Читать книгу Наковальня Мироздания. Том 1 - - Страница 7

Серый свет предрассветья над Бесплодными Равнинами сменился гнетущей свинцовой мглой дня. Солнце, скрытое за вечной пеленой пепла и низких туч, не давало тепла, лишь подчеркивало унылую монотонность пейзажа. Кай шел, неся Наковальню Мироздания на плече, как неотъемлемую часть своего существа. Багровые руны пульсировали ровным, чуть приглушенным светом, их отблеск смешивался с мерцанием ледяных прожилок на его правой руке. После битвы со Стражами в руинах Железного Города в нем не было триумфа. Была глубокая, костная усталость и настороженность, острая как лезвие. Воздух, казалось, вибрировал от эха их гудящих крыльев, от шепота Ум'браала, от ненависти всего Пантеона, теперь явно направленной на него. Охота была не просто объявлена. Она началась.

Люмин шла рядом, но не в человеческом облике. Величественная девятихвостая лиса из лунного серебра, ее шаги были бесшумны, мех мерцал тусклым светом в сером сумраке. Ее аметистовые глаза, вечно видящие слои реальности, постоянно сканировали горизонт, пустыню, само небо. Она была его живым радаром, его предупреждением. И ее молчание было красноречивее слов. Они были мишенью. Большой, яркой мишенью.

– Лес, – прошептала Люмин, ее голос донесся до Кая как легкий ветерок, не нарушая тишины. Она остановилась, указывая мордой на восток. – Шепчущих Теней. Там можно отдышаться. Немного.

Кай прищурился, вглядываясь. На линии горизонта, где серая пустошь Равнин встречалась с таким же серым небом, виднелась темная, неровная полоса. Не горы. Что-то более плотное, хаотичное. Лес. Но не тот, что помнился ему из далекого прошлого, с сочной зеленью и щебетом птиц. Этот лес выглядел как гигантское скопление черных кораллов, выброшенных на берег мертвого моря. Деревья – кривые, корявые, лишенные листвы, с ветвями, сплетенными в неестественные узлы, – вздымались к небу, словно застывшие в агонии скелеты. Воздух над лесом колыхался маревами, и даже на таком расстоянии Кай почувствовал исходящее от него ощущение тяжести, древности и чего-то… нездорового. Шепот. Не слышимый ухом, а ощущаемый кожей, вибрацией в костях. Как будто сам лес дышал тихими, зловещими словами.

– Убежище? – спросил Кай скептически, его голос хриплый от усталости и напряжения. – Выглядит как ловушка.

Люмин мягко ткнулась холодным носом ему в ладонь, заставляя вздрогнуть. Ее прикосновение было неожиданно теплым.

– Все в этом мире – ловушка для таких, как мы, – ответил ее мысленный голос, звучавший прямо в его сознании. – Но там есть тени, в которых можно спрятаться. Иллюзии, которые можно использовать. И… кое-что еще. Древние духи места. Они не любят богов. Возможно, не полюбят и тебя, но ненависть к Пантеону сильнее. Это шанс. Небольшой.

Кай посмотрел на лес, потом на Люмин. Ее лисьи глаза смотрели на него с невозмутимой уверенностью. Он не доверял ей до конца. Как можно доверять существу, которое видит мир слоями иллюзий? Но альтернативы не было. Оставаться в открытой пустыне – самоубийство. Следующая атака Пантеона будет серьезнее, чем отряд Стражей. Фер'рокс, Бог Металлов, чьи владения они нарушили, Сом'рааш, Бог Сна, известный своей коварностью, или кто-то похуже – они не заставят себя ждать. Лес, даже такой жуткий, давал хоть какую-то фору.

– Веди, – коротко бросил он.

Люмин кивнула лисьей головой и бесшумно тронулась в путь, ее серебристый силуэт сливался с серым фоном Равнин. Кай последовал за ней, каждый шаг отдавался тяжестью в мышцах и глухим эхом в душе. Мысль о короткой передышке, о сне, была сладким ядом. Он не спал с момента выхода из Пещер Шипения. Тело требовало отдыха, но разум кричал об опасности. Божественная сила давала выносливость, но не отменяла потребности в восстановлении. И кошмары… кошмары ждали его за закрытыми веками. Он знал это.

Чем ближе они подходили к Лесу Шепчущих Теней, тем сильнее становилось ощущение давления. Воздух густел, пропитываясь запахом гнилой древесины, влажной земли и чего-то сладковато-приторного, напоминающего увядающие цветы. Шепот стал отчетливее – не слова, а навязчивый гул, сотканный из тысяч тихих стонов, скрипов ветвей, шелеста невидимой листвы. Деревья вблизи были еще страшнее. Их стволы, покрытые черной, потрескавшейся корой, напоминали скрюченные спины великанов. Ветви сплетались над тропой (если узкую полоску проходимости между стволами можно было назвать тропой), образуя мрачный, почти непроницаемый для света полог. То немногое серое сияние, что пробивалось сквозь переплетение сучьев, ложилось на землю мертвыми пятнами. Под ногами хрустел толстый слой перегноя и ломких, как кости, веточек. Казалось, сам лес затаил дыхание, наблюдая за чужаками.

Люмин шла впереди уверенно, ее лунный мех был единственным источником слабого свечения в сгущающихся сумерках леса. Она останавливалась, принюхивалась, ее уши поворачивались, улавливая невидимые глазу звуки. Иногда она сворачивала с едва намеченного пути, обходя участки, где воздух колыхался особенно странно, или где корни деревьев образовывали подозрительно правильные узоры.

– Иллюзии, – мысленно пояснила она Каю, когда он нахмурился, видя, как она петляет. – Старые. Сильные. Ловушки для неосторожных. Попадешь в петлю восприятия – будешь кружить до скончания веков, или пока лес не высосет твою душу. Держись близко.

Кай сжимал рукоять Молота. Его Видение Изъянов, обычно скачущее как молния, здесь работало с перебоями. Оно показывало слабые места в стволах деревьев, пустоты под корнями, но саму ткань иллюзий, плетущихся между деревьями, как паутину, видело лишь смутно, урывками. Он чувствовал их – липкие, невидимые нити, цепляющиеся за сознание, пытающиеся исказить реальность вокруг. Без Люмин он бы давно заблудился или наткнулся на невидимую опасность.

Они шли несколько часов, углубляясь в сердце леса. Свет почти исчез, сменившись глубокими, насыщенными тенями. Шепот стал громче, навязчивее. Теперь в нем угадывались обрывки фраз, шепотки на забытых языках, детский плач, сдавленные рыдания. Воздух стал влажным и холодным, обжигая легкие не морозом, а ощущением чужой тоски и отчаяния. Кай чувствовал, как его собственная усталость давит на веки тяжелой гирей. Каждый шаг требовал усилия. Даже Молот на плече казался неподъемным.

Люмин остановилась у небольшой, почти круглой поляны. Посередине росло огромное, дуплистое дерево, его черный ствол был покрыт мхами странного, фосфоресцирующего сине-зеленого цвета, слабо освещавшими поляну. Земля здесь была относительно сухой, покрыта толстым слоем упругого мха. Шепот отступал на границы поляны, становясь фоновым гулом.

– Здесь, – мысленно сказала Люмин, обходя поляну по краю, ее нос работал, уши насторожены. – Относительно чистое место. Старое дерево… спит глубоко. Иллюзии слабее. Можно отдохнуть. Немного. Я буду на страже.

Кай посмотрел на поляну, на призрачное сияние мха, на темный провал дупла в древнем дереве. Место выглядело жутковато, но после бесконечной пустыни и гнетущего леса – почти уютно. И главное – здесь не было этого невыносимого шепота прямо в уши. Усталость накатила волной, смывая последние сомнения. Он сбросил Молот с плеча небрежным движением. Артефакт тяжело рухнул на мягкий мох, багровые руны на миг вспыхнули ярче, потом погасли, словно затаились. Кай опустился рядом, прислонившись спиной к шершавой коре огромного дерева. Он не хотел спать. Он боялся сна. Но тело, изможденное боем, долгой дорогой и постоянным напряжением, взяло верх. Веки сомкнулись сами собой, как тяжелые свинцовые ставни. Последнее, что он увидел перед погружением во тьму, – это мерцающий взгляд Люмин, устремленный в глубины леса, и слабое сияние ее девяти хвостов, образовавшее защитный круг вокруг поляны.

Тьма была не полной. Она сразу же начала заполняться образами. Знакомыми. Ужасающе знакомыми.

Жар. Невыносимый жар. Но не от Молота. От пожаров. Эмберхольм горит. Небо кроваво-красное от отблесков пламени, затянутое черным дымом. Воздух густой, обжигающий горло, пахнущий горелым деревом, камнем… и мясом. Крики. Нечеловеческие крики боли, ужаса, безысходности. Бегут люди. Знакомые лица соседей, друзей по мастерской. Их глаза широко распахнуты от ужаса. Они падают. Сверкают молнии не с неба, а с земли – точные, безжалостные лучи сияющего света, прошивающие толпу, испаряющие людей на ходу. Стражи. Их сияющие доспехи невероятно ярки в аду пожарища. Бесстрастные. Совершенные. Машины убийства.

Кай стоял посреди улицы. Не Кай-богоборец. Кай-кузнец. В заляпанном сажей кожаном фартуке, с молотом для ковки в руке, а не Наковальней Мироздания. Беспомощный. Он видел свою кузницу. Она пылала, как факел. Там остались его инструменты. Его работы. Его…*

"Лира!" Его собственный крик прорвался сквозь грохот разрушения. Он рванулся вперед, сквозь панику, сквозь дым, туда, где стоял их маленький дом. Не бежать из города. Бежать внутрь. К ней. К нему.*

Дом еще стоял. Но уже горел. Крыша провалилась, окна были выбиты, из них лились языки пламени. Дверь висела на одной петле. Он ворвался внутрь. Жар был адским. Дым ел глаза. "Лира! Малыш!" Он кричал, спотыкаясь о обломки мебели, о куски штукатурки. Гостиная. Пусто. Кухня. Пусто. Спальня…

Он замер на пороге. Кровать. Их кровать. На ней… силуэты. Два силуэта, обнявшихся. Одежда тлела. Волосы… Лиры… ее прекрасные каштановые волосы… пылали коротким, яростным огнем. Маленький сверток в ее руках…

НЕТ!

Это был не крик. Это был вопль, вырывающий душу. Он бросился вперед, не чувствуя жара, не чувствуя боли. Он должен был их спасти! Должен! Его руки протянулись, чтобы схватить, оттащить от пламени…

И коснулись пепла. Теплого пепла. Силуэты рассыпались под его пальцами, как груда горячего серого порошка. Ни костей. Ни плоти. Только пепел. Пепел, сохранивший на миг форму любимых лиц, прежде чем развеяться в дымном воздухе.

Он стоял на коленях посреди огня, его руки были покрыты пеплом жены и сына. Его мир рассыпался. Его сердце… остановилось. А потом наполнилось. Наполнилось чем-то черным, липким, невероятно тяжелым. Горем, которое не могло вылиться в слезы. Только в тихий, бесконечный стон, вырывающийся из самой глубины, из той пустоты, где раньше билось сердце. Ярость. Чистая, всепоглощающая, безумная ярость. Он поднял голову. Сквозь дыру в крыше он увидел их. Сияющие фигуры Стражей, парящих над гибнущим городом. Безликие. Совершенные. Бездушные.

В его руке кузнечный молот вдруг стал тяжелее горы. Он встал. Не чувствуя ожогов, не чувствуя ничего, кроме этой черной ярости, пульсирующей в висках. Он поднял молот. Не для защиты. Для разрушения. Он зарычал, звериный, нечеловеческий звук, и бросился сквозь стену огня, навстречу сияющей смерти…

Кай дернулся всем телом, чуть не сорвавшись в реальность. Пот липкой пленкой покрыл его лицо. Дыхание было прерывистым, сердце колотилось, как молот в кузнице. Он был здесь, на поляне, у древнего дерева. Лес шептал. Люмин стояла на страже. Но кошмар… он был так реален. Боль была свежей, как вчера. Ярость пылала в груди, подпитываемая силой Игнариуса, которая отозвалась на воспоминание, как на зов.

Не отпускает, – пронеслось в его сознании. Никогда не отпустит.

Он попытался снова погрузиться в небытие, отключиться. Но сон, раз пробужденный кошмаром, не хотел возвращаться. Он висел в полусознательном состоянии, на грани, убаюкиваемый монотонным шепотом леса и слабым сиянием мха. И тогда пришли они.

Не в сон. В реальность.

Тени на краю поляны зашевелились. Не просто углубления в мраке под деревьями. Они оторвались от стволов, от земли, приняв форму. Расплывчатые, лишенные четких очертаний, но зловеще одушевленные. Что-то среднее между дымом и жидкой смолой. Они не имели лиц, лишь углубления, где должны были быть глаза – пустые, бездонные колодцы, втягивающие свет. Их "тела" колыхались, как на ветру, но ветра не было. От них исходил холод. Не физический холод льда, а холод могилы, пустоты, забвения. И тихий-тихий шепот, сливающийся с общим гулом леса, но несущий свой собственный, леденящий душу смысл: "Спи… Спи… Отдайся… Боль пройдет… Забвение сладко…"

Ночные кошмары. Физические воплощения страхов и отчаяния, порождения Леса Шепчущих Теней. Или… орудия?

Люмин зарычала. Низко, предупреждающе. Ее лунный мех засветился ярче, отбрасывая резкие тени. Она встала между Каем и подступающими тенями, ее девять хвостов распушились, превратившись в серебристый веер света. Она знала, что они пришли не просто так. Чуяла руку за этим. Чуяла его.

Тени не испугались света. Они медленно, неумолимо поплыли вперед, огибая Люмин, словно не замечая ее. Их цель был Кай. Сонный. Уязвимый. Погруженный в свои кошмары.

– Кай! – мысленно крикнула Люмин, пытаясь пробиться сквозь завесу его полусна. – Проснись! Они здесь!

Но Кай уже не просто дремал. Кошмар, прерванный на самом страшном месте, вернулся с удвоенной силой. И на этот раз он был… иным.

Он стоял не в пожаре Эмберхольма. Он стоял на вершине горы из искореженного металла, горящих обломков и… тел. Тела были в сияющих доспехах. Стражи. Много Стражей. Но не только их. Были другие. Гигантская фигура из черного льда, рассыпающаяся в алмазную пыль (Фро'стаар). Механический паук, разорванный изнутри взрывом (Фер'рокс). И еще… силуэты в сияющих одеждах, без лиц, падающие с неба, как сгоревшие звезды. Боги. Он убил их. Всех.

Он поднял руки. Они были покрыты кровью. Не красной. Черной, как нефть, липкой, как смола. Она текла по его рукам, по груди, капала на гору трупов. Он посмотрел вниз. Его отражение в луже этой черной крови… Это был не он. Это было чудовище. Высокое, покрытое пластинами багровой чешуи и синими кристаллами льда. Глаза – две угольные ямы, пылающие ненавистью. Из пасти, усеянной кинжалообразными зубами, капала та же черная слюна. На плече чудовища, как естественное продолжение его тела, лежал Молот, но не Наковальня Мироздания. Это был костяной нарост, пульсирующий зловещим темно-багровым светом.

"Я…" – попытался сказать он. Но из пасти чудовища вырвался только рев. Рев торжества и бесконечной, ненасытной ярости. Он посмотрел вокруг. Мир лежал в руинах. Города горели. Небо было затянуто пеплом. И не было никого. Ни врагов. Ни друзей. Только он. Чудовище. И горы трупов. И всепоглощающая пустота, страшнее любой боли. Он завыл. Долгий, тоскливый вой существа, потерявшего последние остатки себя в погоне за местью…

В реальности тело Кая затряслось в судорогах. Из его горла вырвался сдавленный стон, смешанный с рычанием. Тени-кошмары были уже рядом. Они протянули к нему свои дымчатые "руки" – не для удара. Для прикосновения. Для проникновения. Холод могилы потянулся к его коже.

Люмин атаковала. Она не бросилась физически. Она взорвала пространство вокруг Кая лунным светом. Ослепительная вспышка чистого, серебристого сияния, несущего прохладу и ясность, ударила по теням. Они завизжали – тонкий, пронзительный звук, как скрежет стекла по стеклу. Их дымчатые формы заколебались, стали прозрачнее, отступили. Но не исчезли. Они были слишком тесно связаны с самим Лесом, с его шепотом, с кошмаром, пожирающим Кая изнутри. И они знали свою цель.

Одна из теней, быстрее других оправившаяся от лунного удара, рванулась вперед, сквозь ослепляющий свет. Ее дымчатая лапа коснулась обнаженной кожи на шее Кая.

Холод. Пронизывающий, абсолютный. Холод не тела, а души. Холод забвения. Он впился в Кая, как игла, мгновенно распространяясь по венам, замораживая мысли, усиливая кошмар в тысячу раз.

Чудовище на горе трупов завыло от боли. Черная кровь на его чешуе закипела. В угольных глазах мелькнул нечеловеческий ужас. Оно почувствовало пустоту. Ту самую пустоту, что ждала его в конце пути. Пустоту, которую оно само создало. И поняло. Поняло, что это и есть его истинное лицо. Его конец. Не герой. Не мститель. Чудовище. Одинокое. Проклятое. Никчемное…

В реальности Кай закричал. Настоящим, полным голосом. Крик ужаса, отчаяния и невыносимой душевной боли. Его глаза широко распахнулись, но в них не было осознания реальности. Только отражение внутреннего ада. Его тело дергалось в конвульсиях, отбрасывая его от дерева. Он упал на мох, катаясь, пытаясь стряхнуть ледяную хватку на шее, но тени-кошмары уже облепили его. Их дымчатые щупальца цеплялись за руки, за ноги, за голову, вливая в него холод пустоты и усиленные в тысячу раз образы его собственного превращения в монстра, его вечного падения в бездну.

Люмин металась. Ее лунные лучи резали тени, заставляя их визжать и отступать, но они тут же восстанавливались из окружающего мрака. Она пыталась пробиться к его сознанию, посылая образы покоя, ясности, но его разум был захвачен, как крепость врагом. Кошмар, подпитываемый силой леса и сущностью тенеподобных существ, был сильнее.

И тогда Кай нашел точку опоры. Не в ясности. Не в Люмин. В ярости. В той самой черной, безумной ярости, что подняла его из пепла Эмберхольма. Ярости, которая была его топливом, его проклятием и его последним оружием.

ЧУДОВИЩЕ! Мысль пронеслась в его захваченном кошмаром сознании. ТАК БУДЬ ИМ!

Он не стал бороться с образом. Он принял его. Принял чудовищную силу. Принял ненависть. Принял багрово-черный свет костяного Молота на плече чудовища. И с ревом, вырывающимся уже из его реальной глотки, он ударил