Читать книгу Чернила на асфальте - - Страница 3

Из кабинета Глеба я выполз только вечером, выжатым, как лимон. И нет, он не песочил меня за выходки моего некогда лучшего друга – он поступил гораздо прагматичнее, как и подобает настоящему начальнику.

Первые два часа я писал за него план мероприятий по «дипломатическому урегулированию инцидента с нестандартной сущностью», потому что ему из-за постоянных совещаний теперь некогда. Следующие два – составлял себе график командировок на три месяца вперёд, чтобы до лета не отсвечивать в Москве. Ведь кому-то после «часа суда» точно захочется отыграться, и скорее всего – на мне, ведь Лиза в общине не состоит, а Кристофа просто так не достанешь.

Наконец, этот бесконечный день закончился. Присев на подоконнике в пустынном коридоре, я достал из рюкзака Колобка. Тот недовольно хрустнул, расправляя свои бока.

– Всё слышал, герой? – просипел я, чувствуя, как закипает мозг. – Даже не представляю, как ты восемь лет с Крисом провёл… Так начудить – это ещё уметь надо. Мне сейчас безумно хочется выпить. Основательно.

– Только попробуй, – тут же отозвался Колобок, и его изюминки-глазки сузились. – Пьёшь ты – а бродить потом мне? Я же хлеб, Марк. Хлеб, который не хочет превращаться в пиво. Так что хренушки – либо сухой закон, либо ищи себе другого фамильяра. Кристоф хотя бы такой фигнёй не страдал.

– Эх, дурья башка… – вздохнул я, постукивая пальцем по его упругой макушке. – Ладно. Но против девочек-то ты ничего не имеешь?

– Не, это – пожалуйста, – бурчание Колобка стало чуть менее ворчливым. – Подружки у тебя, что ни говори, красивые. И пахнут приятно. Не то что какой-нибудь дешёвый вискарь.

Я шёл по пустому коридору, продолжая перекидываться колкостями со своим хлебным другом, когда из тени ниши меня буквально поймали за руку. Сухие, но цепкие пальцы сжали запястье.

– Марк, – раздался тихий, почти старческий голос. – Есть разговор. Пойдём.

Передо мной стоял Аркадий Соломонов. Интересно, что от меня нужно нашему главному архивариусу? Чтобы я помог ему донести стопку древних фолиантов? Или он всё-таки решил пожаловаться на Кристофа за испорченные нервы?

Мы зашли в его кабинет, и меня тут же окутала знакомая пыльная атмосфера. Здесь пахло старой бумагой, кожей переплётов и засохшими травами. Кто-то заботливый – возможно, тихая помощница архивариуса – уже налил в две матовые глиняные чашки душистый чай и… убрал со стола его любимые ванильные сушки. Видимо, чтобы не нервировать моего Колобка. Жаль, я бы не прочь похрустеть…

Аркадий жестом указал на потрёпанное кожаное кресло по другую сторону стола, заваленного бумагами и свитками. Пока я садился, он, поправляя очки, как бы невзначай спросил:

– Считаешь меня маразматиком, Марк?

Я чуть не поперхнулся глотком обжигающего чая.

– Аркадий Романович, я… – я растерянно замолчал, не зная, что сказать.

– Не тушуйся, – старик мягко махнул рукой и откинулся на спинку своего кресла. – Ты видел, как я смеялся после ухода юного Хааса. Думаешь, это старческий бред, и я выжил из ума?

– Что вы, я просто… – я снова запнулся, понимая, что любое оправдание будет звучать фальшиво.

– Так вот, запомни, – его голос приобрёл неожиданную твёрдость. – Я не считаю Кристофа ни сумасшедшим, ни плохим. Жестоким – да. Опасным, импульсивным – безусловно. Но в данном случае он был прав. Он действовал быстро и решительно, как и положено солдату на передовой. А на той границе, что он охраняет, любое промедление смерти подобно. – Он сделал глоток чая, давая мне осознать его слова. – Я помню все реформы, что протолкнул Юдин после событий в Петербурге, – Усиление стражи, новые протоколы, расширение полномочий… Всё это было нужно. Но вместе с мощью к нам пришла и бюрократия. И главная болезнь бюрократии – это паралич воли. Бесконечные совещания, согласования, комиссии… А тварям из Эпоса на наши регламенты плевать. Порой нужен кто-то, кто способен принять решение здесь и сейчас, не оглядываясь на инструкцию. Пусть даже это решение будет жёстким. Пусть даже за него потом придётся отдуваться таким, как ты.

Да, реформ, которые протолкнул Юдин после отставки Молотова, было действительно много. Начиная с создания общей электронной базы с МВД по всем одарённым, заканчивая самым спорным – притуплением дара для всех сказочников, кто выходит на пенсию или по другим причинам покидает структуры Ордена. Последнее было воспринято в штыки.

Простые работяги-стражи, которым оставалась пара лет до заслуженного отдыха, негодовали: почему из-за одного сказочника-безумца Вальди они не смогут на старости лет пользоваться силами своих фамильяров? Хотя бы призвать ослабленную Бабу-Ягу, чтобы пироги пекла, или домовёнка, чтобы по дому помогал. Но Совет утвердил это решение в рекордные сроки, лишь бы ещё кто-то не возомнил себя божеством без их ведома.

А потом, как по накатанной, полетели головы. Сначала Юдин методично убирал тех, кто открыто препятствовал его реформам. Потом – тех, кто был его конкурентом в гонке за кресло Высшего Пророка. Но больше всего досталось руководителям нашей Службы Расследования Сверхъестественных Преступлений – за четыре года у нас поменялось три начальника, пока не поставили Глеба.

Он меньше всех этого хотел, но у него было два неоспоримых преимущества. Во-первых, он был чертовски ответственным и не боялся грязной работы. Во-вторых – политик из него был никакой. А Юдину, как выяснилось, это на руку – место занял эффективный исполнитель, который не станет потенциальным соперником.

Однако я всё ещё не понимал, к чему клонит Аркадий Романович, поэтому, отставив чашку, спросил прямо:

– Простите, но к чему весь этот исторический экскурс?

– К тому, что подобное уже было в нашей истории, – его глаза за стёклами очков блеснули. – После наполеоновских войн, когда сказочники всего мира договорились не влезать в политическую грызню государств и окончательно обособились. Много голов тогда полетело в борьбе фракций «закрытия» и «открытия». А сейчас… история, увы, повторяется. Ты же не глупый мальчик, Марк. Ты видишь, что Юдин не гасит конфликт между воинами и торговцами, а умело питает каждую из сторон. Сегодня Грошев получил кнут, а Мезеров – пряник. Но завтра ситуация может легко измениться.

Вот оно что. Старик посвящал меня в большую игру. Пыль в его кабинете показалась мне необычайно вонючей, а стены – слишком тëмными.

– Аркадий Романович, вы уверены, что хотите обсуждать подобное со мной? – я намеренно сделал голос тише. – Я всё-таки из СРСП. И одна из моих задач – внутренняя безопасность. Это всё равно, что жаловаться на Сталина в КГБ сороковых…

– А с кем же ещё? – Соломонов развёл руками и сделал глоток чая. – С учёными, которым кроме своих манускриптов и рун ничего не интересно? Или, может, с искателями, которыми командуют старая ведьма Суворова и молодая неопытная Дорофеева? Они тут не помогут, Марк. Передовики хотят, чтобы Орден был закрытой структурой. Чтобы люди в России вообще ничего не знали про сказочников, пока мы «хорошо сторожим границу». Ремесленники, наоборот, желают полной интеграции в систему государственной власти, контрактов и финансирования. Этот конфликт будет только разрастаться, пока одна из сторон не победит. А победитель, как известно, пишет историю.

Он усмехнулся, наблюдая мою реакцию. Я почувствовал, как по спине бегут мурашки, и заговорил, уже нервничая:

– Зачем вы мне это говорите? Чего вы от меня хотите?

– Потому что я уже ничего не смогу изменить, – в его голосе впервые прозвучала неподдельная, горькая усталость. – За сорок лет работы я насмотрелся на разных Высших. Такие, как Юдин, приходят и ломают всё, что до них бережно строилось десятилетиями. Я пытался поговорить с ним, но… Кому надо слушать старого маразматика? А вот Глеб… Глеб только недавно разменял пятый десяток. Я знаю, вы близко общаетесь по работе. Он доверяет тебе, поручает сложные дела. Поэтому только от тебя будет зависеть, сделает он правильный выбор или нет.

Я почувствовал подвох и начал злиться по-настоящему. Только этого не хватало – чтобы меня, рядового опера, втянули в подковёрные игры верхов.

– И что? – я резко вскочил с кресла. – Теперь, наверное, расскажете, что это за «правильный выбор» такой?! Даже не пытайтесь использовать меня в своих интересах, Аркадий Романович, вам это боком выйдет!

Архивариус примирительно поднял руки, и на его губах снова играла та же ускользающая улыбка, что и в зале суда.

– Что ты, что ты, мой мальчик. Мне уже ничего не нужно. Ни постов, ни влияния. Поэтому выбор… – он посмотрел на меня поверх очков, и его взгляд стал острым, как шило, – выбор ты сделаешь сам. Когда придёт время.

Он снова тихо засмеялся, возвращаясь в образ «маразматика». Я ещё несколько минут стоял и смотрел на него, пытаясь понять, был ли это дружеский совет, предупреждение или первый ход в чьей-то сложной партии. Потом, наконец, выдохнул, сунул молчавшего все это время Колобка в рюкзак и вышел, захлопнув за собой дверь. В коридоре было тихо, пусто и как-то слишком уж безопасно.

***

На первом этаже от меня шарахались, как от прокажённого. Классика. Любой одарённый, видя серый китель и эмблему с голубой искоркой, испугается – либо за свою пятую точку, за которой идёт охота, либо за окружающую инфраструктуру, которая может быть разрушена до кирпичика, если мои коллеги вступают в бой.

Народная мудрость гласит: «Если сотрудник СРСП говорит, что один из его пистолетов для чудовищ – не верьте. Они оба для людей». Многие воспринимают это слишком буквально, но за четыре года я привык. Привык ко взглядам, полным страха и неприязни.

Иногда думал, что проще было остаться простым сказочником – стражем или передовиком. Но нет, я сам выбрал эту дорогу. И за всё время, что мне довелось работать с Женькой Коршуном, Глебом Косой и другими легендами, вроде Яхонта или Кати Раскаль, ни разу не усомнился в своём выборе.

Спустившись на подземную парковку, я сразу услышал обрывки разговора. Два голоса, оба женские, оба знакомые. Арина и Лиза. Они стояли рядом с ярко-зелёной «Феррари», и их фигуры в полумраке казались призрачными.

– …он не хотел нам проблем, ты же понимаешь, – доносился взволнованный голос Лизы. – Я знаю Криса. Он не злодей, хоть и отыгрывает эту роль на все сто.

– Я знаю его дольше тебя, – парировала Арина, и её голос был ровным, но в нём слышалось напряжение. – И хорошим он тоже никогда не был. Просто ему противостояли такие чудовища, в сравнении с которыми он – душка. Второе декабря восемнадцатого года – худший день в истории сказочного Петербурга. В тот день зло воевало против небытия, и победило. А добра… добра просто не завезли. Как, впрочем, и сегодня.

Я вышел из тени, и бетонный пол гулко отозвался под каблуками моих сапог.

– Вы обе правы, – сказал я, и они обе вздрогнули, повернувшись ко мне. – Я, чёрт возьми, знаю его дольше вас обеих. И он не должен быть ни плохим, ни хорошим. Но он должен быть. Как необходимый элемент системы. Как вынужденное, но всё-таки меньшее зло. – Я перевёл взгляд на Арину. – По возможности, донеси это до Мезерова и Юдина. Больше некому.

Арина на секунду опустила глаза, а затем посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнуло что-то от той девочки, которую я когда-то знал.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Я постараюсь.

– Ариш… – я сделал шаг вперёд. – Я рад тебя видеть. Честно. Рад, что всё… так сложилось.

Уголки её губ дрогнули в подобии улыбки.

– Из нашей троицы, как ни парадоксально, лучше всех сложилось у Криса. А нам с тобой теперь это разгребать. Но… – она сделала небольшую паузу, – я тоже рада тебя видеть, Марк.

Она сдержанно кивнула нам обоим и ловко прыгнула в низкий салон «Феррари». Рядом с ней на пассажирском устроилась Алиса – некогда мой фамильяр, а теперь спутница Арины, в более строгой одежде, но всё такая же молодая и задорная. Она послала мне воздушный поцелуй, и я мигом пожалел, что ещё соблюдал все запреты Ордена, когда она была моей.

Двери машины закрылись сверху вниз с тихим шипением, двигатель яростно взревел, и через пару секунд Око Ордена Арина Дорофеева уже скрылась за поворотом, оставив после себя лишь запах жжёной резины и лёгкий бриз дорогих духов. Мы с Лизой молча смотрели ей вслед, и не знаю, что творилось в душе у подруги, но у меня в глазах точно играла зависть. Не к машине, не к положению, а к той кристальной ясности, с которой Арина шла по своему пути. У меня же от всего этого в голове была одна сплошная метель.

Мне решительно не хотелось, чтобы этот понедельник и эта зима заканчивались на такой тяжёлой ноте, поэтому я усмехнулся вслед умчавшейся «Феррари» и посмотрел на Лизу:

– Поехали кататься! Надо же как-то разрядиться после этого цирка.

Лиза, всё ещё смотрящая в пустоту, где только что была Арина, подняла на меня удивлённый взгляд:

– И куда? В очередной дрянной бар, где ты даже пить не будешь, потому что твой хлебный надзиратель не велит?

– Какая ты догадливая, – фыркнул я.

– Ну уж нет, – она решительно тряхнула головой, и синие пряди в её чёрных волосах мелькнули в тусклом свете парковки. – Сегодня едем туда, куда скажу я. Ты был в «Диаманте»?

Воспоминание ударило, как обухом по голове. Я поморщился.

– Прошлой весной. С Женькой брали там одного «предпринимателя». Торговал «эльфийской пряностью».

– Усилитель дара? – уточнила Лиза.

– Для нас с тобой – да, – кивнул я. – А для неодарённых – настоящая наркота. Со всеми последствиями. И угадай, кому он впаривал эту дрянь в розницу? Правильно, обычным людям! Школьникам, Лиза! – Меня передёрнуло от внезапной ярости, и я с силой сжал кулаки. – Коршун тогда прирезал его прямо за углом, когда тот уже сдался и плакал. А я отразил в рапорте «ликвидацию при попытке вооружённого сопротивления». Потому что чудовища, торгующие смертью, не заслуживают сострадания. Чудовищ надо убивать.

– Вигилант, блин… – Лиза смотрела на меня с лёгким испугом, который быстро сменился пониманием. Всё-таки мы учились у одного человека, пусть он уже и не совсем человек. – Ладно. Тогда переоденься. Сегодня ты туда поедешь не по работе.

– И зачем мне это? – я с недоверием окинул взглядом свой серый китель.

– Там много хороших людей, Марк. Они мои друзья. Они не торгуют запрещёнкой, не убивают людей и не строят тёмные капища. Они просто… живут. Но им всё равно не стоит знать, что я дружу с чекистом из СРСП. У них на этот счёт свои, весьма специфические взгляды.

Я вздохнул, смирившись с неизбежным. Мысль о том, чтобы сменить обстановку и увидеть ту самую «изнанку» Москвы, которую Лиза знала так хорошо, внезапно показалась заманчивой.

– Ладно, чёрт с тобой. Поехали. Посмотрим на твоих друзей-недорослей. Только предупреди их, чтобы не тыкали в меня волшебными палочками. У меня аллергия на бузину.

Я нащупал в кармане ключи от своего верного «Мустанга» и направился к нему.

Внезапно из-за бетонной колонны бесшумно выскользнула чёрная тень, прыгнула с изяществом, не свойственным её размерам, и устроилась на плече у Лизы. Кот-Учёный породы мейн-кун, её фамильяр, поправил лапкой пенсне и промурлыкал густым баритоном:

– Госпожа, садиться в машину к этому человеку – весьма опрометчиво. На моей памяти он уже трижды попадал в аварии. Гоняет, как душевнобольной.

Из моего рюкзака тут же высунулась упругая «голова» Колобка:

– Зато весело! А ещё от него вкусно пахнет страхом и бензином!

Лиза рассмеялась, почесала Кота за ухом.

– Терпи, учёный. Иногда нужно и рискнуть.

Мы устроились в салоне, усадив фамильяров на заднее сиденье, где Кот с невозмутимым видом улёгся на весь диван, а Колобок устроился у него на боку, как живая грелка. Ключ повернулся в замке зажигания, и двигатель отозвался низким, мощным урчанием. Хоть какой-то плюс от работы «чекистом» – где бы я ещё так быстро накопил на такую тачку, пусть и не самую новую?

Я вжал педаль газа в пол. «Мустанг» с рычанием вырвался из подземного паркинга на Садовую-Каретную и понёсся по ночной Москве, оставляя за собой лишь басовитый гул и смех Лизы, в который потихоньку вплеталось ворчание её фамильяра.

Вечер обещал быть интересным. Лишь бы не пришлось работать в нерабочее время…