Читать книгу Право на жизнь: До последнего вздоха - Группа авторов - Страница 5

Она повернула ключ снова.

Вжик-вжик-вжик…

Ничего. Старый, уставший УАЗ, на котором они проехали сотню километров, решил умереть именно здесь. Посреди мёртвого города, в кольце чудовищ.

– Валера! – закричала она, тряся его за плечо. – Валера, сделай что-нибудь! Ты же умеешь!

Он медленно повернул к ней голову. В его глазах не было страха. Только безразличие.

– Они пришли, – тихо сказал он. – Это конец, Вика. Не надо бежать.

Удар потряс машину.

Первая тварь прыгнула на капот.

Вика вжалась в спинку сиденья.

Существо смотрело на неё через разбитое лобовое стекло, которого почти не осталось после поездки. Оно было прямо перед ней. Серая кожа, мутные бельма глаз, слюна, капающая с подбородка на торпеду.

Оно зашипело и ударило кулаком по остаткам стекла, выбивая осколки внутрь салона.

Слева и справа раздались удары. Машину начали раскачивать.

Они облепили УАЗ, как муравьи облепляют жука. Десятки рук скребли по металлу, дергали ручки дверей.

– Мы не выберемся… – прошептал Валера. Он закрыл глаза и сложил руки на груди, принимая свою участь.

– Пошел ты! – выплюнула Вика.

Страх, сковывавший её секунду назад, вдруг лопнул, превратившись в раскаленную белую ярость.

Ярость на Валеру, который сдался. Ярость на родителей, которые умерли. Ярость на этот проклятый мир, который хотел её сожрать.

Она не умрет здесь. Не в этой консервной банке. Не так.

Вика выхватила из-за пояса «Макаров».

Тварь на капоте уже просовывала голову в салон, её руки тянулись к горлу Вики. Вонь гнилого мяса ударила в нос.

– ЖРИ СВИНЕЦ, СУКА! – заорала Вика.

Она не целилась. Расстояние было – вытянутая рука.

Она просто выставила пистолет вперед и нажала на спуск.

Бах!

Голова твари дернулась назад, словно её ударили кувалдой. Чёрная кровь брызнула на приборную панель, на лицо Вики, на руки.

Тело монстра обмякло и сползло с капота.

Но на его место уже лез другой.

А сбоку, со стороны Валеры, стекло боковой двери покрылось паутиной трещин. Удар. Ещё удар. Стекло осыпалось дождем крошки.

Серая рука вцепилась в плечо Валеры.

– Валера! – Вика развернулась прямо на сиденье.

Валера даже не пытался отбиться. Он смотрел на когтистую лапу, рвущую его пуховик, с каким-то болезненным любопытством. Тварь подтягивала его к окну, готовясь впиться зубами в шею.

Вика перебросила пистолет в левую руку, обхватила его двумя ладонями, как показывал Валера в палатке.

Вдох. Выдох.

Мушка. Целик. Голова твари.

Бах!

Гильза звякнула о стекло. Монстр, схвативший Валеру, отлетел в сторону с простреленным глазом.

– Не трогай его! – визжала Вика. – Не трогай!

Она стреляла.

Она превратилась в машину. Слёзы высохли. Руки, дрожавшие от холода, теперь держали оружие с каменной твердостью.

Снова движение на капоте. Двое сразу.

Бах! Бах!

Один упал. Второй продолжал лезть, несмотря на пулю в плече. Он рычал, перебирая когтями по торпеде.

У пистолета закончились патроны. Затвор встал на задержку.

Щелк.

Тварь была уже внутри. Её лицо – маска смерти – было в десяти сантиметрах от лица Вики.

Вика не запаниковала. У неё не было на это времени.

Она отшвырнула пустой пистолет и сунула руку в карман оранжевой куртки.

Пальцы сомкнулись на рукояти складного ножа.

Того самого. Первого.

Лезвие щелкнуло, сверкнув в полумраке салона.

– СДОХНИ!

Она ударила тварь в шею. Раз. Другой. Третий.

Горячая, липкая жижа заливала ей руки, рукава, колени. Вика била и била, вкладывая в каждый удар всю свою ненависть, всё своё отчаяние. Она била за маму. За папу. За Валеру, который предал их, сдавшись. За свою сломанную жизнь.

Тварь захрипела, забулькала и затихла, навалившись на руль. Сигнал машины протяжно загудел, разнося звук на всю округу.

Вика тяжело дышала. Грудь ходила ходуном. Она была вся в крови – чужой, чёрной, вонючей.

Снаружи стало тише.

Те, кто был рядом, лежали мертвыми. Остальные, видимо, отступили или замешкались.

В наступившей тишине, разбавляемой лишь монотонным гудком клаксона под весом трупа, раздался голос.

Тихий. Дрожащий.

– Вика?..

Она медленно повернула голову.

Валера сидел, вжавшись в дверь. Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами.

Он видел не девочку-подростка. Он видел валькирию. Кровавую, страшную, безумную.

Вика вытерла лицо тыльной стороной ладони, размазывая кровь по щеке. Её зелёные глаза горели холодным, жестким огнем.

Она схватила труп твари за шиворот и с нечеловеческим усилием выпихнула его обратно через разбитое лобовое стекло на капот.

Гудок смолк.

– Перезаряди, – хрипло сказала она, кивнув на пустой пистолет, валяющийся на коврике.

Валера моргнул.

– Что?

– Пистолет, Валера! – рявкнула она, и в её голосе зазвенела сталь. – Подними пистолет и перезаряди его! У тебя в рюкзаке патроны! Живо!

Валера затрясся. Он потянулся вниз, нащупал оружие. Его руки не слушались, но он заставил себя двигаться. Он достал пачку патронов из кармана рюкзака. Пальцы скользили, роняя пули на пол, но он набивал магазин.

Один. Два. Три…

Он смотрел на Вику и понимал: той девочки, что плакала в церкви, больше нет. Она умерла в этом салоне, вместе с этими тварями.

И он, Валера, жив только потому, что на её месте родилось что-то другое.

Вика в это время снова повернула ключ в замке зажигания.

Она не молилась. Она требовала.

– Заводись, дрянь, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Заводись, или я тебя сама разберу на гайки!

Вжик-вжик… Ррррр!

Двигатель чихнул, выбросил клуб сизого дыма и ожил. Ровный, мощный гул наполнил салон.

Вика с силой воткнула передачу. УАЗ дернулся.

– Держись, – бросила она, не глядя на Валеру.

Она ударила по газу.

Машина рванула с места, переезжая через тело одной из тварей. Колеса буксовали в грязи и крови, но потом зацепились за асфальт.

УАЗ вылетел из двора, снося боковым зеркалом мусорный бак, и понесся прочь от проклятого дома, от баррикад, от мертвой семьи.

Вика вела машину жестко, агрессивно, вцепившись в руль побелевшими от напряжения пальцами. Ветер бил в разбитое окно, трепал её волосы, но она даже не щурилась.

Валера сидел рядом, сжимая в руках перезаряженный пистолет. Он смотрел на её профиль – острый, хищный, перепачканный кровью.

– Ты… – начал он, но голос сорвался. – Вика…

– Молчи, – оборвала она его. – Просто молчи, Валера. Сейчас не надо слов.

Она посмотрела на дорогу. Впереди был только горизонт и серые тучи.

– Мы уезжаем из города, – сказала она, и это прозвучало как приговор. – И мы выживем. Слышишь? Мы выживем. Назло всему.

Валера посмотрел на свои руки, потом на пистолет. Потом перевел взгляд на Вику.

Он медленно кивнул.

– Слышу.

УАЗ скрылся за поворотом, оставляя позади город мертвецов, в котором теперь стало на одного опасного хищника больше.

Трасса превратилась в серую ленту, размазанную скоростью.

УАЗ, рыча и вибрируя всем своим железным нутром, нёсся прочь от города, который теперь был лишь чёрным столбом дыма в зеркале заднего вида.

Вика вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели. Её лицо застыло, превратившись в каменную маску, и только глаза – сумасшедшие, немигающие – выдавали то напряжение, которое держало её на грани срыва.

Это был её первый настоящий опыт за рулём. До этого – лишь детские воспоминания: колени отца, его тёплые руки поверх её маленьких ладошек, запах его одеколона и ощущение безопасности. «Рули, доча, я держу».

Теперь никто не держал.

Отец был мёртв. Мать была мертва. А она, Вика, летела на угнанной машине, перепачканная чужой кровью, и давила на педаль газа с отчаянием смертника.

Странно, но страха не было. Было что-то другое – холодное, механическое единение с машиной. Она чувствовала габариты этого громоздкого зверя так, словно сама стала из металла. Она входила в повороты, объезжала ямы и брошенные на обочинах легковушки не благодаря навыкам, которых у неё не было, а на чистом инстинкте выживания.

Тело знало, что делать. Разум просто отключился, чтобы не мешать.

Валера сидел рядом, откинув голову на подголовник. Он был здесь, но в то же время его не было. Его взгляд был направлен в пустоту, сквозь разбитый триплекс, сквозь летящие навстречу деревья. Он молчал.

Километры таяли.

Постепенно адреналиновая буря начала утихать, уступая место свинцовой усталости.

Дорога привела их к небольшой деревне. Покосившиеся деревянные домики чередовались с добротными кирпичными коттеджами. Здесь было тихо. Пугающе, неестественно тихо после городского ада. Ни визгов, ни выстрелов, ни воя сирен.

Вика сбавила скорость. Машина плавно покатилась по гравийке и остановилась у первого же большого дома на въезде.

Двигатель затих.

Наступила оглушительная тишина. Только металл остывающего мотора щёлкал, как метроном.

Вика не убирала руки с руля. Она смотрела на улицу, где ветер лениво гонял сухой лист.

В голове, воспалённой и уставшей, вдруг вспыхнула шальная, абсурдная мысль.

«А что, если остаться здесь? Прямо тут. Дом выглядит целым. Забором огорожен. Можно… можно посадить картошку. Найти семена. Топить печь. Жить».

Картинка была такой яркой и такой нелепой: она, полющая грядки, Валера, рубящий дрова. Восстановить быт. Вернуть иллюзию нормальности. Сделать вид, что ничего не случилось, что прошлая неделя – это просто дурной сон. Просто жить.

Она закрыла глаза, позволяя этой фантазии немного её согреть.

Они просидели так минут пять. Никто не шевелился. Время замерло, давая им передышку перед тем, как снова ударить реальностью.

Валера моргнул. Его грудь глубоко вздымалась, будто он учился дышать заново. Оцепенение медленно, неохотно отпускало его, возвращая боль и осознание.

Он повернул голову и посмотрел в окно, словно впервые увидел мир вокруг.

– Где мы? – его голос прозвучал хрипло, как скрежет ржавой петли.

Вика вздрогнула. Резкий звук человеческого голоса разорвал её уютную фантазию о картошке в клочья.

– Не знаю… – выдохнула она, отпуская наконец руль. Пальцы свело судорогой, и разгибать их было больно. – Деревня какая-то. Неважно.

Она посмотрела на него. Валера выглядел ужасно: серый, с ввалившимися глазами, в грязном, порванном пуховике.

– Пойдём в дом, – сказала она твёрдо, принимая решение за них обоих. – Нам надо отдохнуть. Иначе мы сдохнем прямо здесь.

Они вышли из машины. Ноги были ватными, земля казалась зыбкой.

Дом перед ними был хорош. Двухэтажный, из красного кирпича, окружённый высоким забором из профнастила – глухим и надёжным. Это была маленькая крепость.

Во дворе царил порядок мирного времени, от которого щемило сердце. Маленькая пластиковая горка для детей – яркая, жёлто-красная. Яблоня с уже облетевшими листьями. Виноградная лоза, сухая и перепутанная, обвивала металлические прутья калитки, словно пытаясь скрыть дом от посторонних глаз.

Вика толкнула калитку. Не заперто.

– Я первая, – сказала она.

Теперь пистолет был в её руке. «Макаров» казался продолжением её ладони. Она шла уверенно, ступая мягко, контролируя окна и углы. Та девочка, что боялась собственной тени, осталась где-то на трассе.

Входная дверь поддалась с тихим скрипом.

Внутри пахло не смертью, а пылью и старым деревом. Вика вошла в прихожую, держа ствол перед собой.

– Чисто, – бросила она через плечо.

Валера ввалился следом. Он даже не стал осматриваться. Ему было всё равно, есть ли тут враги, есть ли еда. Он увидел диван в гостиной – большой, кожаный, угловой – и просто рухнул на него, не снимая грязной обуви. Рюкзак сполз с его плеч на пол.

Он откинул голову и закрыл глаза.

– Сиди, – скомандовала Вика. – Я проверю второй этаж.

Она поднималась по лестнице, прислушиваясь к каждому шороху. Спальни, детская, ванная. Пусто. Хозяева уехали – вещей мало, шкафы распахнуты. Уехали в спешке, но, по крайней мере, здесь никого не убили.

– Очень хороший дом, – громко сказала Вика, спускаясь обратно в гостиную. Её голос эхом отразился от высоких потолков.

Валера не ответил. Он сидел в той же позе, глядя на погасший камин.

Вика подошла к нему. Она видела, как дрожат его руки, лежащие на коленях. В этом парне, который ещё утром казался ей героем, сейчас не осталось ничего, кроме звенящей пустоты.

Она сбросила свой рюкзак, порылась внутри и достала бутылку воды.

– Валера.

Он не реагировал.

Она села рядом, плечом к плечу, и насильно вложила бутылку в его ладонь.

– Пей, – приказала она. Тон был жёстким, но в нём скрывалась забота. – Организму нужна вода.

Валера медленно, как робот, поднёс бутылку к губам. Сделал глоток. Ещё один.

Прохладная вода обожгла пересохшее горло.

Этот простой физический акт – глоток воды – вдруг пробил плотину.

Он опустил бутылку. Посмотрел на Вику. На её грязное лицо, на засохшую кровь на щеке, на её глаза, в которых читалась усталая решимость.

И его накрыло.

Лицо Валеры исказилось гримасой боли. Губы затряслись.

– Их нет, Вика… – прошептал он, и голос его сорвался на визг. – Их больше нет!

Слёзы брызнули из глаз потоком. Он согнулся пополам, закрывая лицо руками, и зарыдал – громко, страшно, навзрыд. Всё то, что он держал в себе в той комнате с красным ковром, всё то, что заморозил в себе, чтобы не застрелиться на лестнице, теперь вырывалось наружу.

Вика отставила бутылку.

Она обняла его, прижала его голову к своей груди, пахнущей гарью и потом. Её рука гладила его по грязным, спутавшимся волосам.

– Тише… тише… – шептала она, раскачиваясь вместе с ним. – Я знаю. Я знаю. Поплачь. Теперь можно.

Она не плакала. Её слёзы кончились там, на трассе, когда она давила мертвецов колёсами. Теперь она была скалой, о которую разбивалось его горе.

Они сидели в чужом красивом доме, два осиротевших ребёнка, ставших убийцами поневоле, и за окном медленно сгущались сумерки новой, страшной ночи.

Слёзы принесли облегчение, но не очищение. Грязь, копоть и чужая, уже засохшая кровь всё ещё стягивали кожу, напоминая о том, кем им пришлось стать, чтобы доехать сюда.

Они сидели рядом на дорогом кожаном диване и методично, молча, вытирали лица влажными салфетками. Белая ткань мгновенно становилась чёрно-бурой. Это было жалкое подобие мытья, но запах спирта и отдушки «Морской бриз» казался сейчас запахом цивилизации.

– Холодно, – Вика поёжилась, обхватив плечи руками. Дом, лишённый отопления, быстро выстывал. – Валер, разожги камин. Пожалуйста.

Валера кивнул. Ему нужно было простое, понятное действие.

Он вышел во двор. Сумерки сгущались, делая тени резкими и длинными. У стены дома, под навесом, он нашёл поленницу – аккуратную, сложенную с хозяйской любовью. Берёзовые поленья, сухие, звонкие. Валера набрал полную охапку, чувствуя приятную тяжесть и запах древесной коры.

Вернувшись, он занялся огнём. Чиркнула спичка. Пламя неохотно лизнуло бумагу, потом перекинулось на щепки и, наконец, жадно вцепилось в дрова. Затрещало, загудело в дымоходе.

Только когда огонь разгорелся, отбрасывая пляшущие тени на стены, Валера по-настоящему осмотрелся.

В полумраке гостиная выглядела не просто богато – она выглядела как декорация к жизни, которой у них никогда не было. Высокие потолки, лепнина, тяжёлые портьеры, огромная плазма на стене, которая теперь была лишь чёрным зеркалом.

Он прошёл на кухню. Сенсорная варочная панель, встроенная духовка. Всё электрическое. Всё мёртвое.

– Готовить не на чем, – констатировал он, возвращаясь в гостиную. – Электричества нет.

Вика подняла на него встревоженный взгляд, но Валера успокаивающе поднял руку.

– Не парься. У меня в рюкзаке горелка. Отцовская ещё, старая, но надёжная. И три баллона газа. На первое время хватит, а там придумаем.

Тепло от камина медленно расползалось по комнате, вытесняя сырой холод. Закат за окном догорал, окрашивая небо в тревожный багровый цвет, но здесь, внутри, в круге оранжевого света, мир казался безопасным.

– Спать будем здесь, – решил Валера, кивнув на диван. – У огня. Наверх не пойдём, там ледник.

– Угу, – промычала Вика.

Она разбирала их рюкзаки, выкладывая припасы на журнальный столик из закалённого стекла. В её голове крутилась одна мысль, и она знала, что должна озвучить её именно сейчас, пока Валера ещё не одел обратно свою броню «командира».

– Валера, – она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. Голос её звучал твёрдо, почти по-матерински строго. – Мы остаёмся тут.

Валера замер с кочергой в руке.

– Тут?

– Да. Хватит шататься по стране. Нам некуда идти, Валера. Там, – она махнула рукой в сторону окна, – либо смерть, либо пустота. А здесь забор. Здесь дрова. Здесь крыша. Мы будем жить здесь. Иногда вылазить за припасами, но база будет тут. И точка.

Она ждала споров. Ждала, что он скажет про опасность, про то, что надо двигаться. Но Валера просто выдохнул, и плечи его опустились.

– Да я не против, – робко ответил он. – Я сам… я устал бежать, Вик.

Это было соглашение. Молчаливый пакт о начале новой жизни.

Они провели ревизию. На стеклянном столике лежал их небогатый скарб: несколько банок тушёнки, крупы, патроны (предательски мало), вода.

– Еды дней на пять, если экономить, – бормотал Валера, пересчитывая банки. – С водой хуже. Завтра к вечеру пустые будем. Готовить на воде из бутылок нельзя, это расточительство.

– Вода – это первое, – кивнула Вика. – Завтра поищем колодец или колонку в деревне.

– Газ тоже надо искать. И дрова экономить. Я видел во дворе баню – мыться пока будем там, чтобы дом не выстужать, если нагреем воду.

Но все эти проблемы – вода, еда, мародёры – казались далёкими. Сейчас существовала только усталость.

Они начали обустраивать быт. Это было похоже на игру в «дочки-матери», только ставки в этой игре были смертельными.

Валера сдвинул массивный диван ближе к камину. Вика нашла в шкафах постельное бельё – дорогое, пахнущее лавандой, – и домашнюю одежду хозяев.

– Переоденься, – она протянула Валере стопку вещей. – Хватит ходить в грязном.

Через десять минут они были другими людьми. Валера – в мягких спортивных штанах и вязаном свитере, Вика – в тёплой флисовой пижаме. Без брони, без грязных курток они казались совсем детьми.

Валера обошёл дом по периметру. Проверил замки, задвинул засовы, подёргал ручки. Крепость была заперта.

Они скромно поужинали холодными галетами, запивая их остатками воды, и легли.

Одеяло было одно на двоих – пуховое, огромное. Они накрылись им с головой, создавая свой маленький, тёплый кокон. Прижались друг к другу не ради романтики, а ради тепла и чувства, что ты не один в этой темноте.

– Как ты думаешь, – шёпотом спросила Вика, глядя на отсветы пламени на потолке, – много ещё выживших?

– Думаю, да, – ответил Валера, обнимая её одной рукой. – Военные наверняка сделали лагеря. Свозят всех туда, карантин, все дела.

– Я тоже так думаю, – Вика помолчала. – Но я очень не хочу туда.

– Почему?

– Не знаю… Мне кажется, там мы будем просто мясом. Или цифрами в списке. А здесь… – она прижалась к нему сильнее.

– Да, я тоже, – поддакнул Валера. – Там может и безопасно, но точно не свободно. Будем сидеть за колючкой и ждать пайки. А здесь мы сами по себе.

Под треск поленьев они уснули.

Ночь прошла на удивление спокойно. Никто не скребся в двери, не выл под окнами. Мир словно забыл про них на несколько часов. Валера просыпался дважды, по привычке, наработанной за дни пути, подкидывал дрова в угасающий камин и снова проваливался в сон без сновидений.

Утро началось рано. Часы показывали около шести.

В доме было прохладно, но не так, как на улице. Валера выбрался из-под тёплого одеяла, стараясь не разбудить Вику. Натянул куртку прямо на свитер, сунул ноги в найденные в прихожей чужие сланцы и вышел во двор.

Воздух был морозным, кристально чистым. Туман стелился по траве.

Валера направился к поленнице, потирая заспанные глаза.

И вдруг краем глаза заметил движение.

В окне бани.

Тень. Быстрая, юркая.

Сон слетел мгновенно. Валера выхватил пистолет – рефлекс сработал быстрее мысли. Сердце ухнуло в пятки. «Нашли. Всё-таки нашли».

Он крался к бане, стараясь не шуршать гравием. Сланцы были неудобными, ноги мёрзли, но он не чувствовал холода.

Дверь бани была приоткрыта. Валера толкнул её стволом пистолета.

Внутри было роскошно, как и в доме. Огромный дубовый стол, русский бильярд, зона барбекю. Дальше виднелась чаша бассейна – пустая, но выложенная дорогой мозаикой.

В парилке что-то звякнуло. Упал таз.

Валера напрягся, как пружина. Он подошёл к стеклянной двери парной. Резко распахнул её, держа пистолет наготове.

На полке сидело существо.

Оно замерло, глядя на него огромными жёлтыми глазами.

Серый пушистый комок.

– Мяу? – вопросительно сказало существо.

– Твою мать… – выдохнул Валера, опуская пистолет. Ноги стали ватными от облегчения. – Фух… Ну ты и напугала.

Кошка не убежала. Она была явно домашней, ухоженной, хоть и голодной.

Валера спрятал оружие и протянул руки.

– Иди сюда, зверь.

Кошка доверчиво пошла к нему, замурлыкав, как маленький трактор. Она была тёплой и мягкой.

Валера прижал её к груди под куртку и пошёл в дом.

В гостиной было тихо. Вика спала, свернувшись калачиком, раскинув светлые волосы по подушке. В утреннем свете она казалась нереальной. Никакой крови, никакой грязи. Просто спящая красавица, чудом оказавшаяся в аду.

Валера замер на пороге, любуясь ею. «Ангел, – подумал он. – Самый настоящий ангел».

Он тихонько подошёл к дивану и аккуратно положил серый комок ей под руку.

Кошка тут же начала моститься, перебирая лапками и мурча.

Вика поморщилась от щекотки, открыла один глаз.

Сначала она не поняла. Потом её взгляд сфокусировался.

– Ой… – выдохнула она, и лицо её озарилось такой детской, чистой радостью, какой Валера не видел уже целую вечность. – Какая милота!

Она подхватила кошку, прижимая к лицу.

– Ты где её нашёл?

– В бане была, – улыбнулся Валера, чувствуя, как тепло разливается в груди от её улыбки. – Чуть не пристрелил с перепугу. Думал, монстр.

– Монстр? – хихикнула Вика. – Это же чудо!

Она вскочила с дивана.

– Ой ты моя сладкая, совсем одна, ты, наверное, голодная…

Она метнулась к столу, вскрыла банку свиной тушёнки. Жирное мясо шлёпнулось в блюдце.

– Вика, это наш НЗ… – начал было Валера, но осёкся. Глядя на то, как кошка жадно, давясь, глотает куски, ему стало стыдно за свою жадность.

– Пусть ест, – твёрдо сказала Вика, наливая воду в крышку от банки. – Мы найдём ещё.

Валера вернулся с охапкой дров, с грохотом свалил их у камина. Снял куртку, чувствуя, как дом наполняется жизнью. Теперь их было трое.

– Как назовём? – спросил он, вешая куртку на крючок.

Вика задумчиво почесала кошку за ухом.

– Муся?

– Ну нет, – поморщился Валера. – Какая Муся? Банальщина. Давай что-то тематическое.

Он посмотрел на Вику, в глазах заплясали весёлые искорки.

– Давай… Банька? Ты же любишь баню. И нашёл я её там.

Вика рассмеялась – звонко, легко.

– Банька… А что, звучит.

Она подняла кошку и посмотрела ей в глаза.

– Слышишь? Ты теперь Банька. Или Банечка.

– Банечка, – повторил Валера, и это слово прозвучало как первое слово в новой главе их жизни.

Прошла неделя.

Странная, почти сюрреалистичная неделя, за которую они успели постареть на жизнь и помолодеть обратно до состояния беззаботных детей. Дом перестал быть чужим. Он оброс их вещами, запахами и привычками.

На кухне теперь царила эклектика апокалипсиса. Валера варварски, но эффективно врезал найденную в сарае газовую варочную панель прямо поверх дорогой индукционной плиты. Шланги тянулись к баллону, стоящему прямо на кафельном полу, столешница была грубо пропилена лобзиком, но зато теперь у них был огонь.

Вика стояла у плиты, помешивая что-то на сковороде. Банька – пушистый серый ураган – носилась по первому этажу, охотясь на невидимых мышей и периодически с заносом врезаясь в ножки стульев.

Снаружи, во дворе, Валера вгрызался в землю.

Он искал водопровод. Лопата с хрустом входила в подмёрзшую почву. Это была тяжёлая, монотонная работа, но она давала цель. Он хотел добраться до трубы, врезаться в неё до распределительного узла, чтобы, если повезёт, получить воду самотёком или хотя бы ручным насосом.

Жизнь кипела. В этом замкнутом мирке, огороженном высоким забором, всё было прекрасно. Исключением было лишь одиночество. Оно висело где-то на периферии сознания, как туча на горизонте. Они были вдвоём, но абсолютно одни во всей вселенной. Ни друзей, ни гостей, ни звонков. Но пока эйфория от того, что они живы, сыты и в тепле, заглушала этот тихий голос тоски.

Валера воткнул лопату в землю, вытер пот со лба, оставляя грязный развод, и пошёл к дому.

Тёплый воздух прихожей обнял его сразу, как только он переступил порог. Пахло едой. Не просто едой – пахло Домом.

– Ох… – выдохнул он, стягивая куртку и сбрасывая грязные ботинки. Пальцы закоченели и плохо слушались. – Холодно. Я весь замёрз, земля ледяная, как камень.

Вика обернулась от плиты. На ней был смешной фартук, найденный в шкафу, – с какими-то гусями.

– Иди руки мой и садись, я почти всё, – её голос был мягким, успокаивающим. Голос жены, встречающей мужа с завода, а не напарницы по выживанию.

Валера подошёл к умывальнику. Это было их инженерное чудо: пятилитровая пластиковая бутылка с обрезанным дном, перевёрнутая и закреплённая над раковиной. Он приоткрутил крышку, и тонкая струйка ледяной воды смыла грязь с рук.

Когда он сел за стол, Вика поставила перед ним тарелку.

Мясо по-французски.

Картошка, мясо, лук и, главное, шапка из расплавленного сыра и майонеза. Золотистая, шкворчащая корочка.

Валера замер. Аромат ударил в нос, и его отбросило назад, в прошлое. Он вспомнил, как прибегал со школы, бросал рюкзак в угол, а мама доставала из духовки противень именно с этим блюдом. Это был запах безопасности.

Он ел жадно, обжигаясь, уплетая за обе щеки. Вика сидела напротив, подперев щеку рукой, и смотрела на него с улыбкой.

– Вкусно?

– Божественно, – промычал Валера с набитым ртом. – Ты гений, Вик. Реально гений.

Доев последний кусочек и вытерев тарелку хлебом, он вдруг хлопнул себя по лбу.

– Ой, я забыл! Ща!

Он резко встал, чуть не опрокинув стул, и убежал в коридор, где лежали их «рейдовые» рюкзаки. Послышалась возня, звук молнии.

Валера вернулся в гостиную, торжествующе держа в руках чёрный предмет.

Это была портативная колонка-бумбокс. Старая модель, ещё с дисководом и антенной, которую он нашёл, когда разбирал хлам в гараже.

– Ого, – удивилась Вика. – Она рабочая?

– Да! Там батарейки были внутри, окислились немного, но я почистил контакты, – глаза Валеры горели мальчишеским азартом. – И я нашёл диск. В бардачке той машины, на которой мы приехали. Там был не только шансон.

Он поставил колонку на стол, сдул с неё пыль и нажал кнопку открытия лотка. Вставил поцарапанный CD-диск.

Зажужжал привод. Считывание. Секунда тишины.

А потом комнату взорвал гитарный рифф.

Резкий, дерзкий, до боли знакомый.

– «Звери»! – взвизгнула Вика, вскакивая со стула. – Это же «Звери»!

Валера крутанул ручку громкости вправо.

«Больше нечего ловить, всё, что надо, я поймал…» – голос Ромы Зверя ворвался в их убежище, заставляя вибрировать стёкла в серванте.

– Танцуй! – крикнул Валера, протягивая ей руку.

«Надо сразу уходить, чтоб никто не привыкал…»

Они не умели танцевать. Но сейчас это было неважно. Валера начал прыгать, как на рок-концерте, тряся головой. Вика захохотала и подхватила ритм.

«Ярко-жёлтые очки, два сердечка на брелке…»

Они орали, перекрикивая колонку. Банька, ошалев от такого шума, взлетела на спинку дивана и смотрела на своих хозяев с ужасом и осуждением, но они её не видели.

«РАЙОНЫ, КВАРТАЛЫ, ЖИЛЫЕ МАССИВЫ!» – заорал Валера, схватив со стола ложку вместо микрофона и тыча ею в сторону Вики.

«Я УХОЖУ, УХОЖУ КРАСИВО!» – подхватила Вика, кружась по кухне так, что фартук с гусями раздувался, как бальное платье.

В этих строчках была их правда. Их новая правда.

Районы и кварталы – те, мёртвые, серые, полные тварей – остались позади. Они ушли. Они вырвались. Они ушли красиво – на угнанной тачке, с оружием, выжив там, где другие легли в землю.

«У тебя всё будет класс, будут ближе облака…»

Валера схватил Вику за талию и закружил. Она смеялась, откидывая голову назад, и её волосы хлестали его по лицу, но это было приятно.

– Я хочу как в первый раз! – орал он ей в лицо.

– И поэтому пока! – отвечала она, глядя ему прямо в глаза.

Они прыгали, топали пятками по дорогому паркету, сбрасывая с себя напряжение этой недели, напряжение всей жизни.

«РАЙОНЫ, КВАРТАЛЫ, ЖИЛЫЕ МАССИВЫ!»

Валера запрыгнул на диван, прямо в грязных носках.

– Я УХОЖУ! – он вскинул руки к потолку, словно прощаясь со всем миром. – УХОЖУ КРАСИВО!

Вика схватила Баньку (кошка мяукнула, но не вырвалась) и начала танцевать с ней вальс, пока гитарное соло рвало тишину дома.

«Вот и всё, никто не ждёт, и никто не в дураках…»

Музыка гремела, отражаясь от стен. Они были мокрыми от пота, запыхавшимися, счастливыми до боли в груди. В этот момент, под старый хит из прошлой жизни, они праздновали свою победу.

«Кто-то любит, кто-то врёт… И летает в облаках…»

Песня заканчивалась. Последние аккорды.

– РАЙОНЫ! КВАРТАЛЫ! – из последних сил прохрипел Валера, падая на диван рядом с Викой.

– Я УХОЖУ УХОЖУ КРАСИВО! – выдохнула она, падая на него сверху.

Музыка стихла. Слышно было только, как крутится диск в лотке и как они тяжело, с хрипом дышат, пытаясь восстановить дыхание. Сердца колотились в унисон – тум-тум-тум.

Они лежали, переплетённые руками и ногами, глядя в потолок, и глупо, счастливо улыбались. Впервые за долгое время они чувствовали себя не выжившими, а просто молодыми. Живыми.

Музыка стихла, оставив после себя лишь гулкое эхо в ушах и сбитое дыхание.

Валера замер, нависая над Викой. Он смотрел в её зелёные глаза, и мир вокруг сузился до двух зрачков, в которых отражался он сам. В этом взгляде больше не было страха, не было боли утраты или ужаса перед мертвецами. Там плескалось счастье. Чистое, незамутнённое, пьянящее.

Возможно, это была защитная реакция психики. Возможно, их измотанный мозг, уставший от постоянного напряжения, просто уцепился за этот танец, как утопающий за соломинку, раздувая момент до масштабов вселенского блаженства. Но Валере было всё равно. Химия, гормоны, истерика – плевать. Он чувствовал это каждой клеткой тела. Он был счастлив. Впервые за вечность.

Вика попыталась приподняться, всё ещё смеясь, но Валера мягко, но уверенно толкнул её обратно на подушки.

Теперь он был сверху.

Это было странное чувство власти – не той, что с оружием в руках, а другой, древней и тёплой. Он перехватил её запястья, шутливо развёл их в стороны и прижал к дивану над её головой.

Вика перестала смеяться. Её грудь вздымалась от быстрого дыхания. В уголках глаз собрались весёлые морщинки, но взгляд стал глубоким, выжидающим. Она не сопротивлялась. Ей нравилось это – быть слабой рядом с ним, позволить ему вести.

Валера медленно наклонился.

Их губы встретились.

Сначала осторожно, пробуя этот момент на вкус. А потом их накрыло.

Поцелуй был как мёд – тягучий, сладкий, обжигающий. Как вспышка света в тёмном подвале. Они целовались жадно, словно пытались напиться друг другом перед долгой засухой.

Они вертелись на диване, путаясь в пледах и собственных руках. Валера отпустил её запястья, зарылся пальцами в её светлые волосы. Вика обхватила его за шею, притягивая ближе, ещё ближе, чтобы между ними не осталось даже воздуха.

Они смеялись прямо в поцелуй, бормотали какую-то бессмыслицу, кусали губы. Это был пир во время чумы, их личный праздник жизни посреди вымершего мира.

Валере казалось, что он неуязвим. Даже если прямо сейчас дверь слетит с петель и в комнату ворвётся десяток заражённых, он не испугается. Он просто развернётся, спокойно перестреляет их всех, не размыкая объятий, и вернётся к её губам. Потому что смерть не имеет власти там, где есть такая жизнь.

Постепенно буря утихла, сменившись нежной, убаюкивающей тишиной.

Валера чуть отстранился, опираясь на локти, чтобы не давить на неё всем весом. Он смотрел на её раскрасневшееся лицо, на припухшие губы, и понимал, что сейчас или никогда.

Слова застряли в горле комом. Ему было страшно. Страшнее, чем в той церкви. Страшнее, чем перед дулом бандитского обреза. Сказать это – значит открыться, снять броню, стать уязвимым. А вдруг это только у него так? Вдруг для неё он просто «напарник», просто способ выжить?

Но молчать было невозможно. Это чувство распирало грудь, требуя выхода.

– Я тебя люблю, – произнёс он.

Голос прозвучал хрипло, с опаской, почти шёпотом. Он замер, ожидая приговора.

Вика на секунду застыла. Её глаза распахнулись шире. А потом её лицо озарилось такой яркой эмоцией, что в комнате, казалось, стало светлее.

Она не сказала это спокойно. Она буквально взвизгнула, порывисто вскинув руки и обвивая его шею.

– Я тоже! – выдохнула она ему в ухо, прижимаясь всем телом. – Я тоже тебя люблю, дурак!

И они снова начали целоваться, но теперь в этом было меньше страсти и больше нежности. Это была печать. Клятва. Теперь они были не просто выжившими. Они были одним целым.

Они провалялись так ещё долго. Может, полчаса, может, час. Время потеряло значение. Они просто лежали, переплетя ноги, гладили друг друга и шептали глупости, которые в старом мире показались бы банальными, а здесь звучали как откровение.

Но реальность, пусть и отступившая на второй план, всё же требовала своего.

Световой день был коротким. Солнце уже клонилось к лесу.

– Надо дела доделать, – неохотно сказал Валера, целуя её в нос. – Иначе ночью без воды останемся.

– Угу, – лениво отозвалась Вика. – И посуду помыть. Иначе Банька всё вылижет.

Они встали с дивана неохотно, но с лёгким сердцем. Теперь даже рутина казалась не тяжкой обязанностью, а частью их совместной жизни. Счастливые, как слоны, они разошлись по своим «постам».

Вика собрала тарелки. Напевая под нос мотив «Районов-кварталов», она вымыла посуду остатками воды, экономя каждую каплю. Остатки мяса по-французски она аккуратно переложила в контейнер.

Холодильник у них был естественный – старая деревянная тумбочка, стоявшая на веранде. Ноябрьский воздух отлично сохранял продукты. Она выставила еду, проверила, плотно ли закрыта дверца (от котов и прочих гостей), и вернулась в тепло дома.

Валера тем временем снова оделся в рабочее.

Он вышел во двор, взялся за лопату. Холод больше не пробирал до костей. Внутри него горел такой пожар, что он мог бы, наверное, растопить снег одним прикосновением.

Он копал мерзлую землю, и лопата входила в грунт легко, играючи. Он не чувствовал усталости. Он знал, ради кого он это делает. Ради неё. Ради их дома. Ради их будущего, каким бы коротким или длинным оно ни было.

Всё было шикарно. В этом маленьком, огороженном забором кусочке мира царил рай.

Работа близилась к финалу.

Валера, перепачканный землёй по локти, подсоединил насосную станцию к генератору. Старый, но надежный агрегат стоял рядом с огромной промышленной бочкой, вкопанной в землю ещё прежними хозяевами.

Валера заглянул внутрь. На дне плескалась тёмная, радужная жижа. На глаз – всего лишь лужа, но учитывая объём цистерны, этого «остатка» должно было хватить на месяцы работы маленького прожорливого движка.

– Ну, с богом, – выдохнул он и дёрнул трос стартера.

Генератор чихнул, выбросил облачко сизого дыма и, наконец, затарахтел, наполняя двор вибрацией жизни. Насос гулко ухнул, всасывая ледяную воду из скважины, и погнал её по свежепроложенным пластиковым венам дома.

Валера не стал ждать. Он бросил инструменты и побежал к крыльцу, перепрыгивая через ступеньки.

– Вика! – крикнул он с порога. – Открывай!

Вика, читавшая старый журнал на диване, подскочила как ужаленная. Её глаза загорелись тем самым детским нетерпением, которое он так любил. Она метнулась к кухонной раковине.

Пальцы легли на хромированный рычаг смесителя. Вверх.

Сначала ничего не происходило. Тишина.

Потом трубы в стенах задрожали, издав утробный гул, похожий на рык просыпающегося зверя.

Кран чихнул воздухом – пффф! – выплюнул ржавую каплю, снова зашипел…

И вдруг ударил мощной, неконтролируемой струёй.

Вода, смешанная с пузырьками воздуха, ударила в дно раковины с такой силой, что веер брызг разлетелся во все стороны.

– Ай! – взвизгнула Вика, отскакивая назад.

Ледяной душ накрыл её с ног до головы. Вода текла по лицу, капала с носа, тёмные пятна расползались по домашней футболке. Но вместо того, чтобы рассердиться, она стояла, ошарашенная, и смотрела на этот поток как на чудо света.

Валера подлетел к ней, не обращая внимания на лужи на полу. Он схватил её, мокрую, дрожащую от холода и смеха, и прижал к себе. Он слышал, как бешено колотится её сердце – тум-тум-тум – в унисон с его собственным.

– Есть! – выдохнул он ей в мокрую макушку. – Теперь у нас есть вода. Бесконечная, настоящая вода.

Вика подняла на него сияющие глаза, с ресниц капало.

– Она ледяная!

– Пока холодная, – пообещал Валера, целуя её в мокрый нос. – Дай мне недельку. Я найду бойлер, подключу газ. Будешь купаться как королева.

Вика улыбнулась – тепло и нежно.

– Спасибо, – прошептала она, и в этом слове было больше благодарности, чем если бы он подарил ей все алмазы мира.

Прошло два месяца.

Зима вступала в свои права, укрывая мир белым саваном, но в их маленькой крепости жизнь шла по своим законам.

За это время их быт изменился до неузнаваемости. Дом перестал быть просто убежищем – он стал автономной станцией, оазисом цивилизации посреди пустыни.

Валера сдержал слово. Теперь в кранах была горячая вода, а по вечерам окна заливал мягкий электрический свет.

Энергия стала его личной гордостью, его идеей фикс. Он совершал дерзкие вылазки в город и элитные коттеджные посёлки, но теперь не ради еды, а ради технологий. Он снимал солнечные панели с крыш брошенных особняков, тащил тяжёлые гелевые аккумуляторы, сматывал километры проводов.

Теперь их двор напоминал футуристическую ферму.

Солнечные панели покрывали крышу сарая и часть газона, ловя скудные лучи зимнего солнца. Аккумуляторная, оборудованная в утеплённом сарае, гудела ровным, сытым гулом инверторов. Их ёмкости хватало, чтобы дом жил сутки даже в пасмурную погоду.

Но главным инженерным триумфом Валеры стали ветряки.

Две мачты, сваренные из остатков водопроводных труб и уголков, возвышались над забором. Лопасти, вырезанные из пластиковых бочек и посаженные на автомобильные генераторы, крутились бешено и непрерывно. Дом стоял на отшибе, в продуваемом поле, и ветер здесь был бесплатным и бесконечным топливом.

Опасность? Она стала рутиной.

Иногда к забору брели одинокие мертвецы, привлечённые шумом ветряков. Валера даже не спускался вниз. Он открывал окно на втором этаже, неторопливо прицеливался из винтовки с оптикой и делал один выстрел.

Щёлк. Тело падало в сугроб. Утром он просто оттаскивал его подальше, в овраг. Это стало такой же работой, как чистка снега.

Изменился не только дом. Изменились и они.

Валера заматерел.

Его лицо теперь скрывала густая, жёсткая чёрная щетина, переходящая в бороду. Он не хотел её сбривать – она казалась ему символом его нового статуса. Статуса хозяина, мужа, защитника. Руки, огрубевшие от постоянной работы с лопатой, молотком и гаечными ключами, стали больше и сильнее.

Но появился и новый штрих. Небольшой, но заметный живот.

Вечера теперь проходили одинаково: тепло, сыто, безопасно. Валера пристрастился к пиву. Он нашёл целый склад в подвале одного из деревенских магазинов. Теперь каждый ужин сопровождался звуком открываемой жестянки. Это расслабляло. Это давало иллюзию, что он просто мужик, отдыхающий после смены, а не выживший в аду.

Вика внешне почти не изменилась, разве что стала ещё красивее той строгой, холодной красотой.

Она перестала распускать волосы – непрактично. Теперь тугой, аккуратный пучок на затылке стал её повседневной причёской.

Но что-то изменилось в её взгляде.

Когда она была занята – готовила, стирала, убирала за растолстевшей до неприличия Банькой (кошка теперь напоминала меховой шар на ножках), – она была прежней.

Но в свободные минуты, когда Валера возился со своими проводами, Вика садилась у окна. Её лицо становилось скучным, почти прозрачным от грусти. Она смотрела на заснеженное поле, на крутящиеся лопасти ветряков, и в её глазах читалась тоска птицы, запертой в самой роскошной золотой клетке.

Однако их мир на двоих всё ещё держался крепко.

Взаимоотношения оставались их фундаментом.

Когда ворота разъезжались, пропуская новый, мощный внедорожник Валеры (старый УАЗ давно сменили на трофейный «Ленд Крузер»), Вика, как и в первый день, выбегала на крыльцо. В одном свитере, не чувствуя холода.

Валера выходил из машины – бородатый, уставший, пахнущий морозом и бензином – и его лицо мгновенно светлело. Та самая улыбка, широкая и искренняя, предназначалась только ей.

– Я дома, – говорил он, подхватывая её на руки.

– С возвращением, герой, – шептала она, утыкаясь носом в его колючую щёку.

По вечерам они всё так же включали колонку.

Может, чуть реже, чем в первую неделю, но они танцевали. Они пили вино (Вика) и пиво (Валера), смеялись над неуклюжей Банькой и пели старые песни. В эти моменты скука уходила из глаз Вики, а Валера забывал про необходимость проверять периметр.

Их больше не беспокоило то, что мир снаружи сгнил. У них было своё маленькое государство, своё уютное гнёздышко, которое они построили на костях старой жизни. Они были богами этого мирка.

Счастливыми, сытыми и бесконечно одинокими богами.

Разговор случился в один из тех долгих зимних вечеров, когда за окном выла вьюга, а в доме было слишком тихо. Слишком тепло. Слишком безопасно.

Валера сидел в кресле, потягивая пиво и глядя на огонь в камине. Он был доволен. Его мир был идеален.

– Я хочу найти ещё людей, – голос Вики прозвучал резко, разрезав уютную тишину, как нож разрезает натянутую ткань.

Валера медленно повернул голову, не сразу понимая смысл слов.

– Каких людей? – он нахмурился, искренне не понимая. – Зачем?

Вика сидела на диване, поджав ноги. Она не смотрела на него, теребя край пледа.

– Мне одиноко, Валера. И скучно.

– Скучно? – он поставил банку на стол. – Вика, мы выжили. У нас есть еда, тепло, свет. Какая скука?

– Такая! – она резко повернулась к нему. В её глазах стояли слёзы. – Ты уезжаешь на свои вылазки, геройствуешь, что-то ищешь. А я остаюсь здесь. Совсем одна. В этом огромном пустом доме. Тишина давит на уши. Мне страшно одной, понимаешь? А если ты не вернёшься? С кем я заговорю? С кошкой?

Она перевела дыхание.

– Если мы найдём людей… нормальных людей… мы могли бы перевезти их сюда. Заселить соседние дома. Возродить эту деревню. Сделать общину. Чтобы был не только ты и я, а жизнь.

Валера покачал головой. Его внутренний параноик, который помог им выжить, сейчас вопил «НЕТ».

– Это будет очень сложно, Вик. Почти невозможно. Люди изменились. Сейчас сложно встретить тех, кто не попытается нас убить, ограбить или сожрать. А найти тех, кто примет наши правила и наш быт… это утопия.

– Ну мы же можем попытаться? – её голос дрогнул. – Пожалуйста.

Валера посмотрел на неё.

Её глаза расширились, став огромными, влажными и блестящими. Это был взгляд кота из «Шрека», помноженный на реальное женское отчаяние. Она смотрела на него с такой надеждой, что отказать было физически больно. Её взгляд гипнотизировал, обезоруживал, лишал воли.

– Ладно… – выдохнул он, чувствуя, как сдаёт позиции. – Можем попробовать.

Вика просияла, но Валера тут же поднял руку.

– Но искать будем осторожно. Мы можем съездить к одному из государственных лагерей. Я видел обозначения на картах. Может, там кто-то захочет… жить свободнее. Я съезжу через пару дней, посмотрю обстановку. Разведаю.

– НЕТ.

Слово ударило хлыстом.

– Не «я поеду», а «мы поедем».

– Вика, это опасно…

– Я не собираюсь опять сидеть здесь одна и ждать, глядя в окно! – её голос звенел от напряжения. – Тем более, мы даже не знаем, что там. Если с тобой что-то случится, я даже не узнаю. Я просто сдохну здесь от ожидания!

– Нет! – Валера начал злиться. – С собой я тебя не потащу. Ты не поедешь именно потому, что мы не знаем, что там может случиться. Я не могу рисковать тобой.

Вика вскочила. Её лицо исказилось от ярости. Она с размаху ударила ладонью по дубовому столу.

Бах!

Чашка подпрыгнула и звякнула.

– Либо мы едем вместе, либо не едет никто! – прошипела она, наклоняясь к нему. – Я больше не буду твоей Пенелопой, Валера. Мы партнёры или кто?

Валера смотрел на неё. В этой ярости она была прекрасна и страшна. Он выдохнул, сдерживая ответный рык. Он понимал: она не отступит.

– Ладно… – процедил он сквозь зубы. – Попробуем. Вместе.

Сборы заняли два дня.

Это было похоже на подготовку к войне. Они проверили каждый узел «Ленд Крузера», залили полный бак и все канистры.

Баньке насыпали гору сухого корма – целую пирамиду в огромном тазу, расставили по дому вёдра с водой.

– Не скучай, толстая, – шепнула Вика, целуя кошку в макушку. – Мы вернёмся. Обязательно.

Валера отключил генератор, перекрыл газ, запер все двери и ставни. Дом погрузился в спячку.

Они выехали на рассвете.

Вика сразу вставила флешку в магнитолу. Салон наполнился лёгкой электронной музыкой без слов – ритмичный «lo-fi», который помогал держать темп, но не отвлекал от дороги.

Валера выглядел внушительно. На нём была армейская «горка», поверх – тяжёлый бронежилет шестого класса защиты, на локтях и коленях – щитки. Он был похож на наёмника из компьютерной игры. В набедренной кобуре покоился новенький «Глок» (трофей из оружейного магазина), на лодыжке, скрытый штаниной, был пристёгнут верный, потёртый «Макаров» – его талисман.

На заднем сиденье лежал целый арсенал: полноценный АК-74М с перемотанными изолентой магазинами и снайперская винтовка с мощной оптикой.

Вика была одета проще – тёплые штаны, свитер, пуховик. Но поверх всего этого Валера заставил её надеть бронежилет. Он был ей велик, топорщился, делая её похожей на неуклюжую черепашку или бочонок на ножках.

– Мне неудобно, – ворчала она, пытаясь усесться.

– Зато живая будешь, – отрезал Валера. Это не обсуждалось.

Дорога была долгой и монотонной.

Спустя восемь часов пути пейзаж за окном слился в единую серо-белую полосу. Вика начала клевать носом. Её голова то и дело падала на грудь.

– Вик, – тихо позвал Валера. – Ложись назад. Поспи.

Он остановился на обочине. Быстро перекинул часть вещей в багажник, освобождая задний диван. Положил походную подушку, расстелил мягкий плед.

Вика перебралась назад, сонно бормоча благодарности. Валера укрыл её, подоткнув края пледа, как ребёнку.

Когда он снова тронулся в путь, в салоне стало совсем тихо. Он сделал музыку едва слышной. Настроил зеркало заднего вида так, чтобы видеть не дорогу позади, а её спящее лицо.

Валера улыбнулся. Той самой улыбкой – светлой, влюблённой, какая бывала у него только при ней. Он смотрел на неё, спящую в этом нелепом бронежилете, и чувствовал, как внутри разливается тепло.

Но стоило ему перевести взгляд на лобовое стекло, как улыбка исчезла. Взгляд стал цепким, хищным.

Спать ему не хотелось. Адреналин держал в тонусе. Он понимал: это самая опасная вылазка за последние месяцы. Он вытащил её из безопасного кокона в открытый мир.

Взгляд сканировал трассу. Но дорога была подозрительно пустой. Лишь изредка в кюветах виднелись остовы машин, сброшенные туда, словно игрушки.

Кто-то чистил эту дорогу. Кто-то мощный. Кто-то с техникой. Это открытие одновременно давало надежду и пугало до дрожи.

Спустя четыре часа, когда ночь уже окончательно поглотила мир, впереди, на горизонте, появилось зарево.

Это был не пожар. Это был электрический свет.

Лучи прожекторов резали низкие облака. Галогеновое сияние стояло куполом над лесом.

Валера сбросил скорость.

– Дальше нельзя, – подумал он. – Шум мотора услышат за километры.

Он свернул на просёлок, проехал ещё немного и заглушил двигатель, не доезжая до света пары километров.

– Вика, – он коснулся её плеча. – Просыпайся. Мы приехали.

Она с трудом открыла глаза, щурясь спросонья.

– Уже?

– Дальше пешком. Так безопаснее.

Сборы были быстрыми и молчаливыми. Холод ночи мгновенно выдул остатки сна.

Валера проверил автомат. Щёлкнул предохранителем, переводя его в режим огня. Патрон уже был в патроннике. Он повесил оружие на грудь, так, чтобы вскинуть его за долю секунды.

Вика выбралась из машины. В руках она сжимала револьвер – тяжёлый, хромированный «Кольт», который они нашли в коллекции какого-то богача. Валера настоял на нём: там не было предохранителей, не было затвора, который могло заклинить. Просто жми на спуск. Шесть шансов.

– Держись за моей спиной. Шаг в шаг. Смотри по сторонам, но не стреляй без команды, если только тебя не хватают, – инструктаж был коротким.

Они двинулись в сторону света.

Валера шёл первым, пригнувшись, сканируя темноту через прицел. Вика ступала следом, стараясь не хрустеть снегом, сжимая рукоять револьвера обеими руками.

Впереди их ждали люди. И это пугало Валеру больше, чем любая стая мертвецов.

Свет прожекторов, установленных на периметре, резал ночную тьму на куски. Это были мощные, промышленные лучи, которые скользили по вырубленной полосе леса, не оставляя теням ни единого шанса.

Они подобрались настолько близко, насколько позволял инстинкт самосохранения. Лежали в сугробе, сливаясь с ним благодаря белым маскхалатам, которые Валера предусмотрительно захватил с собой.

На стенах – высоких, бетонных плитах, увенчанных спиралями колючей проволоки – виднелись силуэты часовых. Они не просто стояли, они ходили по мосткам, лениво переговариваясь. Иногда вспыхивал огонёк зажигалки.

– Уходим в сторону, – одними губами шепнул Валера. – Здесь ловить нечего. Главные ворота – это для смертников.

Они двинулись вдоль периметра. Шли аккуратно, пригнувшись, почти на корточках – «гусиным шагом», от которого быстро начинали ныть мышцы бёдер. Валера сканировал бетонную ленту взглядом хищника.

В его голове пульсировала одна мысль: «Не бывает неприступных крепостей. Бывают плохие инженеры и ленивые строители». Где-то должен быть дренаж, промыв, ошибка в кладке. Всегда есть лаз.

И он его нашёл.

Они обошли периметр почти по кругу, когда Валера поднял руку, приказывая остановиться.

В том месте, где бетонная стена стыковалась со старым кирпичным зданием промзоны, была щель. Видимо, грунт просел, или строители поленились залить стык раствором.

Дыра была узкой, рваной и грязной. Собака бы пролезла. Человек в зимней одежде и бронежилете – никогда.

– Придётся раздеваться, – мрачно констатировал Валера, оценивая габариты лаза.

– Что? – округлила глаза Вика. – На морозе?

– Иначе никак. Броня застрянет. Пуховики зацепятся. Снимаем всё до термобелья. Вещи протащим волоком.

Это было испытанием. Снимать тёплую «горку», стягивать тяжёлый бронежилет, оставаясь на пронизывающем ветру в тонком белье – это требовало воли. Зубы начали выбивать дробь мгновенно.

– Я первый, – Валера лёг на снег. – Потом толкаешь рюкзаки и оружие. Потом лезешь сама.

Он втиснулся в щель. Бетон царапал спину, кирпич драл кожу на плечах. Он выдохнул весь воздух из лёгких, уменьшая объём грудной клетки, и, извиваясь как червь, по сантиметру протиснулся внутрь.

С той стороны пахло дизелем и жильём.

– Давай! – шепнул он в дыру.

Вика толкала вещи. Автоматы, рюкзаки, свёрнутая одежда. Валера принимал их, складывая в тень. Когда Вика полезла сама, она застряла бёдрами. Паника кольнула сердце.

– Не дёргайся, – шёпот Валеры был совсем рядом. – Расслабься. Выдыхай.

Он схватил её за руки и резко дёрнул на себя. Вика вылетела из лаза, ободрав бок, и упала на него.

Они одевались лихорадочно, трясясь от холода и адреналина. Когда броня снова легла на плечи, а пуховики вернули тепло, они наконец подняли головы.

И замерли.

Их поразило не наличие людей. Их поразило то, что они увидели настоящий, живой город.

Это был не просто лагерь беженцев с палатками. Это был кусок старого мира, чудом сохранившийся за бетоном.

Многоэтажки, стоявшие рядами, светились. Почти в каждом окне горел свет – тёплый, электрический, домашний. Уличные фонари освещали расчищенные от снега дороги. Вдалеке, по проспекту, ехал патрульный автомобиль с мигалками. Люди ходили по улицам. Не бежали, не крались – просто шли.

Это зрелище было настолько ошеломляющим, что казалось галлюцинацией.

– Господи… – прошептала Вика. – У них там… жизнь.

– Уходим с улицы, – Валера схватил её за локоть, выводя из транса. – Нас заметят.

Прямо перед ними, примыкая к стене, стояло трёхэтажное здание старого административного корпуса. Оно выглядело тёмным и пустым на фоне сияющего города. Чёрное пятно в море света.

– Туда, – кивнул Валера.

Они скользнули внутрь. Дверь была выбита.

Первый этаж они проскочили, не задерживаясь. Валера вёл Вику вверх, по бетонной лестнице, усыпанной мусором. Ему нужна была высота.

Третий этаж. Крайняя комната с окнами, выходящими на жилые кварталы.

Они вошли внутрь и сразу поняли: они здесь не первые.

Комната напоминала лёжку. На полу валялся рваный картон, упаковки от сухпайков, пустые бутылки. У окна, на пыльном подоконнике, стоял старый радиоприёмник с выдвинутой антенной и лежал бинокль.

Кто-то сидел здесь. Наблюдал. И ушёл – может, давно, а может, час назад.

– Долго тут оставаться нельзя, – прошептал Валера, поднимая бинокль и проверяя улицу. – Сюда могут вернуться. Или патруль проверяет заброшки.

– Мы только передохнём, – отозвалась Вика. Она уже расстилала спальники прямо поверх чужого картона. – Сил нет.

Валера опустил бинокль.

– Переночуем и сразу с утра уходим. Смешаемся с толпой. Но сначала нужно спрятать всё это, – он хлопнул по прикладу автомата. – И броню снять. Если нас увидят в таком виде – пристрелят на месте как диверсантов. Мы должны выглядеть как обычные оборванцы, пришедшие просить еды.

Вика кивнула, расправляя второй спальник. Она села, стягивая ботинки. Ноги гудели.

Они улеглись в темноте, глядя на потолок, по которому скользили отсветы уличных фонарей. Было странно слышать не вой ветра и скрип деревьев, а далёкий гул машин и чьи-то голоса.

– Как думаешь, – тихо спросила Вика, поворачиваясь к нему, – мы найдём друзей?

Валера посмотрел в окно, на сияющие квадраты чужих квартир. Там, за стёклами, люди пили чай, смотрели телевизор, ругались и мирились.

– Думаю, да, – ответил он, и в его голосе впервые за вечер прозвучала уверенность. – Тут тысячи людей. Кто-то из них точно смотрит на эти стены так же, как мы. Кто-то точно хочет не пайки получать по расписанию, а жить.

Он нащупал её руку в темноте и крепко сжал.

– Мы найдём их, Вик. И заберём домой.

Утро ворвалось в их пыльное убежище серым, безжизненным светом.

Город за окном просыпался не под пение птиц, а под вой сирены, возвещающей окончание комендантского часа.

– Подъём, – тихо скомандовал Валера.

Они действовали быстро и слаженно. Тяжёлое вооружение – автомат, снайперскую винтовку и большую часть боеприпасов – спрятали под прогнившими досками пола, завалив тайник старым тряпьём и мусором. С собой взяли только пистолеты, спрятав их глубоко под одеждой, за поясами штанов.

– Стой, – Валера придержал Вику за плечо, когда она направилась к выходу. – Посмотри на себя.

– Что не так?

– Ты слишком чистая. Слишком… здоровая. У тебя волосы блестят, кожа розовая. А посмотри на них, – он кивнул в окно на сутулые фигуры, бредущие по улице. – Мы выделяемся. Нас срисуют за минуту.

Он подошёл к старому, закопчённому камину, провёл ладонью по саже.

– Прости, но надо.

Он мазнул грязной рукой по её щеке, по лбу. Растрепал аккуратный пучок волос, выбивая пряди. Вика поморщилась, но поняла. Она сделала то же самое с ним – вымазала лицо пылью, натянула шапку поглубже.

Теперь они выглядели как обычные бродяги, которых жизнь пожевала и выплюнула.

Они вышли на улицу, смешавшись с редким потоком людей.

Иллюзия «счастливого города» рассыпалась мгновенно, стоило увидеть его изнутри.

Свет в окнах горел, да. Но на улицах пахло страхом, немытыми телами и дешёвым табаком. На стенах висели плакаты: «Труд – плата за безопасность», «Комендантский час – закон», «Донос на заражённого – твой долг».

Люди шли, опустив глаза в асфальт. Никто не улыбался. Никто не разговаривал громко. Вдоль дорог стояли патрули – крепкие мужики в чёрной форме без опознавательных знаков, но с дубинками и автоматами. Они смотрели на прохожих не как защитники, а как надзиратели в колонии.

– Это не город, – прошептала Вика, плотнее прижимаясь к Валере. – Это тюрьма.

– Я так и думал, – процедил он, сканируя взглядом периметр. – Электричество есть, а свободы нет. Идём спокойно, не глазей по сторонам.