Читать книгу Море, которое помнит - - Страница 5

К вечеру вода вокруг «Родонита» стала тяжелее и темнее. День вытянулся длинной синей полосой, и я уже привыкла к мягкой качке, к голосам команды, к тихому гулу в глубине корпуса. Первые мили пути остались за кормой, и море пока принимало нас без капризов.

Ближе к закату капитан приказал подойти к берегу.

С мостика спустился Сергей Петрович, старший помощник. На этот раз он был особенно собранным.

– Сейчас подойдем к утесу, – сказал он. – Встанем на якорь поближе к берегу. В море штормит сильней, чем утром. Ночью туда лучше не соваться.

– Насколько сильный шторм? – спросил Виктор.

Сергей Петрович взглянул в сторону дальнего горизонта.

– Для новичков – слишком, – ответил он. – Для нас терпимо. Но толку идти в темноту, когда есть спокойный Тугурский залив.

Мне понравилось, как он произнес «спокойный Тугурский залив». В этих словах чувствовалась не только география, но и давно выстроенная дружба с этим местом.

Мы стояли на форд-биче, когда берег начал приближаться. Сначала виднелась только темная полоска тайги, потом из нее вышел утес. Он не был высоким, но поднимался из воды резко и прямо. Склон уходил вглубь леса, а нижняя часть почти отвесно опускалась в воду.

Солнечный свет еще цеплялся за верхнюю кромку, там задерживался последний теплый тон. Низ уже утонул в синеве.

– Хорошее место, – сказал подошедший Александр Михайлович. – Здесь мы не раз ночевали. От шторма прикрывает, глубины хватает.

Я смотрела на скалу и чувствовала странное узнавание. Как будто этот каменный уступ уже видел тысячи ночей и десятки таких судов. Линии трещин на нем сходились в замысловатый рисунок. В одном из выступов угадывались нос и лоб.

– Видишь лицо? – вполголоса спросил Виктор.

– Вижу, – отвечала я так же тихо.

Сергей Петрович услышал и усмехнулся.

– Мы его «Стариком» зовем, – сказал он. – Стоит тут долго. Если к рассвету он все еще глядит на нас спокойно, значит, ночь прошла как надо.

Эта простая фраза легла в меня глубже всяких прогнозов.

Капитан вывел «Родонит» так, что до утеса оставалось несколько сотен метров. Команда занялась якорем. Металлическая цепь пошла в воду с тяжелым звоном. Корпус слегка дрогнул, нашел новую точку равновесия. Качка стала короче, но чуть ощутимей.

Берег оказался ближе, чем днем. Тайга поднималась стеной. От нее шёл прохладный запах смолы и сырой земли. Иногда ветер приносил тонкий аромат прошлогодней хвои.

Вода между нами и утесом была почти черной. На ее поверхности еще оставались редкие розоватые медузы, но их уже было мало. Они плавали глубже, свет от заходящего солнца едва касался их тел.

– Все, на якорной стоянке, – сказал Сергей Петрович. – Ночь проведем здесь.

Солнце быстро ушло за горизонт. Небо не потемнело сразу, а застыло в прозрачной голубой полосе. Первыми зажглись крупные звезды над тайгой. Их отражения дрогнули в воде.

– Красота, – тихо сказал Виктор. – И при этом в море сейчас бьет волной.

– Пусть там разбираются, – ответил Андрей. – У нас сегодня тихий рейд.

Светлана позвала на ужин.

В камбузе было уютно. Стены поблескивали от лампы, чашки на столе звенели негромко, когда их передвигали. На ужин была рыба, картошка и горячий чай. Запах лаврушки и перца смешивался с морским воздухом, который все равно пробирался внутрь.

– Сегодня нам повезло, – сказала Светлана, разливая чай. – В такую ночь лучше стоять под берегом, чем болтаться на волне.

– А много там, за заливом, – спросила я, – волн сейчас?

– Хватает, – ответил Николай, радист. – По сводке ветер крепкий, порывистый. Волна высокая. Для грузового судна не критично, но трясло бы прилично.

– Море злится? – с попыткой шутки спросил Виктор.

Николай посмотрел на него спокойно.

– Море не злится, – сказал он. – Оно живет по своим законам. Сегодня оно просто громче, чем нам нужно.

Я вспомнила, как бабушка говорила о духах моря и гор. Для них сильный ветер и шторм – не злость, а речь. Просто человеку не всегда нужен полный голос. Иногда достаточно шепота.

После ужина команда разошлась по делам. Кто-то готовился к ночной вахте, кто-то уходил в каюту. Капитан поднялся на мостик.

Мы с Виктором вернулись на палубу. Небо окончательно потемнело. Тугурский залив стал глубоким и спокойным.

Над нами раскрылась северная ночь.

Звезды висели низко и ясно. Крупные и мелкие, они заполнили все пространство над тайгой и над водой. Свет от них был чистым и сухим.

У горизонта, там, где открытое море, висела странная полоса. Она была чуть светлее остального неба, с лёгким зеленым оттенком. Иногда по ней пробегали едва заметные движения. В отдельных местах вспыхивал холодный белый огонек и сразу гас.

– Это гроза? – спросил Виктор, щурясь.

– Не похоже, – сказала я. – Молнии иначе ведут себя.

Сергей Петрович, который тихо прошел мимо, остановился, посмотрел.

– Там и гроза, и свое, – сказал он. – Бывает, что северное сияние берет кусок неба прямо над штормом.

– А разве здесь бывает сияние? – удивился Виктор.

– Еще как, – ответил Сергей Петрович. – Не каждый день, но в такие ночи, как сегодня, может заглянуть и сюда.

Он отвернулся к своей работе, а полоска на горизонте тем временем стала чуть ярче. Зеленоватый отблеск вытянулся длинной дугой. Тонкая дымка поднялась над водой и соединилась с небом.

Я смотрела на эту дугу и чувствовала, как во мне поднимается тихое волнение. Не страх и не восторг, а спокойное, глубокое чувство: нам показали знак.

Ветер был почти не слышен. Судно легонько покачивало, вода у борта шуршала мягко и равномерно.

– Я пойду лягу, – сказал Виктор. – Если что-то совсем необычное увидишь – разбуди.

Мне не хотелось уходить с палубы.

– Хорошо, – ответила я.

Он коснулся моей руки, будто проверяя, не холодно ли, и ушёл вниз по трапу.

Я осталась одна.

Точнее, не одна – на вахте был Андрей, где-то на мостике находился капитан, в машинном отделении работал Александр Михайлович. Но на носовой части палубы в этот момент никого больше не было.

Я подошла к лееру и оперлась о него.

Внизу плескалась вода. Ее поверхность была почти гладкой, только у самого борта возникали небольшие разводы. В отражении звезд было ощущение глубины, которая не пугала, а наоборот, тянула взгляд внутрь.

Я достала из кармана оберег, подаренный Николаем-оленеводом. Положила его на раскрытую ладонь, посмотрела в ту самую сторону, откуда в детстве, по словам бабушки, приходят духи моря и гор.

Кость была теплой, хотя ветер прохладил пальцы.

Я не просила ничего определенного. Просто стояла и тихо благодарила.

За то, что нас пустили в этот путь. За то, что море до сих пор было мягким. За то, что сегодня мы спали под защитой утеса и тайги, а не под криком открытых волн.

Гул прибоя доносился с другой стороны скалы. Он был далек, но отчетлив. В этом гуле действительно слышались обрывки речи. Не слова человеческого языка, а ритм, паузы, длинные дыхания.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить эвенкийские песни, которые пела бабушка. Мелодии приходили обрывками. Несколько слогов, мотив, потом тишина.

На какой-то момент мне показалось, что гул прибоя подхватил один из этих мотивов. Почти незаметно. В одной волне, в следующей, в промежутке. Я стояла, не двигаясь, пока это чувство не стало слишком явным.

В ту же секунду в небе над тайгой вспыхнул тонкий зеленый огонек. На миг он растянулся в дугу, прошел над краем леса и медленно растворился.

Я открыла глаза.

– Видела? – рядом оказался Андрей. Я не заметила, как он подошел.

– Видела, – ответила я.

– Сияние, – сказал он. – Значит, шторм там, дальше, трусит небо так, что свет выходит на нас.

Он говорил просто, без пафоса. Для него это, похоже, было очередным рабочим знаком.

– Ты не боишься шторма? – спросила я.

– Боюсь глупых решений, – ответил Андрей. – Шторма бояться бесполезно. Его надо учитывать.

Он посмотрел на утес.

– Здесь нам ничего не грозит, если якорь держится.

Я почувствовала, как внутри этой спокойной фразы есть еще одно слово: «если мы уважаем место, где стоим».

Потом он ушел к носовому огню, проверить что-то по списку.

Я осталась опять одна.

Тайга за нашими спинами была темной стеной, но мертвой она не казалась. Скорее, наоборот. В этой темноте чувствовалось множество глаз. Не угрожающих, а просто смотрящих.

Я вспомнила рассказы о том, что у каждого крупного камня, у каждой скалы есть свой дух-хозяин. У этого утеса, который команда называла Стариком, тоже был такой хозяин. Я не видела его и не пыталась представить его образ. Мне было достаточно ощущения, что над нашим ночлегом стоит еще одна невидимая вахта.

Я тихо произнесла несколько слов благодарности. Не вслух, а почти беззвучно, так, чтобы они остались между мной, этой водой и этим берегом.

В это время где-то в лесу коротко крикнула птица. Ей ответил другой крик. Потом все стихло.

Судно слегка качнулось – плавно, без резкости. Я почувствовала, как это движение совпало с ритмом моего дыхания.

С полоски на горизонте снова пришел мягкий зеленый отблеск. Он прошел по нижней кромке неба, задержался у края утеса и будто вошел в камень. Верхняя часть скалы на миг стала чуть светлее, чем остальной берег.

Я моргнула, и все исчезло. Утес снова был просто темным силуэтом.

– Мне пора вниз, – сказала я себе.

Ночь была для моря рабочим временем. Для меня же эта ночь стала чем-то вроде принятия в гостях. Я чувствовала усталость, но она была хорошей.

В каюте Виктор уже спал. Его дыхание было ровным и спокойным. Судно покачивалось мягко.

Я легла на свою узкую койку, натянула одеяло до подбородка. Под матрасом едва ощутимо вибрировали металлоконструкции.

Перед тем как закрыть глаза, я еще раз коснулась оберега.

– Спасибо, – мысленно сказала я и морю, и тайге, и этому утесу, и тем, кто был здесь задолго до нас.

Ответ пришел не словами и не видением. Просто в один момент гул в глубине корпуса чуть изменился. Стал спокойнее, ровнее. Вода у борта зашептала тише.

В ту ночь я спала глубоко и без снов.

Утро принесло другой звук морю, и я поняла это задолго до того, как проснулась окончательно. Но это уже была история следующего дня и следующей главы нашего пути по Охотскому морю.