Читать книгу Чумной ветер. В зоне опасности - Группа авторов - Страница 3

Квартира Седовых находилась в старом, но добротном кирпичном доме в центре Верескова. Дом был построен еще в 60-е для работников оборонного завода, с толстыми стенами, высокими потолками и просторными кухнями. Дверь открыла Марина, жена Андрея. На ней был простой домашний халат, но он сидел на ней с неизменной элегантностью. Она преподавала русский язык и литературу в гимназии, и эта профессия наложила на нее отпечаток спокойной, внутренней собранности. Ее глаза, серые и внимательные, сразу отметили усталость на лице мужа.

– Ну что, полководец невидимого фронта, сдал свои позиции микробам? – пошутила она, помогая ему снять пальто. Но шутка не сняла напряженности с его плеч.

– Что-то вроде того, – пробормотал он, целуя ее в щеку. Запах домашней еды – жареной картошки и котлет – смешался с ее знакомым запахом духов и мела. Это был запах его крепости, его тыла.

На кухне, под ярким светом люстры, сидел Игорь, их шестнадцатилетний сын. Высокий, худощавый, с таким же, как у отца, высоким лбом и вдумчивым взглядом. Перед ним лежали разобранные до винтиков наушники и паяльник.

– Привет, батя, – кивнул он, не отрываясь от работы. – Смотри, контакт отпаялся. Воскрес.

– Молодец, – Андрей положил руку на его плечо, чувствуя костлявую, уже почти взрослую упругость. Гордость к сыну, умному, самостоятельному, всегда была в нем тихим, теплым фоном. – Мама говорит, по физике огонь?

– Тест. Да, пустяки, – Игорь отложил паяльник. – А у тебя что? Опять эти твои палочки что-то выкинули?

Андрей сел за стол. Марина поставила перед ним тарелку с дымящимся ужином.

– Палочки, Игорь, как ты их называешь, – сказал Андрей, стараясь говорить легко, – они иногда подбрасывают сюрпризы. Как черная дыра или квантовая запутанность в твоей физике. Только последствия… материальнее.

Он рассказал им обезличенно, без страшных подробностей, о новом штамме, о повышенной активности в очаге. Говорил о важности мониторинга, о работе системы эпиднадзора. Говорил как ученый и как государственный человек, верящий в отработанные механизмы.

– То есть, опасность есть? – спросила Марина, перестав есть.

– В науке опасность есть всегда. Она – обратная сторона познания. Но она контролируема. У нас лучшие в мире протоколы по работе с особо опасными инфекциями. Они создавались десятилетиями, – его голос звучал убежденно, он говорил это и для них, и для себя. – Если что-то случится – а это маловероятно – город, область, страна среагируют мгновенно. Как на учениях.

Он посмотрел на стену, где висела старая черно-белая фотография. Его дед, в гимнастерке, с медалью «За отвагу» на груди, смотрел строго и прямо. Рядом – фото отца в военной форме у вертолета санитарной авиации. Его линия фронта проходила здесь, на этой кухне, в его мыслях и в его ответственности. Патриотизм для него не был громкой фразой. Это было тихое, костное понимание: твой долг – защищать. Отец защищал скальпелем, дед – пушкой. Он защищает знаниями, бдительностью, безупречным соблюдением инструкций.

– Все будет в порядке, – сказал он твердо, больше жене и сыну, чем себе.

Позже, когда Игорь ушел к себе, а Марина мыла посуду, Андрей подошел к окну. Город спал. Мириады огоньков. Жизнь. Он вспомнил бесстрастные цифры летальности бубонной чумы без лечения – до 60%. Легочной – почти 100%. Скорость распространения в средневековых городах. Он мысленно представил карту Верескова, наложил на нее возможные пути передачи: рынки, общественный транспорт, школы. Его научный ум строил модели, одна страшнее другой. Но он гнал эти мысли прочь. Паника – первый враг. Хладнокровие и порядок – первые союзники.

Он обнял Марину сзади, прижался лбом к ее волосам.

– Ты правда волнуешься? – тихо спросила она.

– Ученый всегда волнуется, когда сталкивается с неизвестным. Но это нормально. Это заставляет работать лучше. Спи спокойно.

Но той ночью он долго ворочался. В темноте за закрытыми веками снова стояли ряды цифр генома, кривые роста культуры, фотографии увеличенных лимфоузлов в учебниках. И где-то на окраине сознания, как далекий гром, звучало слово, которое он не произносил вслух даже самому себе: «эпидемия».

Его последней мыслью перед сном был протокол. При малейшем подозрении на клинический случай – немедленная изоляция, оповещение по вертикали: СЭС, Минздрав, Роспотребнадзор. Цепочка должна сработать мгновенно. Он в это верил. Он на этом строил всю свою карьеру. Вера в систему была его щитом против ночного ужаса. И этим щитом он попытался прикрыть и свою семью, и весь спящий за окном, ничего не подозревающий город.