Читать книгу Море, которое помнит - - Страница 6

Когда я открыла глаза, сразу поняла: море звучало иначе, чем ночью.

Вибрация корпуса стала собранной, цепкая. Не просто легкая качка на якоре, а движение, в котором было намерение.

В каюте было прохладно. Воздух впитал в себя остаток ночной сырости, запах солярки и тонкий привкус соли. Со стены лился бледный сумеречный свет – значит, еще не рассвело, но темнота уже отступала.

Где-то впереди громко прошла цепь. Металл ударился о металл, звук пошел по всему корпусу судна длинной полосой.

– Снимаемся, – сонно сказал Виктор.

Он перевернулся на бок, прислушался, сел на койке.

– Похоже, наш Старик отпускает, – добавил он.

Я тоже села, натянула свитер, засунула ноги в теплые носки. Судно тянуло вперед, но якорь еще тормозил, и от этого движения в воздухе было ощущение натянутой струны.

Я сунула руку под подушку, нашла ремешок оберега. Кость легла в ладонь, слегка согрелась. Я пробормотала мысленно короткое «спасибо» ночи, утесу, тайге, этому маленькому укрытию, которое дало нам передышку перед настоящей дорогой.

– Пойдем на палубу, – сказала я. – Не хочу пропустить, как мы выходим.

– Дай мне три минуты, – ответил Виктор и начал поспешно одеваться.

Мы выбрались в коридор. Металл стен был холодным, влажным. Лестница наверх чуть дрожала от работы лебедки.

На палубе нас встретил густой влажный воздух. Четкой линии рассвета еще не было, небо светлело по краю, переходя от темного синего к серому.

Утес, у которого мы ночевали, стоял рядом черным силуэтом. Его верхняя кромка еще скрывала в себе ночную тень, но где-то там, в глубине камня, оставалось воспоминание о слабом зеленом сиянии, которое я видела ночью над тайгой.

От носовой части тянулась в воду тяжелая цепь. Лебедка работала рывками. Александр Михайлович стоял рядом, следил за процессом. Его лицо было сосредоточенным, руки двигались уверенно.

– Доброе, – сказал он, кивнув нам. – Сейчас якорь поднимем – и вперед, к Шантарам.

– Шторм в море утих? – спросил Виктор.

– Не утих, – ответил механик. – Но отпустил край. У нас есть окно.

«Окно» – слово, которое на суше означает одно, а на море другое. Здесь это была не только погода, но и разрешение.

Цепь с последним рывком пошла быстрее. В темноте у самого форштевня показалась ржавая спина якоря. На нем блестела вода.

– Держит нормально, – заметил Андрей, который стоял тут же, готовый подсказать, если что-то пойдет не по плану.

Якорь закрепили. Вибрация корпуса сменилась. Теперь в движении судна не было стеснения, только свободный ход вперед.

Капитан стоял на мостике. На фоне светлеющего неба его фигура казалась частью силуэта надстройки. Он что-то сказал в переговорное устройство, и «Родонит» плавно повернул корпусом, отводя нос от утеса.

Мы пошли вдоль берега, постепенно набирая ход.

Тайга на берегу еще спала. Темная сплошная масса, из которой пока не выступали отдельные стволы и кроны. Лишь верхушки деревьев были чуть светлее, там уже чувствовалось дыхание близкого рассвета.

Я стояла у леера и смотрела, как наш ночной укрытый уголок медленно отдаляется. Утес-Старик поворачивался боком, потом почти спиной. В какой-то момент его «лицо» оказалось под другим углом, и я перестала узнавать знакомые черты. Это было то же самое место – и уже другое.

– Спасибо, – тихо сказала я в сторону берега.

Ответа не последовало, но вода у борта мягко вздохнула и пошла другим рисунком.

– Вы сегодня рано, – послышался за спиной голос Светланы.

Я обернулась.

Она стояла в теплой куртке поверх фартука, в руках держала большую кастрюлю. Рядом Андрей нес поднос с мисками и кружками.

– Решила, что завтрак можно совместить с проводами Тугурского залива, – сказала Светлана. – На таком холоде каша вкуснее на палубе.

Запах гречки с маслом ударил в нос сразу. К нему примешивался аромат жареной рыбы и чая.

– Сейчас как по правилам, – добавила она. – Сначала горячее, потом уже романтика.

Мы рассмеялись.

Светлана расставила миски прямо на широкой бочкообразной тумбе. Пар от каши поднимался в сырой воздух плотными струями, тут же растворялся и становился частью северного утра.

– Ешьте, – сказала она. – Пока ровно идем, даже в ложке не колышется.

Слово выскочило само, она тут же поправилась:

– Пока спокойно идем.

Я взяла ложку. Каша была густой, горячей, с маслом. Рыба – терпуг, пойманный вчера, – мягкой и плотной. После первой же ложки холод отступил от груди. Становилось легче дышать.

– Если так кормить каждый день, – сказал Виктор, – я соглашусь на любой шторм.

– Не обещайте, – заметил Сергей Петрович, который появился из полумрака и подхватил свою миску. – Море слышит такие слова.

Он прислонился к лееру, ел медленно, время от времени поглядывая вперед.

– Сейчас дойдем до выхода из залива, – сказал он. – Там почувствуете другое дыхание.

Светлана закончила маленькую суету с мисками, посмотрела на нас с особой, кухонной лаской.

– Начало у вас хорошее, – сказала она. – Вчера море приняло без качки, сегодня выпускает из укрытия с горячим завтраком. Значит, идете по согласованной дорожке.

Она ушла обратно в камбуз, прихватив пустую кастрюлю.

Мы с Виктором доели кашу, допили чай и отнесли посуду на поднос рядом с дверью.

– Пойдем на форд-бич, – предложил он. – Встретим день нормально.

Я натянула капюшон, запахнула куртку потуже. Воздух на носу был еще холоднее, чем в середине палубы.

Мы вышли на знакомый форд-бич. Там уже был Андрей. Он проверял носовой огонь, осматривал леер, привычным движением поправлял трос.

– Садитесь, – сказал он, кивнув на кнехт. – Сейчас будете смотреть, как Тугурский залив уступает место настоящему Охотскому морю.

Мы устроились на кнехте. Металл под нами был прохладным, но не ледяным. Вибрация ощущалась до самого позвоночника.

Впереди угадывалась линия выхода из залива. Край берега уходил в сторону, виднелись дальние темные пятна – это были острова, о которых вчера говорили моряки.

Небо светлело быстрее. По краю облаков пробежал бледный розовый оттенок.

– В море еще шторм, – сказал Андрей. – Но по сводке он сместился ближе к Шантарам. До нас дойдет только длинная волна.

– Длинная волна – это когда не подпрыгиваешь, а медленно взлетаешь и так же медленно опускаешься, – задумчиво добавил Виктор. – Как лифт.

– Не обязательно лифт, – ответил Андрей. – Иногда это напоминает дыхание большого зверя, на спине которого ты едешь.

Его образ был простым, но точным.

Капитан с мостика кратко скомандовал в рацию. «Родонит» чуть изменил курс, и нос стал смотреть точно туда, где водная гладь переходила в более темную полосу.

Это была граница.

Сопки постепенно уходили в сторону, лес редел, береговая линия ломалась в нескольких местах. Вдали уже маячили очертания Малых Шантарских островов. Пока они были похожи на низкие тени.

Вода под носом изменилась первой. Зеленоватая прозрачность залива уступила место глубокому синему тону. Волна стала длиннее. Судно поднималось и опускалось спокойнее, но амплитуда движения увеличилась.

– Вот оно, – тихо сказал Сергей Петрович, снова появившись рядом. – Это уже открытое Охотское море.

Я всмотрелась вперед. Линия горизонта стала более четкой. Небо и вода действительно встречались так, что их граница иногда исчезала. Дальше ничего не закрывало обзор – ни сопок, ни ближних берегов.

Я почувствовала в животе небольшое движение. Это было не от качки. Это было от того, что привычная опора в виде земли почти исчезла.

– Страшновато? – негромко спросил Виктор.

– Нет, – честно ответила я. – Скорее, слишком много воздуха.

Он усмехнулся.

– Понимаю, – сказал он. – Но признаюсь, внутри тоже шевелится.

Сергей Петрович стоял рядом и молчал, давая нам время привыкнуть.

– Когда я шел здесь в первый раз, – сказал он наконец, – думал, что море съест меня взглядом. А потом понял: оно смотрит не на тебя, а сквозь. Ты или принимаешь этот взгляд, или отворачиваешься.

Я не отворачивалась.

Я смотрела прямо вперед, туда, где вырисовывалась едва заметная дуга горизонта. В другой жизни где-то здесь шли парусники первых экспедиций. Они видели тот же изгиб воды, тот же холодный свет.

В детстве я листала книги про Берингa и Шпанберга, про первые карты этих мест. Тогда это было далекой историей. Теперь история поднималась из глубины, шла рядом с нами, как тень другого корабля.

На миг мне показалось, что вдалеке, немного сбоку от нашего курса, над водой стоит странная полоска тумана. Внутри нее, будто на старой гравюре, темнел силуэт парусного судна. Очень старый рисунок, грубый, с тяжелыми мачтами.

Я моргнула один раз, другой. Полоска тумана растворилась. Остались только волны, легкая дымка и темные пятна островов.

– Видел? – спросила я тихо.

– Что именно? – не понял Виктор.

– Ничего, – ответила я. – Может, глаза еще не привыкли.

Но внутри я знала: море показало какую-то страницу своей памяти и тут же убрало ее.

Оберег в кармане стал теплее.

Мы шли вдоль Малых Шантаров. Они то приближались, то снова отодвигались, уходя в сторону. На одном из островков торчали каменные столбы – кекуры. Их острые вершины вспарывали полоску неба, а основания стояли в воде. Волны обтекали их с обеих сторон, вспучивались белой пеной.

– Вот Заячий, – сказал Андрей, показывая рукой. – А вон те камни – кекуры.

Имена островов и скал звучали, как живые.

Вода вокруг «Родонита» стала более насыщенной по цвету. В одних местах она отдавалась глубоким синим, в других светлела, показывая зеленоватую глубину. Солнце наконец вышло из-за облаков и легло на волны косыми лучами.

Холод был уже не таким цепким, но воздух оставался бодрящим. Мы с Виктором кутались в куртки, уткнувшись подбородками в воротники.

– Я все думаю, – сказала я, – что мои предки видели примерно то же самое.

– Те самые, что жили на побережье Охотского моря? – уточнил Андрей.

Я кивнула.

– Эвенки были проводниками, – напомнила я больше себе, чем собеседникам. – Они водили русских промышленников и китобойцев по этим местам, помогали выживать в тайге.

– Значит, у вас морская память в крови, – заметил Сергей Петрович. – Может, поэтому вас и не качает.

Его слова прозвучали просто, но внутри отозвались теплой волной.

Я смотрела на острова, на кекуры, на линию горизонта и чувствовала, как пространство вокруг наполняется не только воздухом, но и чем-то еще.

Не могу это объяснить иначе.

Будто мы двигались не только по карте капитана и расписанию грузов, но и по невидимой схеме, которую давно нарисовали духи моря и гор.

Иногда, когда ветер менял направление, до нас донесся тонкий запах сырой земли, смешанной с солью. Значит, где-то поблизости был берег или невысокий остров. Иногда пахло только холодной водой.

– Смотри, – тихо сказал Виктор.

Чуть поодаль от борта снова появилась знакомая темная головка. Нерпа вынырнула, посмотрела на нас.

Сегодня она держалась дальше, не подплывала близко. Пару секунд – и уже нет.

– Проверила, дошли ли мы до моря, и ушла по своим делам, – сказала я.

– У каждого здесь свой маршрут, – согласился Андрей.

К полудню качка усилилась. Волна стала длинной, плавной, но подъемы и спуски были ощутимыми.

Тело наконец ответило на это. В животе появилась тяжесть, в голове – легкая пустота.

– Как ты? – спросил Виктор.

– Нормально, – честно сказала я. – Но, если еще больше раскачается, мне понадобится второй завтрак от Светланы.

Он рассмеялся и предложил:

– Пойдем выпьем чаю. Иначе мы просидим на форд-биче до самого мыса Врангеля, а потом придется спускаться по лестнице на ватных ногах.

Я согласилась.

Мы оставили носовую часть палубы и спустились в камбуз.

Там было уже тепло и пахло свежим хлебом. Светлана колдовала у плиты, проверяла кастрюли, перемешивала суп.

– Ну что, море вас пугает? – спросила она, не оборачиваясь.

– Скорее, зовет, – ответила я.

– Вторая порция чая – за смелость, – сказала она. – А вот третья уже будет за страх.

Мы посмеялись.

Я взяла кружку и почувствовала, как горячая жидкость возвращает телу центр тяжести. Качка ощущалась, но уже не казалась чем-то враждебным. Скорее, частью общей песни.

Николай заглянул в камбуз на минуту, взял бутерброд, сообщил, что связь стабильная, погода впереди не хуже, чем сейчас, и снова исчез.

Сергей Петрович пришел за отчётом, оставил пару сухих фраз о курсе, глубине, времени. Для него все это было привычной рутиной.

Я стояла у небольшого иллюминатора и смотрела, как мимо проходят волны.

Части света, которые утром казались холодными и далекими, теперь стали ближе.

Мы вышли из Тугурского залива и были уже в самом Охотском море.

Я вспомнила детские мечты – книги про полярников, про дальние экспедиции, про маленькие точки на карте, которые были и портами, и местами гибели, и новыми началами.

И вдруг очень ясно поняла: я сейчас не турист на прогулочном теплоходе. Я – маленькая часть пути, который связывает прибрежные села, людей, грузы, судьбы.

И еще – часть какой-то древней истории, в которой мои предки шли по этим берегам задолго до карт и раций.

В груди стало тихо.

Страх ушел. Осталось чистое предвкушение.

– Что думаешь? – спросил Виктор, подходя сзади.

– Думаю, что море нас уже записало, – ответила я. – В свой большой список.

– Надеюсь, не в раздел «курьезы», – заметил он.

– Это зависит от того, как мы поведем себя дальше, – сказала я.

Судно мягко взлетело на очередной длинной волне, опустилось. Гул в глубине корпуса стал чуть ниже, но уверенней.

Впереди, по курсу, горизонт сгущался. Там, где линии неба и воды почти сливались, появилась чуть более темная полоса.

– Это уже направление к мысу Врангеля, – сообщил Сергей Петрович. – Там море любит показывать свой характер.

Он говорил спокойно.

Я сжала в кармане теплую кость оберега.

Навстречу Охотскому морю мы шли не спеша, но без остановки.

Я не знала, какие именно тайны оно приготовило для нас за этой темной полосой, но чувствовала, что дальнейший путь уже не будет таким же легким, как первые мили.

И от этого чувства становилось только интереснее.