Читать книгу Право на жизнь: До последнего вздоха - Группа авторов - Страница 4
Глава 4 Пустая комната.
ОглавлениеОни переглянулись и, не сговариваясь, крепко обнялись ещё раз. Теперь спокойно. Уверенно.
Впереди виднелись очертания города. Дым поднимался над крышами.
Они были готовы.
Ветер бил в лицо через разбитое лобовое стекло, холодный и злой.
Валера выбил остатки триплекса прикладом, но это мало помогало. На скорости даже в шестьдесят километров в час салон УАЗа превращался в аэродинамическую трубу.
– Пересядь назад, – крикнул он, перекрикивая шум ветра и рев мотора. – За моим сиденьем не так дует.
Вика сидела на пассажирском, укрывшись куском найденной в багажнике строительной плёнки. Плёнка хлопала на ветру, как порванный парус.
– Да ладно, и так нормально! – отозвалась она, стуча зубами.
– Мы скоро приедем. Потерпи.
Город встретил их не приветственным гулом, а тишиной могильника.
Доехав до главного перекрестка, за два квартала до дома, Валера вынужден был остановиться. Дальше дороги не было. Асфальт исчез под нагромождением металла: брошенные автобусы, сгоревшие легковушки, мусорные баки – всё это образовало уродливую баррикаду.
– Дальше пешком, – Валера заглушил мотор.
Он выскочил из машины, на ходу поправляя рюкзак. Его движения были дёргаными, лихорадочными. Он был уже не здесь, на улице, полной опасностей. Он был там, в квартире на пятом этаже.
– Валера, не спеши, – попросила Вика, с трудом поспевая за ним.
Она сжала в кармане рукоятку пистолета. Того самого, который она незаметно стащила у убитого Семёныча. Валера бы не разрешил – он считал, что оружие детям не игрушка, но Вика знала: теперь игрушек нет.
Они обошли детскую площадку. Качели скрипели на ветру. Пустота.
Валера шёл, улыбаясь. Это была страшная улыбка – улыбка человека, который придумал себе реальность и отказывается видеть правду.
– Сейчас, – бормотал он. – Мама наверняка суп сварила. Борщ. С чесноком. Мелкий в приставку играет…
Вика молчала. Она смотрела на выбитые окна первых этажей, на следы копоти на стенах. Она понимала: чудес не будет. С чего бы им быть? Они прошли через ад, встретили всего двух живых людей – и те оказались ублюдками. Каков шанс, что в центре мёртвого города одна-единственная семья сидит и пьёт чай?
Но она молчала. Разрушать его надежду сейчас было бы жестоко. Реальность сделает это сама.
Подъезд. Домофон не работал, дверь была подпёрта кирпичом.
Валера бросил её руку и рванул вверх по лестнице.
– Валера! Подожди! – крикнула она, но эхо её голоса утонуло в топоте его ботинок.
Он летел через две ступеньки. Второй этаж. Третий. Четвёртый. Пятый.
Сердце колотилось в горле, но не от бега, а от предвкушения.
Дверь была закрыта.
Валера замер перед знакомой обивкой из дерматина. Он потянул ручку. Заперто.
– Я же говорил! – он обернулся к подоспевшей, задыхающейся Вике. Глаза его блестели лихорадочным блеском. – Заперлись! Значит, внутри! Мам! Пап! Это я, Валера!
Он постучал.
Тишина.
– Спят, наверное. Или боятся, – он постучал громче, потом начал колотить кулаком. – Мама! Открывай! Свои!
Ни звука. Ни шороха.
Валера отступил на шаг назад. Лицо его исказилось.
– Замок заело… Точно, заело.
Он разбежался и с силой ударил плечом в дверь. Старый советский замок хрустнул, косяк треснул, и дверь распахнулась, ударившись о стену. Валера по инерции влетел внутрь, едва удержавшись на ногах.
Квартира встретила их запахом. Не борща и не уюта. Пахло затхлостью, грязью и чем-то сладковатым, тяжёлым.
Это был не тот дом, который он помнил.
В прихожей валялась обувь, но не аккуратно расставленная, а разбросанная. На полу – комья засохшей грязи, следы чужих ботинок. Вешалка сорвана. Зеркало разбито, осколки хрустели под ногами.
– Мам? – голос Валеры дрогнул, став тонким, детским.
Он пошёл по комнатам, не доставая оружия. Он был слеп. Он не хотел видеть разгром, он искал лица.
Вика шла следом, держа руку в кармане на предохранителе пистолета. Ей было страшно. Эта квартира выглядела не как убежище, а как место преступления.
Кухня – пуста. Гостиная – перевёрнута, диван разрезан, из него торчал поролон. Родительская спальня – пуста, матрас сброшен на пол.
Осталась одна комната. Его.
Дверь была приоткрыта. Валера всегда запирал её, когда уезжал, чтобы младший брат не брал его вещи.
Вика оказалась ближе. Пока Валера растерянно оглядывал разгромленную спальню родителей, она подошла к его комнате и толкнула дверь.
Взгляд выхватил картину мгновенно.
Вика вздрогнула, будто её ударили током, и резко захлопнула дверь, прижавшись к ней спиной. Её лицо побелело.
– Вика? – Валера подошёл к ней. В его глазах ещё теплился уголёк безумной надежды. – Они там? Спрятались, да?
– Валера, не надо… – прошептала она, мотая головой. Губы её тряслись. – Там никого нет.
– Как нет? – он нахмурился, пытаясь отодвинуть её. – Пусти.
– Валера, пойдём отсюда! – вдруг закричала она, упираясь руками в косяки. – Пожалуйста! Они ушли! Они в городе! Не ходи туда!
– Пусти! – он отшвырнул её в сторону одним резким, грубым движением.
Вика отлетела к стене.
Валера распахнул дверь.
Шаг.
Второй.
Он замер.
На полу, на его любимом ковре с красным узором, лежали три тела.
Отец. Мама. И младший брат, Артёмка.
Они не были зомби. Они не превратились. Их лица не были серыми от вируса.
Они были расстреляны.
Отец лежал ближе к двери, словно пытался закрыть собой остальных. Мать обнимала Артёма в углу, у кровати.
Стены, увешанные плакатами игр и полками с его кубками, были испещрены пулевыми отверстиями. Кто-то пришёл сюда не грабить. Кто-то пришёл убивать.
Валера смотрел на это. Он видел знакомую футболку брата, теперь пропитанную бурым. Видел очки отца, лежащие отдельно, с треснувшим стеклом.
1… 2… 3…
Три секунды тишины, в которой рухнул его мир.
Он не закричал.
Он просто медленно, очень тихо закрыл дверь. Щёлкнул язычок замка.
Валера развернулся и пошёл к выходу. Его лицо превратилось в маску – застывшую, восковую. Он прошёл мимо Вики, даже не взглянув на неё, вышел на лестничную клетку и сел на бетонную ступеньку.
Достал пачку сигарет. Руки не дрожали – они были деревянными. Чиркнул зажигалкой.
Дым. Едкий, сизый дым поплыл по подъезду.
Вика вышла следом. Она села рядом, на ступеньку ниже. Ей хотелось что-то сказать, но слова застревали в горле.
Она ненавидела дым.
Воспоминание вспыхнуло ярко: отец на балконе, открытая дверь, сизая пелена, ползущая в зал, кашель, запах, въедающийся в шторы. Она всегда убегала от этого запаха.
Но сейчас она сидела и дышала им.
Валера курил, глядя в стену перед собой. По его щекам текли слёзы.
Это были страшные слёзы. Тихие. Беззвучные. Слёзы человека, который умер внутри, но тело его забыло предупредить об этом. Он не всхлипывал, не морщился. Просто вода текла из глаз, капая на грязные колени, на автомат, лежащий рядом.
Вика осторожно обняла его, положив голову ему на плечо.
Он не отреагировал. Он был каменным изваянием.
Докурив до фильтра, он отшвырнул бычок и тут же, трясущимися пальцами, вытащил вторую сигарету.
Запах стал невыносимым. Горло Вики сжало спазмом.
– Не кури, пожалуйста… – тихо попросила она, закашлявшись. – Я не могу… этот запах…
Валера даже не повернул головы. Щёлкнула зажигалка. Он сделал глубокую затяжку, выпуская густое облако дыма прямо перед собой.
Ему было всё равно. Ему было плевать на её нелюбовь к дыму, на её присутствие, на весь этот мир.
Вика поняла, что сейчас она ему не поможет. Ему нужно было побыть одному со своим горем и этим ядовитым дымом.
Она встала, отряхнула штаны и тихо пошла назад.
В квартиру.
В склеп, где лежала его прошлая жизнь.
Ей нужно было понять, что здесь произошло. Кто это сделал. И, может быть, найти что-то, что заставит Валеру жить дальше.
Вика вернулась в квартиру не потому, что хотела что-то найти. Ей нужно было сбежать от дыма и от молчаливой спины Валеры, которая пугала её больше, чем трупы в комнате.
В квартире стояла тишина – густая, звенящая, пахнущая железом и остывающим мясом.
Вика заставила себя зайти в ту самую комнату.
Она старалась не смотреть на пол. Не смотреть на красные узоры ковра, ставшие черными. Не смотреть на неестественно вывернутую руку женщины, которая до последнего прижимала к себе ребенка.
Вика подошла к шкафу.
Ее движения были механическими, кукольными.
«Валере нужна куртка. На улице холодно. Его куртка грязная и тонкая. Нужна куртка».
Она открыла створку. Вещи висели аккуратно, пахли лавандовым саше – запах из прошлой жизни, который теперь казался кощунством. Она сняла с вешалки отцовский пуховик. Темно-синий, добротный, большой.
Потом взгляд упал на полку.
Среди кубков и статуэток стояла рамка. Стекло треснуло, но фотография уцелела. Валера – совсем юный, улыбающийся, с какой-то дурацкой грамотой в руках. А рядом – отец и мать. Гордые. Живые.
Вика вытащила фото из рамки, сунула в карман.
Больше здесь брать было нечего. Жизнь ушла отсюда.
Она вышла в подъезд, прижимая к груди чужой пуховик.
Дым стоял в воздухе плотной сизой пеленой.
Валера сидел там же. Он не шевелился.
Вика сделала шаг и замерла. Пуховик выпал из её рук на грязный бетон.
Валера больше не курил.
Сигарета дотлела до фильтра и жгла ему пальцы, но он этого не чувствовал.
В его правой руке был пистолет.
Он не целился в кого-то невидимого. Он не держал его на коленях.
Он медленно, с пугающим спокойствием поднимал ствол к своему виску.
Его лицо было абсолютно расслабленным. В нем не было ни страха, ни решимости, ни боли. Это было лицо человека, который уже всё решил. Человека, который досмотрел фильм до конца и теперь просто тянется к кнопке «Выкл», потому что дальше – только титры и темнота.
Его губы беззвучно шевелились. Он прощался. Не с ней. С ними.
– Нет… – выдохнула Вика. Воздух застрял в горле.
Ствол коснулся кожи. Валера прикрыл глаза. Его палец побелел на спусковом крючке.
Мир сузился до этого миллиметра металла, отделяющего боёк от капсюля.
Вика не закричала. Крик отнял бы время.
Она прыгнула.
Бросилась на него всем телом, вцепляясь в руку с оружием.
– НЕТ!
Выстрела не последовало. Валера был настолько слаб, настолько пуст, что даже не сопротивлялся. Его рука безвольно дернулась, пистолет с грохотом ударился о ступеньки и отлетел к перилам.
Валера открыл глаза.
В них была такая бездонная, черная пустота, что Вике стало страшно физически. Он смотрел на неё, но не видел. Он был разочарован. Его не спасли – ему помешали.
– Зачем? – спросил он. Тихо. Голосом мертвеца. – Зачем, Вика? Их нет. И меня нет.
Он потянулся к пистолету. Медленно, лениво, как во сне.
Ярость вспыхнула в Вике мгновенно. Горячая, злая, спасительная ярость.
Она схватила его за воротник куртки и с размаху ударила по лицу.
Хлесткий звук пощечины эхом разлетелся по подъезду.
Голова Валеры мотнулась.
– Не смей! – зашипела она, наклоняясь к его лицу. – Не смей, слышишь?!
Он моргнул, глядя на неё с тупым непониманием.
– Мне больно, Вика… – прошептал он, и его губы задрожали. – Мне некуда идти. Я их не спас. Я никого не спас. Я просто… я хочу к ним.
Он снова потянулся к оружию, как ребенок тянется к любимой игрушке.
Вика ударила его снова. Сильнее. Кулаком в грудь.
– А я?! – заорала она, срываясь на визг. Слёзы брызнули из глаз, но она не отпускала его воротник. – А как же я, Валера?! Ты обещал!
Она трясла его, вжимая в бетонную стену.
– Ты сказал: «Я не брошу»! Ты слово дал! Ты мужик или кто?! Ты вытащил меня из той церкви, ты тащил меня через лес, ты убил ради меня… Чтобы что?! Чтобы бросить меня здесь одну, в этом подъезде, с твоими мертвыми родителями?!
Она рыдала, колотя его кулаками по плечам, по груди.
– Ты хочешь сдохнуть? Давай! Валяй! – она оттолкнула его и ткнула пальцем в сторону пистолета. – Бери ствол! Стреляйся! Но знай: как только ты упадешь, я лягу рядом. Я не пойду одна. Я не смогу. Ты убьешь не себя, Валера. Ты убьешь нас обоих. Прямо сейчас.
Она задыхалась, глядя ему в глаза.
– Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я сдохла здесь, рядом с тобой, в луже твоей крови?
Слова падали, как камни. Тяжелые. Больные.
Валера смотрел на неё. Остекленевший взгляд начал таять. Сквозь маску безразличия проступила боль. Живая, человеческая боль. Он посмотрел на пистолет. Потом на Вику – растрепанную, красную от крика, с безумными глазами.
Он вспомнил её в церкви. На балконе.
Он понял, что она не врет. Если он нажмет на курок – она следующая.
Он не мог этого допустить. Он мог убить себя, но убить её… нет.
Плечи Валеры опустились. Он ссутулился, словно из него вытащили стальной стержень, на котором он держался все эти дни.
– Я не могу… – прохрипел он и закрыл лицо грязными ладонями. – Я не могу больше, Вика. Я пустой. У меня ничего не осталось.
Он заплакал. Не так, как раньше – тихо и скупо. Он завыл. Глухо, в ладони, сжавшись в комок на грязных ступенях. Это был вой зверя, попавшего в капкан. Вой ребенка, потерявшего маму в толпе.
Тишину, в которой тонул подъезд, разорвал звук.
Он донесся с улицы, приглушенный бетонными стенами, но от этого не менее страшный.
Это был не человеческий крик. И не лай собак.
Это был визг. Высокий, вибрирующий, переходящий в скрежет – будто кто-то водил гвоздем по стеклу, только в сто раз громче. Звук, от которого сводило зубы и дыбом вставали волосы на затылке.
За ним последовал топот. Быстрый, хаотичный шлепок десятков босых ног по асфальту.
– Они здесь… – прошептала Вика, и её глаза расширились.
Валера даже не вздрогнул. Он продолжал сидеть, раскачиваясь, глядя в одну точку. Для него этот визг ничего не значил. В его мире, который сжался до размеров красного ковра в детской комнате, больше не было опасности. Хуже уже случиться не могло.
Но Вика была жива. И она хотела оставаться живой.
– Валера, вставай! – она дернула его за рукав пуховика. – Ты слышишь?! Это стая! Они почуяли нас!
Ноль реакции.
Визг повторился – теперь ближе, прямо под окнами подъезда. Кто-то с силой ударился о железную дверь внизу. Домофон жалобно пискнул.
– Вставай, сука! – заорала Вика, забыв про жалость.
Она схватила его под мышки и рывком, на чистом адреналине, заставила подняться. Валера был тяжелым, обмякшим, как мешок с песком. Его ноги заплетались.
– Иди! Перебирай ногами! – шипела она ему в ухо, толкая к лестнице.
Она сунула его пистолет себе за пояс джинсов, больно ободрав кожу холодной сталью. Свободной рукой она вцепилась в его куртку, буквально волоча его вниз.
Второй этаж. Первый.
Дверь подъезда содрогалась от ударов. Снаружи кто-то яростно скреб металл, пытаясь добраться до теплого мяса внутри. Кирпич, которым они подперли дверь, всё ещё держал, но щель уже приоткрылась.
В эту щель просовывались пальцы. Серые, длинные, с обломанными черными ногтями. Они слепо шарили по воздуху, хватая пустоту.
– Через черный ход! – выдохнула Вика. – Там должно быть окно в подвал! Или окно на лестнице!
Она развернула Валеру и потащила к окну на первом этаже, выходящему на задний двор. Стекло было грязным, заклеенным старым скотчем.
Вика схватила валявшийся на подоконнике цветочный горшок с засохшей геранью и с размаху ударила в центр рамы.
Звон разбитого стекла потонул в вое снаружи.
– Лезь! – она подтолкнула Валеру.
Он перевалился через подоконник, как тряпичная кукла, и рухнул в кусты сирени. Вика выпрыгнула следом, больно ударившись коленом о землю.
Улица встретила их холодным ветром и запахом гари.
УАЗ стоял метрах в пятидесяти, у баррикады. Он казался таким далеким, словно был на другом берегу океана.
– Бежим! – Вика схватила Валеру за руку и потянула за собой.
Они бежали. Вика тянула его, спотыкаясь о мусор, хрипя от натуги. Валера бежал механически, его взгляд скользил по выбитым окнам домов, не фиксируя угрозу.
Слева, из-за угла дома, вынырнула тень.
Существо передвигалось на четырех конечностях, неестественно выгибая спину. Оно было голым, кожа висела лохмотьями. Увидев их, тварь замерла, дернула головой и издала тот самый стрекочущий звук.
Кр-р-клац.
За ней показалась вторая. Третья.
Они вытекали из подвалов, из подъездов, серые и голодные.
– Быстрее! Валера, ногами шевели! – взвизгнула Вика.
Они добежали до машины. Вика распахнула пассажирскую дверь и буквально запихнула Валеру внутрь. Он упал на сиденье и замер, уставившись на приборную панель пустым взглядом.
Вика обежала капот, молясь всем богам, чтобы дверь водителя не заклинило.
Она рванула ручку. Открыто!
Прыгнула за руль. Захлопнула дверь. Блокиратор!
Твари были уже близко. Она видела их лица в зеркале заднего вида – искаженные, с провалившимися носами и ртами, полными осколков зубов.
Ключ торчал в замке зажигания.
– Давай, миленькая, давай… – шептала Вика, поворачивая ключ.
Стартер завыл.
Вжик-вжик-вжик…
Двигатель кашлянул и затих.
– Нет! – Вика ударила по рулю. – Нет, нет, нет!