из трубы. Пылью, осевшей на деревянном полу.

На улице всё было спокойно – как всегда. Тот же двор, тот же склон, те же солнечные пятна на траве. Где-то дальше кричала корова.

М не помнила, когда в последний раз задавала себе вопрос: а что было до этого утра? Она просто просыпалась – каждый день – и жила. Не было ощущения потери. Было… как будто всегда так и было. Кей всегда была рядом. Рада, Раф, Ками, Ди – все они были. Всегда. Сколько себя помнит.

Она вышла на крыльцо. Закатное солнце медленно опускалось за горизонт, заливая деревню нежным золотым светом. Воздух был наполнен ароматом цветов и молока, а вдалеке слышалось ровное, размеренное пение птиц – те даже ночью, казалось, не прекращали. Собаки тянулись на цепях. Куры бегали по двору. Где-то хрипло кричал петух – слишком поздно, чтобы будить, но вполне вовремя, чтобы просто быть.

Колокольня ударила. Ровно. Один удар, за ним другой. Как будто сердце самой земли отмеряло время. В этом было что-то необъяснимо правильное. Успокаивающее.

М остановилась на крыльце, вглядываясь в горизонт. Всё казалось… идеальным. Слишком идеальным. На миг её охватило странное чувство – будто в этой картине что-то не сходится. Словно кто-то заклеил кусочек окна, и она смотрит не наружу, а в чью-то подделку.

Но мысль ускользнула, как вода сквозь пальцы.

– Ты что, задумалась? – Кей уже стояла рядом, вытирая руки о фартук. – Всё хорошо?

М повернулась к ней и кивнула. Она улыбнулась – медленно, по-доброму, искренне. В груди было тихо. Спокойно.

– Всё отлично, – ответила она. – Просто… странный сон приснился.

Кей хмыкнула.

– Тогда тебе точно пора на кухню. Реальность пахнет корицей. Они пересекли небольшую калитку и вошли в соседний дом . Деревня дышала за окнами – как будто бы всегда была, и всегда будет.

Дом пах печёными яблоками, тёплым тестом и чем-то пряным – будто детством, которого она не помнила, но знала на вкус.

На кухне было многолюдно, но спокойно. Ди, сидя на подоконнике, перебирала орехи и бросала их в миску, изредка съедая по одному. Рада месила тесто обеими руками, щёки у неё были розовыми, как у того, кто действительно счастлив. Раф натирал морковь с преувеличенным усердием и жаловался на терку, которая «сожрала ему палец». Ками чистила яблоки, быстро и точно, как будто резала воздух.

Все были… здесь. Все были её друзьями. Были всегда. Разве не так?

– А вот и сонная наша, – фыркнула Ди, поднимая голову. – Сейчас опять сделаешь вид, что помогаешь, а потом сбежишь к пруду.

– Неправда, – тихо возразила М, неуверенно улыбаясь. – Я… сегодня помогу.

Она почувствовала, как Кей мягко дотронулась до её спины,такое мягкое и приятное прикосновение,которое всегда давало уверенности и успокаивало в трудные минуты, оно было обыденностью для них,они всегда так делали и будут делать. Кей подтолкнула М внутрь. Комната была наполнена звуками жизни – стук ножей, шорох ткани, плеск воды, смех.

Вдруг скрипнула дверь – и в комнату вошла бабушка Кей. В деревне все называли её иначе, по-старому: Тётушка Лина. Пухла как яблоко, статная, с двойным подбородком и глазами цвета дождя. На ней был длинный, потёртый передник, вышитый символами, которые М не умела читать.

– Ну что, мои зайцы, всё готовим? Праздник-то уже на носу, – сказала она с улыбкой, но взгляд её скользнул по всем строго, как будто вымеряя, кто уже справился, а кто ещё ленится.

М замерла, в груди что-то дёрнулось. Она вдруг поняла, что… не знает, что за праздник. Не помнит, как он называется, что в нём делают, почему они к нему готовятся. Странно.

– А… какой именно праздник? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

Тишина накатила, будто кто-то на мгновение убавил звук.

Раф хмыкнул.

– Ну как же… тот самый. Как всегда. – Он пожал плечами, будто ответ очевиден.

– Мы его каждый год отмечаем, – вставила Кей, не поднимая глаз.

– Ну… – Ди бросила ей яблоко. – Ты что, голову утром в муку уронила?

Смех прокатился по комнате, но М не смеялась. Всё выглядело, звучало и пахло правильно… и одновременно – нет. Слишком правильно. Словно репетиция того, что должно было казаться настоящим.

Она кивнула, сжав губы.

– Ага. Конечно… Праздник.

Где-то внутри неё, тихо, почти неощутимо, шевельнулась не память. А ощущение, будто что-то не так.

Кухня дышала летом. Окна распахнуты, шторы колыхаются, на столе – яблоки, сахар, мука. Воздух – густой, сладкий, с запахом корицы и горячего теста. Кей замешивала пироги с таким сосредоточением, будто от них зависел порядок во всей деревне. Рада ловко лепила края, щипая их пальцами. Ди сидела на столешнице, болтая ногой, и подбрасывала в воздух орехи, ловя их ртом.

М стояла у раковины, вытирая руки. Всё казалось… настоящим. В этом доме было так спокойно, будто никто и никогда не знал, что такое страх. Кей кивнула ей, не глядя:

– Подай ещё яблок. Только аккуратно, без фанатизма.

– Осталась одна проблема, – заговорила бабушка Лина, появившись в дверях. Она держала старую деревянную ложку, как скипетр. – Без родниковой воды пироги глухие выйдут. Надо бы из колодца набрать.

– Я схожу, – сразу сказала Ди. – Мне нужна передышка. Маш, пойдёшь со мной?

М удивлённо посмотрела на неё. Почему-то ей показалось, что Ди сказала это не в шутку. Как будто ей нужно было пойти с М, а не просто уйти от муки. Но она всё равно кивнула:

– Конечно.

– Только не задерживайтесь, – кинула Кей. – Если тесто перекиснет – вся магия уйдёт.

– Какая ещё магия? – усмехнулась М, хотя почему-то не рассмеялась.

– Кулинарная. Самая древняя, – ответила Кей, и на её лице на мгновение промелькнуло что-то… странное. Слишком серьёзное.

Они взяли вёдра и вышли из дома. Летний свет был мягким, почти мёд стекал по листьям. Воздух дрожал над тропинкой, залитой солнцем. М шла, опуская пальцы в высокие травы. Птицы щебетали непрерывно, и даже этот звук казался частью ритуала – одного и того же дня, повторяющегося снова и снова.

– Хорошо, что ты пошла, – вдруг сказала Ди, и её голос нарушил иллюзию тишины. – Ты… правда стала немного живее.

– Что?

– Просто… ты раньше была как вялая. Теперь у тебя глаза снова блестят. Это здорово.

М ничего не ответила. Ей хотелось верить, что она и правда меняется. Что всё это – настоящая жизнь. У неё есть друзья. Бабушка. Тепло, еда, безопасность. Она счастлива.

Они подошли к колодцу. Старый, каменный, обвитый мхом, он казался живым. Изнутри тянуло прохладой, и над ним звенела муха, кружа по кругу, будто привязанная к невидимой нити.

– Крутишь ты или я? – спросила Ди.

– Я.

М взялась за ручку, начала опускать ведро. Оно с плеском ушло вглубь, ударившись о воду.

Оборот. Второй. Натяжение. Она начала поднимать.

Летнее солнце разливалось по тропинке. М стояла у колодца и смотрела, как ведро медленно ползёт вверх. В нём – прозрачная вода. И…

…чья-то рука.

Бледная. Лишённая ногтей. Она медленно прижалась изнутри к стенке сосуда. Как будто цеплялась. Как будто смотрела.

Сердце рванулось в горло. М моргнула – и всё исчезло.

Просто вода. Прозрачная, холодная. Ничего. Ни крови. Ни руки.

– Маша? – Ди подошла ближе. – Всё хорошо?

– Да… – сказала она сдавленно. – Наверное… показалось. Тень от крыши, наверное.

Ди посмотрела в её лицо, потом в воду.

– У тебя бывает, да? Будто что-то не то, но ты сама решаешь не смотреть.

М сжала губы. Хотелось сказать, что она ничего не решала, что всё это просто случайность. Просто нервное. Но… что-то в этих словах было ужасающе точным.

Она выпрямилась, отводя взгляд.

– Я просто… счастлива, Диль. У меня есть вы. Бабушка. Мне хорошо здесь. Я не хочу забывать это. Но иногда… если где-то внутри что-то шепчет, что всё… не так, я стараюсь убедись себя в обратном.

Ди кивнула.

– Иногда, так действительно бывает и чтобы остаться собой, надо не смотреть глубоко. Правда.

Они пошли обратно, и ветер снова зашептал в кронах деревьев. М чувствовала, как будто солнце смотрит ей в спину. Присматривается.

А в небе птица полетела против ветра. Одна. И никто этого не заметил.

Вечер шёл на спад, но жара не спадала. Воздух был тяжёлым, как простуженное дыхание.

Они сидели на веранде – М, Рада, Кей, Ди. Бабушка Лина напевала, укрывшись в плетёном кресле, в её руках – нитки, спутанные в странный узор.

Кто-то лепил фигурки из теста, кто-то чинил ветхую корзину, кто-то просто смотрел вдаль, где деревья медленно шевелились на закате. Всё было будто бы мирным – но слишком одинаковым, как картинка, застывшая слишком надолго.

Рада тихо сказала:

– Кажется, нас выбрали.

М подняла глаза от чашки с компотом. В груди сжалось.

– Кто выбрал?.. – спросила она. – Зачем?

Рада не сразу ответила. Только улыбнулась, глядя на ускользающее солнце.

– Сельчане, конечно. Как всегда. Ты же помнишь. Мы участвуем.

– В чём участвуем? – тихо, будто не дыша, спросила М.

– В Великом Возвращении, – сказала Рада.

Слова звучали обыденно. Но от них пахнуло сыростью и чем-то чужим.

–… праздник? – М нервно сглотнула.

Рада посмотрела на неё – пристально, с лёгкой жалостью.

– Ты странная сегодня. Мы его всегда отмечаем. Всегда выбирают шестерых. Это… естественно.

Ди добавила с ленивой усмешкой:

– Пироги, танцы, праздник, как всегда. Чего ты так испугалась?

– Я… просто забыла, наверное.

Она не помнила. Не могла вспомнить. В ней всё сопротивлялось. Но никто даже не заметил этого. Никто, кроме неё самой.

Утро было тёплым, липким, будто растёкшимся воском.

Солнце висело в небе неправдоподобно ровно, без бликов и теней, как нарисованное. Воздух пах травой, дымом – и чем-то ещё. Чем-то липким и сладким, как засахаренное гниение.

М проснулась рано, слишком рано. Не от звуков – их почти не было. А будто бы кто-то толкнул её изнутри.

Села на кровати. Накинула халат.

Спустилась вниз. Всё – будто бы в полусне.

На столе стояла миска с ягодами. Тёмно-синие, почти чёрные. Мягкие, как будто начинали бродить. Она даже не вспомнила, как начала есть. Только позже заметила, что пальцы – в синих разводах, и губы саднят.

Ягоды были… странными.

Но вкус – как у чего-то знакомого из детства.

Или из сна.

Рядом лежала записка.

Старая бумага, исчерченная тонким каллиграфическим почерком:

"Милая, я ушла к дубу – готовить праздник.

Ты помнишь, что сегодня твоя очередь. Сиди дома, не шатайся.

Друзья скоро подойдут. Репетируйте, как мы учили. Я зайду за вами, когда будет время.

Будь умницей. Бабушка Оля."

М перечитала её дважды.

"Твоя очередь."

Где-то глубоко в груди зашевелилось тревожное – как насекомое, пойманное в ткань.

Но пальцы уже убрали записку. Всё казалось нормальным.

Обычным.

День начинался.

И вроде бы всё шло, как должно.

А вроде бы – что-то было не так.

Но пока она не могла понять, что именно.

М сидела у окна, и её пальцы бессознательно теребили подол платья – слишком чистого, слишком белого. Когда в дом один за другим начали входить её друзья – Кей, Ками, Рада, Ди и Раф – что-то внутри замерло. Их лица были серьёзны, и в их движениях не было ни капли случайности.

– Сегодня нам нужно готовиться, – сказала Кей, переступая через порог с корзиной веток, покрытых мелкими, глянцевыми, ядовито-красными ягодами.

Они начали расчищать пол. Быстро, слаженно. Движения – точные, будто отрепетированные. Из веток выложили пиктограмму с шестью углами – равностороннюю звезду, вписанную в круг. В каждый из углов встал один из них.

М – последней. Промедление не обсуждалось. Она просто почувствовала, как ноги сами понесли её на «её» место – между Ди и Кей.

На полу, в вокруг знака, лежали фигурки, сделанные из порванного полотна – сшитые нитками, но с изломанными чертами лиц. Их головы были набиты чем-то рыхлым, похожим на мох. У некоторых были пришиты глаза – бусины, смотрящие в разные стороны.

Самая странная из кукол – огромная, спутанная, вырезанная, словно в спешке, – лежала в самом центре пиктограммы. Она не была похожа на человека – одна, большая кукла. Сложенная из скрученных веток, перевитых волосами и чем-то, что напоминало старую кожу. Лицо куклы было вырезано ножом на древесной коре. Оно – не принадлежало ни одному человеку. Оно было… обобщённым. Чужим.

Ками достала мешочек – из него, как пепел, посыпался искрящийся порошок, который она щепотками бросала в каждый угол фигуры. Он ложился по линиям, словно знал, куда нужно лечь.

Рада начала петь. Голос – низкий, напевный, язык – чужой. Он вибрировал в стенах, и, казалось, от него дрожит пол.

Ди – молча – передала Ками палку, обмотанную кожей. Похожую на жезл, ритуальную дубинку или… древнюю кость. Ками приняла её с таким видом, будто знала: сейчас – её очередь. Потом – Раф. Потом – Рада. Потом – Кей. И, наконец, палка оказалась в руках М.

Она не знала, зачем это делает. Но рука не дрожала.

Фигурки на полу смотрели в потолок. Из одной – вылез жук. Он заполз в ухо куклы из веток и исчез.

– Это… обязательно? – прошептала она, почти не веря, что голос ещё принадлежит ей.

Раф кивнул. Его очки блеснули.

– Да. Это часть праздника.

М почувствовала, как сердце пропустило удар. Затем ещё один. Всё вокруг становилось… слишком правильным. Слишком привычным.

А ведь она – не знала этих ритуалов.

Не должна была знать.

Но тело помнило, как стоять. Как передавать палку. Как не спрашивать.

Что-то не сходилось.

Но никто больше не говорил.

Словно все они – были не просто друзьями.

А деталями одного, общего тела.

И ритуал – был дыханием этого тела.

А кукла в центре начинала медленно тлеть. Её лицо не имело симметрии: глаза – две сколупленные косточки, одна из которых с трещиной; рот – кусок старой ржавчины, прижатый к тряпичной маске. Из тела торчали сучья, из одного “плеча” – коса из человеческих волос.

Эта кукла… не смотрела. Она наблюдала. И всем нутром М чувствовала – именно она главная. Именно к ней стекалась энергия ритуала, именно её молча признавали остальные.

Палка обернулась по кругу, ритуал завершился. Последние крупицы порошка засыпали пентаграмму. Все шестеро стояли молча.

И тут…

– Ох, как славно вышло, – раздался хрипловатый голос от входа. – Прямо как по писаному.

М вздрогнула. На пороге стояла бабушка Оля. Маленькая, в выцветшем платке и с морщинами, глубокими, как борозды на деревенской земле. Она улыбалась. Но в её глазах что-то было… слишком. Слишком живое. Слишком тёмное.

– Репетицию провели – молодцы. Всё чистенько, аккуратно, прямо душа радуется. – Она прошлась вдоль пентаграммы, заглядывая в глаза каждому. – С веточками не переборщили, Ди?

Ди качнула головой.

Бабушка подошла ближе к кукле в центре. Осторожно коснулась сучка, торчащего из "груди", как нож.

– Ах ты, наша родимая… – пробормотала она и поцеловала куклу в лоб. Губы её оставили след на древесной коже.

М почувствовала, как холод прокатился вдоль позвоночника.

Кей прикусила губу, будто сдерживая волнение.

Раф отвёл взгляд.

– Ну вот, – сказала бабушка, взяла эту уродливую куклу и выпрямляясь. – Всё готово. Пора на поляну. Остальные уже собираются у дуба.

М не пошевелилась. Ни один мускул.

Но ноги сами знали: за бабушкой – нужно идти.

– Давайте-давайте, мои хорошие, – ободряюще сказала она, – вы у нас теперь главные. Вам честь большая выпала.

Честь.

Слово врезалось в череп, как гвоздь.

М обернулась на искажённую куклу.

И ей на мгновение показалось – она шевельнулась.

Немного. Чуть-чуть.

Но достаточно, чтобы внутри вспыхнул тихий, заглушенный ужас.

А потом всё снова стало нормальным.

И они пошли.

Вшестером.

К дубу.

На праздник.

Они вышли из дома – вшестером, как и всегда.

Все было неестественно светлым. Воздух густой – как медленно стекающая смола. Птицы не пели. Лишь гул – постоянный, дрожащий, будто земля внизу содержала сердце, которое вот-вот проснётся.

Трава казалась слишком зелёной. Небо – слишком чистым.

Будто всё вокруг – декорации, которые кто-то тщательно отмыл от грязи и крови.

Дорога вела к полю. Вдалеке уже выстроились люди – по двое, плечом к плечу. Они подняли руки вверх, как будто ждали жертв или молились восходящему солнцу, закрываясь от него, как от пламени.

Они не двигались.

Не дышали.

Только смотрели.

Впереди, в одиночестве, шла бабушка Оля. Пока что – ещё та, знакомая. Только на лице не было ни намёка на привычную ласковость.

Она несла куклу над головой.

Как реликвию.

Как святыню.

Как будто внутри неё – нечто большее, чем тряпки и проволока.

Кукла покачивалась в такт её шагам. Из разорванного бока уже тогда начинало сочиться что-то тёмное, оставляя капли на земле.

Никто не обращал внимания.

Все улыбались.

Когда шестеро прошли мимо первых пар, им накидывали венки – тяжёлые, мокрые, пахнущие травой, потом… и чем-то тухлым.

Кей смеялась – по-настоящему. Глаза сияли, как у ребёнка.

Рада с благоговением прижимала к груди вырезанную из дерева фигурку – оберег, как сказала женщина в толпе.

Ди поправила волосы, на которые ей повесили гриву из шерсти.

Раф поймал принял от толпы мертвую бабочку и засунул её в карман.

На запястья всем шестеро повязали браслеты из волос, пропитанных чем-то липким.

На ноги – белые повязки, в которые вплетены иглы.

Кто-то из селян прошептал:

– Это, чтоб не сбежали, мои хорошие. Это чтоб остались.

М – не сопротивлялась.

Но внутри…

Внутри всё сжималось.

Её глаза не успевали за телом.

Она не помнила, как оказалась среди них. Не понимала, почему они идут – именно туда.

Тело двигалось само.

Ноги ступали точно, размеренно.

Словно кто-то вложил в неё память движений, чужую и древнюю.

– Мы почти пришли, – прошептала Кей. – Смотри, они нас ждут.

Поле открывалось, как пасть.

По центру – огромная выжженная фигура на земле. Гигантских размеров.

Шестиконечная.

Пиктограмма, закопчённая, словно пережившая пожар.

От неё поднимался пар, как от свежей крови.

Вдоль линий пиктограммы стояли на палках чучела животных. Некоторые – уже истлели.

Некоторые – дышали. Некоторые – умирали.

Толпа за спиной остановилась.

Как будто не смели войти в круг.

Бабушка Оля дошла до центра.

Опустила куклу – аккуратно, будто живого младенца.

Она сделала шаг назад и впервые за всё время – улыбнулась.

Её губы были белыми.

Слишком белыми.

Словно меловая пыль.

М почувствовала, как все пятеро – встали по местам.

Каждый – в точку.

Как на репетиции.

Она… знала, где её место.

Она не должна знать.

Но знала.

И тело шло само.

Словно по команде, воздух сжался.

Песня – тихая, хриплая – поднялась с губ Рады.

Другие подхватили, и вскоре вокруг зазвучал старинный заговор, знакомый, но чужой.

Голос плыл по воздуху, наполняя пространство густой тьмой и тревогой.

Каждое слово отзывалось эхом в глубине души – словно древний зов, который невозможно игнорировать.

М закрыла глаза.

В её голове разрывались цепи воспоминаний – и одновременно всё стиралось, расплывалось

Она пыталась понять, что – правда, а что – игра.

Она пыталась поверить в своё счастье, которое было здесь, с ними, с друзьями.

Но холод под кожей говорил обратное – что что-то гниёт, что что-то давно умерло.

Когда песня достигла кульминации, за дубом появился силуэт.

Это была не бабушка Оля, которую она знала.

Это была тень – облечённая в чёрное.

Её маска – череп человеческий, выкрашенный в угольно-чёрный цвет, с золотыми прорезями вместо глаз.

Крылья, сделанные из тонких костей людей?, собранных в причудливый узор, медленно расправились.

Она вошла в круг и остановилась возле куклы, которая вдруг вздохнула – медленно, как живое существо.

Из её рта, вплоть до швов на теле, сочилась вязкая чёрная жидкость, пахнущая гнилью и металлом.

Деревянные пальцы куклы шевелились, словно прося о помощи.

Оля подняла длинный нож с рунами, и звук металла о землю пронзил тишину, как крик.

Она повернулась к участникам, её голос звучал одновременно мягко и безжалостно:

– Теперь всё начнётся.

Нож начал переходить из рук в руки.

Каждый касался лезвия, пропуская его дальше.

Потихоньку, словно с ритуальным почтением.

Пока нож не дошёл до М.

Она посмотрела на Кей, стоящую рядом – такая же светлая, такая же родная.

М почувствовала, как кожа покрывается холодным мурашками, дыхание стало прерывистым.

Она смотрела на лица друзей – они выглядели сосредоточенными, почти безэмоциональными, словно соединёнными с чем-то невидимым.

Кей посмотрела на руку М и тихо сказала:

– Позволь ему войти. Позволь силе пройти через меня.

Клинок – тяжёлый. Он пульсирует в ладони М, будто живой. Как чужое сердце.

Круг замкнут. Все стоят на своих местах.

Свет солнца ещё держится за край леса, но воздух уже стал другим. Сгущённым.

Словно само небо задерживает дыхание.

Венок из цветов на голове Кей чуть сполз набок.

Она улыбается. Но взгляд… слишком прямой.

Слишком спокойный.

М на секунду отводит взгляд – и видит, как кукла в центре пентаграммы меняется.

Её тело дышит.

Она растёт, вытягивается.

Руки – уже не ветки, а что-то среднее между костями и мякотью.

Голова – мешок, внутри которого что-то ворочается, пытается выбраться.

Из швов – кровь.

Настоящая. Тёплая. С запахом сырого железа.

– Всё в порядке, – говорит Рада, словно успокаивая ребёнка. – Ты же знаешь, что делать.

М знает.

Она помнит.

Но этого не было на репетиции.

На репетиции они пели. Они смеялись. Удар был игрушечный.

А теперь – нож острый. И в её руках – решение.

– М, – говорит Кей. Мягко. Почти шёпотом. – Сделай это. Пожалуйста. Это для всех нас.

Все смотрят на неё.

Все ждут.

Она видит своих друзей – как будто снаружи.

Кей, с которой она делила ночи и хлеб.

Раф, который всегда шутил неуместно.

Ди, сдержанная, наблюдательная.

Рада, радостная, будто всё это – сказка.

Ками, сильная, суровая.

И себя – внутри круга, одна против ритуала.

Её рука дрожит.

"Это неправильно. Это не то. Я не могу. Я не должна."

Но каждый в круге говорит глазами:

«Ты должна. Это твоя роль.»

Кукла снова дёргается.

Из пасти – всхлип, похожий на детский крик.

Воздух наполняется звуком, как будто древняя печаль просыпается под землёй.

– Быстрее, – шепчет бабушка Оля. – Жертва должна быть принесена, пока солнце ещё дышит.

М делает шаг.

Кей – не отступает.

Она ждёт.

Она принимает.

М поднимает нож.

Смотрит в глаза Кей.

И шепчет, одними губами:

– Прости.

И вдруг, в последний миг – опускает нож не на Кей. А на себя.

Кровь – горячая, вязкая – заливает вышиванку.

Голос Оли обрывается.

Песня замирает.

Кукла – визжит. В небе – треск.

М падает на колени.

И перед тем как глаза затягивает тьма,

она слышит тихий голос системы:

– Задание пройдено. Верность: подтверждена. Индивидуальность: сохранена.

– Пробуждение активировано.

М открывает глаза в другом месте.

Но внутри неё – разбито что-то важное.

Потому что даже если всё было ложью – друзья были настоящими.

Свет голубого интерфейса в её глазах пульсировал, словно сердце, и в его глубинах мелькали образы – лица, места, моменты, забытые и скрытые.

М закрыла глаза и позволила мыслям плыть.