Читать книгу Три раны - Группа авторов - Страница 6

Донья Брихида плелась за мужем по коридору, пытаясь уговорить его не выходить на улицу, но дон Эусебио только отмахивался:

– Успокойся, женщина, ничего страшного не происходит. Ты же читала газеты, ни одной тревожной новости. Мятеж не вышел за пределы Марокко.

– А вдруг то, что говорят, – правда?

– Какая же ты темная, Брихида! Неужели ты думаешь, что такая серьезная и крупная газета, как АВС, пойдет на поводу у цензуры? Все твои страхи оттого, что ты засела здесь, как в стеклянном футляре, защищенная от внешних проблем, и не знаешь, что такое реальный мир.

Говоря это, дон Эусебио Сифуэнтес Барриос остановился перед зеркалом у вешалки, чтобы поправить безукоризненно отглаженный пиджак.

– Но на улице стреляют… Творится черт знает что…

– Еще не хватало, чтобы я позволил всяким голодранцам, месяцами сидящим без работы, решать, что мне делать, – ответил он, продолжая глядеться в зеркало и поправляя галстук. Затем взял шляпу и повернулся к ней, умиротворяюще махнув рукой. – Ничто не помешает мне выпить воскресного вермута, ничто. Если достойные люди дадут этому отребью хозяйничать на улицах, мы пропали.

– Бога ради, Эусебио, – взмолилась жена. – Вчера застрелили инженера, прямо здесь, в подъезде напротив. Все очень серьезно!

Утомленный ее назойливостью, дон Эусебио скорчил гримасу недовольства.

– Это все из-за забастовки. А я врач, мое дело – принимать детей, приходящих в этот мир. Я не имею ничего общего с уличными стычками, которым не видно конца с тех пор, как у власти находятся эти бездари и трепачи.

Дон Эусебио открыл дверь и вышел на лестничную клетку.

– Вернусь к обеду.

Донья Брихида осталась на пороге, глядя вслед спускавшемуся по лестнице мужу. Взволнованно прижала руку к груди. Уже закрывая дверь, она увидела своего старшего сына Марио, большими шагами приближавшегося к ней по коридору.

– Ну а ты куда собрался?

– Мы договорились встретиться с Фиделем и Альберто. К обеду не жди.

Мать резко захлопнула дверь и встала перед ней, скрестив руки на груди, всеми силами стараясь продемонстрировать свою решимость и не дать сыну пройти.

– Ты никуда не пойдешь.

– Я собирался в бассейн в Эль-Пардо.

– Я сказала, что ты никуда не пойдешь.

Марио снисходительно посмотрел на нее.

– Не волнуйся за меня, мама. Отец Альберто даст нам свою машину. Мы искупаемся и проведем день за городом. Вечером я буду дома.

– Марио, на улицах полно вооруженных людей.

– Я не собираюсь с ними связываться, к тому же они все будут в центре. Не думаю, что им взбредет в голову скакать со своими пистолетиками в Эль-Пардо. Я полностью согласен с папой и не позволю всяким балбесам на улице испортить мои планы…

– Эти всякие вооружены и убивают людей, Марио. Поверить не могу, что вы не понимаете, насколько плохи дела.

Мать и сын замолчали.

Марио обнял ее за плечи.

– Я буду осторожен, обещаю.

Нежно поцеловав ее в лоб, так же, как она целовала его, когда он был ребенком, он бережно отодвинул ее от двери.

Донья Брихида открыла было рот, чтобы настоять на том, что сейчас не время выходить из дома, но ее сбил с толку голос из кухни, рассердивший ее более обыкновенного.

– Сеньора, бульон уже кипит. Класть заправку или подождать немного?

Марио воспользовался тем, что мать на мгновение отвлеклась, открыл дверь и сбежал вниз по лестнице.

– Марио, умоляю, будь осторожен!

Из дверей кухни высунулась Петрита, вытирая руки полотенцем.

– Сеньора, я говорю…

– Да, Петрита, да, я тебя слышала, – резко оборвала она служанку, не скрывая своего раздражения. – Я уже иду, не нуди, я не глухая.

Петрита спряталась обратно на кухню и, зная, что хозяйка ее не видит, скривила рожу. Донья Брихида тем временем в очередной раз закрыла входную дверь и подумала, что за последние дни в городе что-то необратимо изменилось в худшую сторону. Затем, тяжело вздохнув, отправилась на кухню, чтобы проконтролировать приготовление воскресного обеда.

Дон Эусебио Сифуэнтес уселся в свой блестящий форд. Он приобрел его в мае на смену старому подержанному крайслеру, доставлявшему немало проблем. Обновка была предметом его гордости. С чувством самодовольства он оглядел черный, без пылинки кузов, блестевший под утренним солнцем. Устроился поудобнее на кожаном сиденье. Вдохнул запах новой машины. Вставил ключ зажигания и плавно повернул. Шум двигателя казался ему райской музыкой. Включив передачу, дон Эусебио осторожно нажал на педаль газа. Выехал на улицу Хенераль-Мартинес-Кампос и повернул на бульвар Кастельяна. Было примерно двенадцать часов дня жаркого июльского воскресенья. Через неделю вся семья должна была уехать в Сантандер, чтобы провести август вдали от мадридского липкого зноя, наслаждаясь свежей рыбой и зеленеющей природой. Стоило доктору только подумать об этом, и на губах тут же нарисовалась легкая довольная улыбка.

Он увидел группу людей, выходивших из церкви. Они тоже в обычное для себя время и в обычном для себя месте послушали воскресную службу, не столкнувшись ни с какими неприятностями. Несмотря на страхи его жены и слухи о тяжелом положении в Марокко после начала мятежа, день, по его мнению, начинался, как всегда, без неожиданностей. Продефилировав на небольшой скорости, чтобы потешить свое тщеславие и похвастать своим приобретением, по бульвару Реколетос, он подъехал к отелю «Риц». Припарковался прямо у входа. Выходя из машины, он заметил другой форд, очень похожий на его собственный – в машину набилось человек восемь. Из окон торчали винтовки. Было видно, что водитель плохо знает машину: он то газовал, то тормозил, не следил за рулем и вообще вел так, будто был пьян. На дверях и на капоте были намалеваны буквы CNT[8]. Сидевшие внутри веселились, гоготали и орали «Смерть фашистам!», «Да здравствует Республика!» и «Да здравствует революция!». Дон Эусебио неприязненно проводил их взглядом, пока они не исчезли где-то вдали на бульваре Прадо. И только после этого зашел в кафе при отеле. Огляделся, не увидев нигде мальчишки, который всегда стоял наготове, чтобы принять у гостя шляпу. Присмотревшись, удивился еще больше. Обычно в эти часы кафе было забито мужчинами и – в меньшей степени – дамами, зашедшими выпить свой аперитив. Сейчас же в зале было с полдюжины человек, они скучились за двумя столиками, подальше от входа. За одним из столов он увидел двоих коллег. Дон Эусебио обратился к официанту, стоявшему за барной стойкой:

– Пруденсио, а куда подевался мальчишка? – доктор поднял руку со шляпой, показывая, что кто-то должен ее забрать. – Мне что – так и стоять до скончания века?

Пруденсио, пожилой невысокий упитанный мужчина с потной шеей, зажатой тесным воротником куртки, вежливо подошел и забрал шляпу.

– Простите, дон Эусебио, но мальчика нет, да и остальных тоже. Остались только управляющий и я, но мы целиком к вашим услугам.

– Куда же это они запропастились, если не секрет?

– Большинство, сеньор, записалось в ополчение. Остальные просто уволились.

– Взяли и уволились?

– Взяли и уволились, – степенно ответил официант.

Дон Эусебио посмотрел на него искоса, с легким презрением.

– Хорошо, Пруденсио. Мне как обычно.

И направился к столу, за которым сидели Луис де ла Торре и Эметерио Варгас – врачи, работавшие вместе с ним в больнице Принсеса. Увидев коллегу, оба привстали. Было видно, как они напряжены.

– Что с вами? Неужели вы тоже перепугались на ровном месте?

– Эусебио, ты что, ничего не слышал? – спросил Луис де ла Торре. – Исидро забрали.

– Исидро? Куда забрали?

– Никто не знает. Он шел на воскресную службу с Маргаритой и дочкой, и прямо в дверях церкви группа вооруженных людей потребовала у него документы. Документов, разумеется, не было, кому придет в голову брать в церковь паспорт.

– Он что же, не сказал им, где работает? Этого было бы более чем достаточно.

– Уже нет. По словам бедняжки Маргариты, он представился, но те ответили, что он похож на фашиста. А затем засунули его в его же машину и увезли. Несчастная Маргарита просто раздавлена.

Подошел официант, чтобы поставить на стол традиционный вермут, и разговор замолк. После того, как он удалился, беседа продолжилась.

– Но они хотя бы написали заявление? Сообщили в полицию?

– Я лично ходил с ними в Главное управление безопасности. Там об этом деле ничего не знают и ничем помочь не могут. Сказали просто ждать, дескать, может, сам объявится. Вот только это не похоже на арест, скорее, на похищение, и мне страшно подумать, чем оно может закончиться.

– Не драматизируй, Луисито, все не так плохо.

– Вспомни, что они сделали с Кальво Сотело, а он, между прочим, был депутатом.

Дон Эусебио не оставлял попыток уцепиться за привычный порядок вещей, который ускользал от него, как песок сквозь пальцы. Ему не хотелось верить, что все настолько плохо. Он сделал большой глоток вермута. На столе лежал выпуск газеты АВС – дон Эусебио уже читал его у себя дома в гостиной.

– Газету читали? – спросил он, ткнув в выпуск пальцем.

– Проглядел вполглаза. По их словам, ничего страшного не происходит, все под контролем, мятежники потерпели поражение по всей стране.

– Вот и я о чем! – довольно кивнул дон Эусебио. – Все в норме. А ненормальность привносим мы сами, нарушая привычный порядок вещей. Это чужие проблемы, не наши. Хочешь бастовать – будь готов к последствиям, я же каждый день встаю ни свет ни заря, чтобы исполнить свой долг.

– Ты действительно веришь в это напускное газетное спокойствие? – с серьезным видом спросил Эметерио Варгас.

– Еще один, – язвительно произнес дон Эусебио. – Вы, как и я, годами выписываете АВС. Разве она когда-нибудь лгала нам? А радио? Может, вы еще и радио не верите? Я вчера своими ушами слышал, как в новостном выпуске радио Unión сказали, что мятеж подавлен, в том числе и в Севилье.

– Я сам этого не проверял, – нагнулся вперед Луис, глядя то на одного, то на другого, – но люди, которым удалось поймать радио Севильи, говорили, что там происходит совсем не то, что нам рассказывают в Мадриде.

– Тем лучше. Было бы славно, если бы военные вышли из своих казарм и немного постреляли, может, хоть так удастся привнести немного порядка в этот бардак.

– Им давно следовало это сделать, – раздраженно буркнул Эметерио, сидя с потерянным лицом, – выйти из казарм и взять под контроль народные дома, профсоюзы, радио и газеты. Они попросту теряют время.

Луис де ла Торре предпочел не развивать эту тему. У него не было ни малейшего желания ввязываться в бесконечные пересуды.

– Ты приехал на машине?

– А как же еще? – резко ответил дон Эусебио, недовольно махнув рукой. – Не на трамвае же. На них сейчас ездят задарма все кому не лень, и никто им и слова не скажет.

– Тогда поберегись. Машины сейчас отбирают на каждом шагу. Даже такси забирают на службу правительству.

– Пусть только тронут мой форд, я им такое устрою.

– Хорошо, – кивнул Луис, – теперь нужно узнать, куда увезли Исидро. Мы обзвонили все полицейские участки района, но там никто ничего не знает или не хочет говорить. Один полицейский сегодня утром посоветовал мне отыскать какое-нибудь влиятельное лицо. У тебя кто-то есть на примете, кого можно попросить о такой услуге?

Дон Эусебио задумчиво отхлебнул вермута.

– Не знаю… Нужно сохранять осторожность. Если начнем спешить, сами знаете, – и он ненадолго умолк, размышляя. – Позвоню Никасио, может, он сможет что-нибудь сделать.

В этот момент с улицы раздались сухие щелчки трех выстрелов.

Луис де ла Торре встал и помахал рукой, подзывая официанта, чтобы тот подал счет.

– Сегодня я угощаю.

Дон Эусебио удивленно посмотрел на него.

– Уже уходишь? Никого же еще нет.

– Никто и не придет, Эусебио. Ситуация становится очень опасной. Я пойду домой, послушаю, что говорят по радио, и, возможно, завтра же уеду из Мадрида в Бургос. У Марты там дядя с тетей, у которых можно пожить, пока ситуация не прояснится. Не думаю, что это продлится долго, но, пока еще возможно, я хочу уехать.

– Подожди меня, – сказал Эметерио. – Я пойду с тобой.

– Ну, давайте, давайте! Пусть эта шантрапа ломает вам жизнь. Стоит нам отказаться от наших привычек, нас сожрут…

– Эусебио, не будь слишком самоуверен, – оборвал его Луис. – Послушай моего совета, отправляйся домой.

Дон Эусебио не шевельнулся, давая своим видом понять, что остается.

– И сделай что сможешь для Исидро, – добавил Луис. – Он же твой друг.

Оба мужчины поспешно удалились, даже не надев шляпы. Дон Эусебио смотрел в окно, как они уходят.

– Парочка трусов, – процедил он.

Затем обратился к официанту.

– Пруденсио, подай телефон, мне срочно нужно позвонить.

Он набрал домашний номер Никасио Саласа, директора больницы Принсеса, но никто не взял трубку.

– Как странно…

Дон Эусебио повесил трубку. Посмотрел на часы, которые носил в кармане пиджачного жилета на блестящей золотой цепочке, резко выделявшейся на фоне темной ткани. Убедившись, что никто больше на воскресный аперитив не придет, решил отправиться домой. Оттуда нужно будет снова позвонить его другу Никасио. У того были связи с большими шишками из Главного управления безопасности и начальниками Штурмовой гвардии. Он точно мог решить вопрос с Исидро, где бы тот ни находился. Надев поданную официантом шляпу, дон Эусебио подумал, как обрадуется Брихида его раннему возвращению. Распрощавшись с Пруденсио, направился к выходу. Пройдя через вращающуюся дверь, он остолбенел. Полдюжины человек в комбинезонах на молнии, некоторые с портупеей поверх комбинезона, выстроились вокруг его автомобиля, облокотившись на него, словно кого-то поджидая. Дон Эусебио почувствовал, как закипает кровь, и, не замечая оружия в руках у наглецов, пошел к ним, крича на ходу:

– Эй вы, а ну отошли! На эту машину можно смотреть, но ее нельзя трогать.

Его крики не произвели никакого эффекта, никто не двинулся с места.

– Твоя машина? – спросил один из них.

– Мы с вами незнакомы, чтобы вы мне тыкали!

– Хочу и буду тыкать, понял?

Дон Эусебио презрительно посмотрел на него. Тогда другой мужчина запрыгнул на капот.

– А ну-ка слез оттуда, быстро! – взбеленился дон Эусебио.

Кто-то сзади сбил с него шляпу, и та покатилась по земле. Дон Эусебио ошарашенно развернулся, его захлестнули испуг и неуверенность. Бормоча ругательства, он нагнулся было за шляпой, но чья-то нога отфутболила ее в сторону, и шляпа превратилась в мяч, порхающий от одного обидчика к другому, пока хозяин потешно дергался из стороны в сторону, пытаясь ее поймать.

– Я сейчас вызову охрану, и она вам…

– Мы здесь власть, – презрительно сплюнул главарь шайки. – И мы реквизируем этот автомобиль на нужды Республики.

Вне себя от бешенства дон Эусебио бросился на говорившего и толкнул его.

– Разбежался. Эта машина – моя…

Что-то ударило его по щеке, и дон Эусебио потерял сознание. Первое, что он почувствовал, придя в себя, был резкий запах мочи. Он попытался сесть, но лицо отозвалось болью, так что пришлось уткнуться обратно в матрас, укрывавший подобие койки. От него шла такая вонь, что дон Эусебио почувствовал, что его сейчас стошнит. Превозмогая чудовищную головную боль и острое жжение на щеке, он сел. Затем огляделся. Помещение было маленькое, темное и сырое, крошечное оконце едва пропускало свет. Грязные стены. Закрытая дверь напротив. У него определенно шла носом кровь, теперь она темным пятном запеклась вокруг губ, на щеке и на шее. Туфель, пиджака, жилета и галстука нигде не было. Ощупав карманы, доктор понял, что остался без часов и бумажника с деньгами.

– Жалкое ворье…

Поднявшись, он подошел к двери и попробовал открыть, но она была заперта. Тогда он забарабанил кулаком.

– Эй… Есть там кто? – крикнул он изо всех сил. – Меня кто-нибудь слышит? Эй! Слышите меня?

Шум отодвигаемого засова заставил доктора сделать шаг назад. Дверь открылась, и перед ним предстал здоровенный неряшливо одетый человек с желтоватой сигаретой во рту, он грубо спросил:

– Чего орешь?

– Где я?

– Задержан.

– За что?

– У меня нет права сообщать тебе эту информацию.

– Но…

– Больше никаких вопросов, – решительно отрезал тот, словно наслаждаясь своей властью.

Дверь почти закрылась, но дон Эусебио остановил ее.

– А мои машина, бумажник и туфли? Это же какое-то безобразие! Вы вообще знаете, кто я?

Мужчина, принятый в ополчение несколько часов назад и впервые в жизни познавший радость власти человека с пистолетом на поясе, презрительно посмотрел на него сверху вниз.

– Конечно знаю. Ты кусок дерьма, вот ты кто, самый натуральный кусок дерьма!

Дон Эусебио ничего не смог сказать в ответ. Он не понимал, что происходит. Растерянность мешала ему действовать.

– А сейчас заткнись и жди, пока за тобой придут, понял?

Он снова вознамерился закрыть дверь, но дон Эусебио опять обратился к нему с вопросом, уже несколько заискивающе.

– Сколько сейчас времени?

Мужчина посмотрел на него со смесью удивления и равнодушия. Пожал плечами.

– Самое время тебе заткнуться.

– Можно сообщить моей жене, что я здесь? Она, наверное, очень волнуется.

– Я же сказал, сиди и жди, пока за тобой придут.

Дон Эусебио бросился на тюремщика, крича, что не позволит с собой так обращаться. Тот, разозлившись, со всей силы отбросил его в камеру и захлопнул дверь. Дон Эусебио неуклюже споткнулся, подвернув ногу, и упал на пол. Звук закрывающейся двери и лязг засова наполнили его ужасом. С трудом дыша, он поднялся и бросился барабанить в дверь, но ответом ему была тишина. Через какое-то время, усталый и оглушенный, он уселся на угол тюремной койки, зажал ладони между бедер и растерянно съежился. Из-за жары и влажности все вокруг казалось липким. Но, несмотря на зной, доктора колотила неконтролируемая дрожь. Он чувствовал, что задыхается в этом закрытом неприветливом месте. Вспомнил, как жена уговаривала его остаться дома. Устыдившись, дон Эусебио сознался самому себе (он никогда не сделал бы этого публично), что она была права. Если бы он ее послушал, то сейчас спокойно сидел бы дома в удобных кожаных тапочках и уютном шелковом халате цвета граната и наслаждался бы воскресным вечером и хорошей сигарой.

Загадочное окно

Я встал рано. Привык подниматься ни свет ни заря, чтобы позавтракать в одиночестве до прихода Росы. Выключив кухонное радио, безостановочно плевавшееся новостями и рекламой, налил себе горячего кофе и уселся у окна, наслаждаясь в тишине едва слышным журчанием просыпающегося города. Полюбовался своим лицом, отражающимся в безукоризненно чистом стекле, за которым только-только начинал разгораться из темноты ночи новый день, и медленно и с наслаждением отхлебнул дымящегося кофе, смакуя отсутствие необходимости куда-то спешить: до начала моего дня было еще очень много времени. Немного взбодрившись, принял душ и оделся по-домашнему. Затем заперся в своем кабинете и уселся за письменный стол. Зажег настольную лампу на штативе и запустил компьютер. Пока тот загружался, я достал жестяную коробку, открыл ее и поставил фотографию рядом с экраном. Пристально посмотрел на застывшие на ней фигуры и услышал свой собственный голос:

– Уверен, что вы хотите мне что-то рассказать, только что? Как мне узнать о вас больше?

Поставив пальцы на клавиатуру, я создал новый документ и написал: «Когда все это закончится». Эта фраза неоднократно повторялась в письмах Андреса, демонстрируя, как он стремился к неясному для себя будущему, надеясь оставить в прошлом болезненное расставание, причинявшее ему столько страданий. Затем я замер, вцепившись в клавиатуру и глядя в белый экран, посидел так какое-то время и откинулся назад, побежденный настойчивой неподвижностью своих пальцев, тяжестью разума и абсолютным отсутствием мыслей. Поднял глаза над экраном и устремил взгляд в пустоту. Я сидел напротив окна, через которое виднелся кусочек мадридского неба (я жил на верхнем этаже) и другое окно чуть поменьше в доме по ту сторону общего светового колодца. Ставни этого окна всегда оставались наглухо закрытыми. Было понятно, что там давно, уже много лет никто не живет. Окно выглядело заброшенным, и я никогда не видел, чтобы кто-то его открывал. Но в тот день старые ставни оказались широко распахнутыми, и за пыльными стеклами и кружевным тюлем угадывался теплый желтый свет лампы. Я с любопытством вглядывался в этот свет, пытаясь увидеть, что же там внутри. Вдруг по ту сторону стекла возникло лицо. Оно застало меня врасплох и заставило вздрогнуть и на мгновение отвести взгляд. Когда же я снова поднял глаза, передо мной предстала улыбающаяся девочка десяти-двенадцати лет, махавшая мне рукой. Немного пристыженно, как человек, которого прихватили на чем-то горячем, я поднял свою руку и помахал ей в ответ. Мы глупо застыли, не в силах оторвать взгляда друг от друга и толком не зная, что делать дальше. Затем она отвела с лица падавшую ей на лоб прядь волос и повернулась к кому-то. Через мгновение рядом с ней появилась старушка и тепло улыбнулась мне, приветственно кивнув головой. Я вежливо ответил на ее приветствие. Новые соседи не обрадовали меня, скорее, наоборот, выбили из колеи: я никогда не закрывал жалюзи, занавесок у меня не было, теперь же, когда в доме напротив появились жильцы, я буду все время чувствовать, что за мной следят. Это мешает и сбивает с правильного настроя. Пожилая женщина что-то сказала девочке, они обе взглянули на меня, еще раз помахали рукой и исчезли из виду. Я опустил взгляд на черно-белую фотографию на своем столе, затем на клавиатуру, потом на экран, но так и не написал ничего нового в свежесозданном документе, а принялся искать в Google информацию о Мостолесе.