Читать книгу Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева) - Группа авторов - Страница 9

Архиепископ Новосибирский и Бердский

Тихон

Я пришел в Издательство в 1976 году, и с митрополитом Питиримом меня связывают десять лет жизни. Во втором классе Московской Духовной семинарии протоиерей Борис Демушкин, мой зять, познакомил меня с отцом Иннокентием (тогда протоиереем Анатолием Просвирниным), а тот познакомил меня с Владыкой Питиримом и сказал, что хочет меня взять в богословский отдел «Журнала Московской Патриархии». На что Владыка Питирим ответил, что начнем с иподиаконства. В то время как раз шла смена иподиаконских поколений: те, которые были до нас, получили священнический сан, так что иподиаконами стали мы с Владимиром Ригиным (ныне протоиерей). И следующие десять лет мы были вместе около Владыки.

В пору моего иподиаконства я много ездил с Владыкой. Он очень любил служить в Волоколамске. Святейший Патриарх Пимен благословлял его служить вместо себя, когда уезжал в Троице-Сергиеву Лавру (на Троицу, на преподобного Сергия) и в другие моменты, когда сам не мог служить. Я прислуживал Владыке в Елоховском соборе и в других московских храмах. Хорошо помню свое первое участие в богослужении – тогда Владыка служил на Иверскую в храме Воскресения Христова в Сокольниках, у чудотворной Иверской иконы. Прихожане, везде и всегда принимавшие Владыку с большой любовью, особенно любили приходить на его богослужения в храм Воскресения словущего на Успенском Вражке – храм обычно был полон молящихся. Этот храм он считал своим кафедральным и вкладывал в его ремонт издательские деньги; так же Владыка относился и к храмам Волоколамского благочиния, возродив многие из них буквально из руин. И он мечтал, что когда-нибудь ему отдадут Иосифо-Волоцкий монастырь и можно будет возродить в нем монашескую жизнь, сделать его монастырем для ученого монашества, чтобы там можно было работать над церковными изданиями (об этом они мечтали вместе с отцом Иннокентием).

Когда Владыка проповедовал за богослужением, то это всегда был экспромт и слушать его было чрезвычайно интересно, потому что он всегда говорил по вдохновению. Помню такой случай: однажды на Акафисте мы не подали ему молитву, которую положено было читать, и Владыка тут же произнес молитву, составленную им экспромтом, – ему это было легко, так как он прекрасно знал богослужебные тексты. При этом Владыка говорил, что следует практике Святейшего Патриарха Алексия I, который также любил экспериментировать с Уставом. Он вообще во многом старался копировать Предстоятеля Церкви – и в манере поведения, и в общении с людьми, и даже в походке. Владыка считал, что Патриарх Алексий I как дворянин являл собой образец русского православного человека. Впрочем, от многих я слышал, что и сам Владыка является для них образцом православного архипастыря, и многие духовные люди мне говорили, что держатся того направления, которое идет от Владыки Питирима, видимо, зная, что он, в свою очередь, всегда придерживался наставлений преподобного Севастиана Карагандинского.

Что касается отношения к Владыке как преподавателю Московской Духовной академии, то следует сказать, что далеко не все студенты его понимали. Он преподавал у нас Новый Завет и подходил к нему, как исследователь: обращал наше особое внимание на разночтения в текстах, на подстрочный аппарат и т. д. Но многие студенты пришли в Академию только для того, чтобы получить сан священника, их такая глубина не интересовала и на его лекциях они скучали. Владыка же знал, как далеко продвинулся Запад в библеистике, какое значение там придается анализу разночтений в Священном Писании, и сам считал, что именно на таком сравнительном анализе студент может вырасти как богослов.

Вообще, Владыка все время пытался поднять уровень образования в Академии. Иногда он даже говорил на редакционных советах, что поскольку многие сотрудники Издательства или учатся, или преподают в Московской академии, то надо пытаться как-то повлиять в том отношении, чтобы там наконец началась какая-то перестройка в системе подготовки священнослужителей, что семинария действительно должна ориентироваться на подготовку священнослужителей, но в Академии следует готовить богословов-ученых.

И Владыка пытался что-то делать, но ему всегда катастрофически не хватало времени, потому что он часто бывал в зарубежных поездках, совершал богослужения, постоянно участвовал в различных общецерковных мероприятиях. На Академию у него почти не оставалось времени, приезжал он на занятия редко, всегда его кто-то замещал, не было у него времени и для более тесного общения со студентами. Но сам я с интересом посещал его лекции и по сей день считаю важным то, к чему он нас на них призывал: критически мыслить, сравнивать, анализировать – для студентов Академии все это очень важно. И то, что сейчас Академия перестраивается и превращается в такое учебное заведение, где готовятся ученые, богословы Русской Православной Церкви, – это было его мечтой, в осуществление которой вложен и его молитвенный труд.

Владыка был человеком энциклопедических знаний. Как он сам рассказывал, с Издательством его связало тоже иподиаконское дело: когда он был иподиаконом у Святейшего Патриарха Алексия I, то вместе с другими иподиаконами выпускал домашний журнал, который всегда читал Святейший; и Патриарх тогда уже заметил, что у Владыки (тогда у Кости Нечаева) хорошо получается – вот почему впоследствии и благословил его на должность главного редактора «Журнала Московской Патриархии». Будучи на этом послушании, Владыка старался поднять издательское дело на новый, более высокий уровень, и в этом весьма преуспел. Он был знаком со многими учеными людьми в Москве, часто посещал архивы и рукописные отделы библиотек, считая важным печатать что-то новое с рукописей, еще не известное, а не перепечатывать уже опубликованное. К работе с источниками он приучал и нас, молодых своих референтов, а потому архивы и библиотеки были излюбленным местом работы многих сотрудников Издательства.

Владыка очень любил фотографировать и всегда носил с собой фотоаппарат. Каждому новому сотруднику, приходящему в Издательство, он обязательно давал фотоаппарат. А когда мы во время богослужения начинали со всех сторон его фотографировать – не обращал на это внимания, отчего наши прихожанки говорили, что Владыка очень любит фотографироваться (не понимая, что таким образом он обучает нас, делая потом различные замечания о наших снимках).

Я считаю, что Владыка был образцом православного архипастыря, потому что он с детских лет окормлялся ныне канонизированным старцем Оптиной пустыни отцом Севастианом. Преподобный Севастиан скончался в Караганде. А в то лихолетье на Руси, когда закрывались храмы и монастыри, он из Козельска попал в город Козлов (Мичуринск), где жила семья будущего Владыки Питирима и служил его отец Владимир Нечаев. Уже с детских лет Костя Нечаев был знаком со старцем и, конечно, им воспитывался: старец приучал его к молитвенному деланию. О том, что Владыка Питирим был делателем молитвы Иисусовой, мне говорил и митрополит Зиновий (Мажуга) – старец, который жил в Тбилиси и скончался в 1985 году. Он очень любил Владыку и считал его опытным молитвенником. И сами мы замечали, что Владыка внутренне сосредоточен, имеет внутреннюю молитву, любит ее. Он и нам, своим молодым иподиаконам, пытался передать эту любовь и часто говорил с нами о важности Иисусовой молитвы. Но нам как-то трудно было окормляться у архиерея, ибо хотя мы постоянно находились около Владыки, но не были его духовными чадами: ведь мы учились в Московской академии и нашими духовниками были монастырские старцы.

Я помню, что когда в 1986 году мы издавали «Канонник», у нас оставалось еще в запасе несколько страниц и зашел разговор о том, чем бы их заполнить. Тогда Владыка Питирим принес из своей библиотеки книгу «Уставы» знаменитых монастырей по чтению сотниц Иисусовой молитвы. И эти уставы иноческого келейного правила мы как раз и опубликовали в приложении к «Канонику». Надо сказать, что до этого я не только ни у кого не видел такой книги, но даже не слышал о ее существовании. Но он такую книгу имел, у него вообще была хорошая библиотека и дома, и в Издательстве.

В библиотеке Издательства хранилось много интересных рукописей: ведь тем людям, которые оставляли какие-то воспоминания о церковной жизни, о положении Церкви в Советском Союзе, о своем жизненном пути, связанном с Церковью, – просто некуда было их нести: других церковных издательств тогда не было и все это попадало к нам и хранилось в Издательском отделе. Помимо этого, в нашей библиотеке было собрано множество ценных и интересных книг, в основном – материалы по издательскому делу, различные словари, энциклопедии. Все это очень помогало нам в работе: любую справку можно было найти, не выходя из помещения Издательства.

Владыка старался окружать вниманием и заботой свои молодые церковные кадры, вырастить из них настоящих церковных журналистов. В Издательство часто приезжали коллеги-иностранцы, он устраивал встречи с ними. Владыка входил во «Всемирную Ассоциацию христианских коммуникаторов» и «Экуменический круг по информации в Европе». Они часто устраивали различные мероприятия, на которые он выезжал за границу и брал с собой кого-нибудь из сотрудников. Потом Владыка приглашал их в Издательство и тоже с ними были встречи, беседы. Темами таких бесед в то время были защита мира во всем мире, экуменические контакты и, конечно, христианская информация в Европе и мире. Для нас было очень важным изучение новых средств массовой коммуникации, новых масс-медиа, которые уже вовсю применялись на Западе, – в СССР ничего этого тогда не было, но Владыка старался не отставать от жизни.

Кое-что (например, прекрасные фотоальбомы) он издавал за границей, используя хорошие зарубежные полиграфические базы – все это отнимало много времени и сил и также требовало частых поездок за рубеж. Ему очень нравилась заграница – я думаю, потому, что он любил порядок, любил, чтобы все делалось на высшем уровне. К сожалению, у нас в то время добиться этого было невозможно, а Владыка постоянно старался подтягивать свое Издательство к европейскому уровню.

Всем, что происходило в Издательстве, Владыка живо интересовался. В частности, он следил не только за правильным ходом производственных дел, но и за бытом своих сотрудников, всегда утверждая, что работа и жизнь – это одно и то же. Старайтесь, говорил нам Владыка, чтобы вам было на работе комфортно; некоторые проводят разделение: вот это – моя работа, здесь я зарабатываю деньги, а это – моя жизнь; но такое разделение неправильное, потому что человек раздваивается и ни здесь, ни там не получает удовлетворения; и поскольку большую часть жизни мы проводим на работе, отдавая ей очень много времени, то и быт с этой стороны, рабочая обстановка должны помогать человеку не только трудиться, но и жить.

И чтобы сделать эту жизнь интереснее, он перенимал опыт дипломатов – в дипломатических кругах бывают такие дни недели, когда все работающие за границей сотрудники посольства собираются вместе и устраивают какое-то общее мероприятие – концертный или литературный вечер, показ фильма и т. д. Такой день был и у нас – в среду мы на час раньше заканчивали работу и в 16 часов собирались в конференц-зале. Как правило, зал всегда был полон, ведь все это происходило в рабочее время. На таких вечерах некоторые из наших сотрудников рассказывали о своих поездках (помню свое выступление с показом слайд-фильма после поездки в Данию). Владыка часто приглашал на них интересных людей, устраивались концерты, пел хор храма Воскресения словущего на Успенском Вражке, который фактически был музыкальной редакцией Издательства (приход храма не мог их содержать, поэтому они получали деньги в Издательстве, здесь же проходили спевки, а иногда и концерты). Характерной чертой их выступлений был углубленный подход к творчеству того или иного церковного композитора. Например, если они занимались композитором А. А. Архангельским, то устраивали концерт только из его песнопений, стараясь полностью выявить все их характерные особенности. Потом они так же прорабатывали Д. С. Бортнянского, В. Н. Зиновьева и др.; для сотрудников это было чрезвычайно интересно. Более того, они изучали их жизнь, старались отыскивать могилы, где они похоронены. Так, я помню, удалось найти могилу композитора-священника Василия Зиновьева, привести в порядок уже заросшее мхом надгробие. А поскольку многие в этом хоре имели высшее музыкальное образование, то они могли также писать и публиковать в нашем Журнале статьи о тех самых композиторах, творчество которых изучали.

Если это был рождественский вечер или пасхальный утренник, то сотрудники приходили с детьми, для которых заказывались мультфильмы, приглашались Дед Мороз со Снегурочкой. Составлялся план таких вечеров чуть ли не на год вперед, и там все было расписано; всем этим занимались сами сотрудники, конечно, с подсказки и благословения Владыки.

Частыми были и паломничества по святым местам. Нанимался автобус, и все с удовольствием ездили в Иосифо-Волоцкий монастырь, во Владимир, в Суздаль. Это также сплачивало коллектив, а ведь среди нас всегда было много людей одиноких, не имеющих семьи. Владыка обычно заранее созванивался с архиереем той епархии, в пределы которой мы направлялись, и это давало свои плоды; хорошо помню, как по-отечески нас принимал во Владимире Владыка Серапион: и подарки всем подарил, и сам во всех мероприятиях участвовал. Когда Владыка Питирим служил в Волоколамске, то мы приезжали туда даже с ночевкой, причем ехали в село Пески, в котором жила псаломщица Надежда Прохоровна (недавно она умерла); она нас радушно встречала – бывало, пойдем в лес, наберем грибов, она нам их нажарит. Старые сотрудники Издательства до сих пор вспоминают эти замечательные поездки, которые устраивал для нас Владыка Питирим, во время которых все мы чувствовали себя единой православной семьей. И когда я занимал должность Председателя Издательского Совета в 1995–2000 годах, то старался эту традицию продолжать.

Но мы и помногу работали, никто не считался со временем. Ведь в советское время в церковные структуры приходили энтузиасты, они знали, на что шли, им хотелось помочь Церкви и они полностью отдавали себя работе. Владыка старался замечать тех, кто хорошо трудился, как-то их поощрять и продвигать. Как руководитель он был строгим и взыскательным, так что не только ему приходилось терпеть нас, но и нам приходилось смиряться и терпеть. Но мы видели, что Владыка по своим знаниям намного выше всех нас, и очень его уважали. Он всегда говорил: не стесняйтесь обращаться ко мне, потому что у меня большой опыт и я знаю ответы на многие вопросы. И действительно, когда приходилось готовиться к каким-то докладам в Московской Духовной академии, к каким-то выступлениям на вечерах, посвященных памяти святых, то он мог сходу, не пользуясь никакой литературой, сообщить множество сведений практически на любую тему. И, конечно, он прекрасно знал особенности духовной жизни Православной Церкви, поскольку сам воспитывался старцем. Он хорошо знал, как надо молиться, что надо читать, и это, я думаю, помогало ему правильно вести и церковное издательское дело.

Прежде всего Владыка был главным редактором «Журнала Московской Патриархии», каждый номер которого он прочитывал и редактировал. Но когда у него не было времени, он говорил: я прочитал этот номер «по диагонали». Но так как он был редактором высокого класса, то сразу замечал, сырой это материал или нет… Действительно, опытному человеку не надо прочитывать каждое слово, по ходу текста он сразу видит, какие у него есть недостатки.

В то время идеологию Журнала контролировал Совет по делам религий, и положено было каждый номер возить туда на утверждение. Часто они вычеркивали то одно предложение, то целый абзац, где им что-то не нравилось. Помню, я написал в одной статье фразу о том, что Церковь указывает человеку верный путь и дает правильный идеал, – эти две строчки они у меня вычеркнули. Богослужебные книги они, как правило, не правили, а вот всякие предисловия к ним или журнальные тексты – тут они старались, чтобы не было никаких покушений на линию партии. Впрочем, и к этой своей работе они во многом относились формально. Так, когда мы делали «Настольную книгу священнослужителя», материал шел сотнями страниц и они, как правило, ничего не читали, полагаясь на нас, что мы сами следим, чтобы все было «нормально». И действительно, нам отнюдь не хотелось, чтобы был какой-то конфликт с государством, потому что от Совета по делам религий зависели все бумажные фонды.

Прерогативой Владыки было проведение редсоветов. Это случалось не очень часто, но на таких редсоветах всегда выслушивали всех. Обсуждались и стратегические вопросы, например, рубрики Журнала. Конечно, были и устоявшиеся рубрики, но Владыка всегда был готов ввести что-то новое, насколько это тогда было возможно. Но это было трудно, потому что, если уж что-то менять, то менять нужно было кардинально.

Иногда менялись люди. Владыка экспериментировал: пробовал ставить на какой-нибудь отдел одного человека, другого… Кстати, сотрудники, работающие в Журнале, занимались и изданием книг, так как специальной книжной редакции тогда не существовало; и кому-то поручали заниматься Требником, кому-то Псалтирью и т. д. – они готовили свои книжные издания в свободное от работы над Журналом время.

Владыка постоянно старался создавать новые направления в работе Издательства – у нас делали и кинофильмы, и слайд-фильмы, создавали фототеку. Для последней использовались работы своих фотографов, которых у нас было много; высококлассные фотографы нанимались и со стороны. Специально занимались и церковной музыкой, записью различных хоров.

Нас часто посылали ездить по епархиям для сбора материалов о церковной жизни. Мы снимали храмы, монастыри, богослужения архиереев, иконы в музеях и храмах, накапливался самый разнообразный материал. Что-то из этого шло в книги, что-то в Журнал. Многие материалы никуда не шли и просто откладывались – думаю, и до сих пор собрание фототеки включает в себя множество никогда не использованных фотографий, которые были сделаны во времена Владыки Питирима. Конечно, тогда были возможности оплачивать командировки, оплачивать работу хороших фотографов. Ведь все это стоило очень дорого – и пленка, и бумага, да и «Кодак» в то время не каждое издательство имело. У нас работали журналисты-фотокорреспонденты из ТАСС и АПН, многие люди, лица которых мы потом видели на экранах телевизоров, прошли через наше Издательство. В то время те, которые не хотели работать на советскую пропаганду, шли в церковные структуры и попадали или в ОВЦС, или в Издательский отдел (тогда в Русской Церкви только и были эти два отдела). Многие из светских журналистов и ученых в той или иной форме работали в нашем Издательстве – здесь они зарабатывали какие-то деньги и в то же время, имея настоящее образование, поднимали уровень Журнала. Конечно, им было труднее входить в церковную тематику, – обычно на это требовалось несколько лет, зато потом они давали для Журнала множество серьезных работ.

«Журнал Московской Патриархии» иногда упрекали, что он не очень интересен; но я думаю, что если бы на месте Владыки Питирима был другой человек, то многие наши проекты просто не осуществились бы. Потому что у него были налажены хорошие контакты со всеми, он умело подходил ко всем вопросам, а потому все-таки печатались и богослужебные книги, и «Богословские труды»; регулярно выходил и «Журнал Московской Патриархии». Но когда на Синоде с него требовали, чтобы было больше молитвословов и Евангелий, Владыка только улыбался и говорил: у нас ограниченные фонды по бумаге – сколько нам государство выделяет, столько мы и издаем. А выделяли тогда буквально крохи: 200 тонн бумаги на все религии Советского Союза, и надо было эти 200 тонн разделить по всем конфессиям и по всем религиям, так что Издательству оставалось немногое. Так, при каждом издании Библии – а это был все же особый случай – вопрос о выделении бумаги на печатание решался на очень высоком уровне и тиражи разрешались не очень большие. Себестоимость книг в советское время была невысокая – например, одна Библия обходилась что-то около рубля – в продаже, конечно, она была намного дороже, но Владыка старался, чтобы она продавалась не дороже 30 рублей (правда, храмы могли делать свою наценку).

Конечно, монопольное положение Издательства в экономическом отношении способствовало его процветанию. У нас были средства для того, чтобы содержать большое количество сотрудников. Поскольку я тоже занимался кадрами, то помню, что по списку у нас работало около 900 человек (хотя не все из них были оформлены в штат). Конечно, имелись большие проблемы с их профессиональной подготовкой – ведь в то время ни Академии, ни светские вузы не готовили ни церковных журналистов, ни церковных редакторов. Поэтому Владыка брал этот подвиг на себя и все старался из нас, простых семинаристов, из которых многие и пришли-то не для издательской карьеры, а чтобы стать священнослужителями, – сделать профессиональных работников.

Он приглашал к нам известных мастеров устного слова – помню, приходил чтец-декламатор Д. Н. Журавлев и читал нам лекции по основам ораторского искусства. Владыка приглашал известных писателей, которые занимались с нами литературным русским языком, потому что, к сожалению, у русских людей всегда самое слабое место – литературный язык. Приглашал и опытных светских фотографов и пишущих журналистов, которые с нами беседовали и учили, как надо обрабатывать тот или иной материал, как сделать его интересным. Словом, Владыка всячески старался подтянуть нас до соответствующего уровня в журналистике.

Поэтому скучать не приходилось, работа была всегда интересной, много работали в архивах, в первую очередь в архивах Санкт-Петербургской, Московской, Казанской, Киевской духовных академий, знакомились с рукописями как студентов, так и преподавателей. Интересного материала было очень много, мы отыскивали работы, которые не успели выйти в свет до революции, а после об этом не могло быть и речи. Мы их обрабатывали и давали и в «Богословские труды», и в «Журнал Московской Патриархии».

Владыка рос в большой семье, у него было много братьев и сестер и он, конечно, рассказывал о своем детстве, об отце. Помню, отец Иннокентий очень уважал маму Владыки Ольгу Васильевну – даже его исследования о святой княгине Ольге были как-то связаны с ней, поскольку она носила имя этой святой[1]. Интересно отметить, что у мамы митрополита было имя Ольга, у отца – Владимир, у самого Владыки светское имя – Константин, т. е. в этой семье все небесные покровители – благоверные князья и княгини, очень знаменитые, важные для православной Церкви люди.

По словам архимандрита Иннокентия, мама Владыки Питирима, когда его вынашивала, видела сон, и в нем ей явился Патриарх Тихон и вручил цветок лилии, сказав: береги этот цветок. И она так и подумала, что ее Костя будет особым человеком, что от нее, может, даже родится преемник Святейшего Патриарха Тихона. В целом этот сон, я думаю, был вещим, если учесть, каким важным для Церкви человеком стал ее сын: и скончался в сане митрополита, и как издатель сделал для Церкви очень многое, притом в те времена, когда сделать это было очень не просто. Ведь он три десятка лет возглавлял Издательство, а редакцию небольшого по объему Журнала преобразовал в современное громадное Издательство. И не его вина в том, что в конце 1994 года он был освобожден от своей должности, да и Издательский отдел прекратил свое существование. Полагаю, что этого потребовало время, поскольку в стране шли уже глубокие политические и экономические преобразования, требовались другие подходы и методы в осуществлении издательской деятельности. К тому же возможность выпускать церковную литературу обрели и другие издательства, поэтому острой необходимости в большом церковном издательстве уже не было. Были, вероятно, и другие причины, но как бы то ни было, что случилось – то случилось.

Владыка Питирим дружил с очень многими интересными людьми: так, в Издательстве можно было увидеть и академика Б. В. Раушенбаха, и академика Д. С. Лихачева – они были его друзьями, бывали у него на богослужениях, беседовали с ним на различные темы – и богословствовали, и философствовали. Как-то Дмитрий Сергеевич пришел в Издательство в день памяти его мамы, и Владыка Питирим в домовом храме Издательского отдела во имя преподобного Иосифа Волоцкого служил панихиду. Я часто бывал на службах с митрополитом – и в качестве иподиакона, и в качестве иерея, но другого такого богослужения я не помню: в храме ощущалась какая-то особая атмосфера, как в воздухе перед грозой – это была атмосфера духовности, поскольку и сам академик Лихачев был человеком высокой духовности, и, конечно, духовным человеком был Владыка Питирим. То было незабываемое богослужение.

Какая-то информация доходила до нас и о том, о чем Владыка беседовал с академиком Раушенбахом. Как правило, они обсуждали научные вопросы, например, можно ли на иконах изображать облака. Раушенбах доказывал, что нельзя, поскольку облака – это атмосферное явление. А Владыка Питирим возражал, что облака на иконах – это не те облака, которые мы видим на небе и из которых идет дождь, – это совершенно другие облака, о них говорится в Священном Писании и они всегда связаны с какими-то Божественными явлениями, с проявлением Божественной энергии.

Вообще я думаю, что многие ученые, приходившие к Владыке и беседовавшие с ним, укрепляли свою веру; после таких бесед и своих встреч с ним они считали себя его духовными детьми. И многие начинали сотрудничать с нами: конечно, они не могли печатать статьи под своими настоящими именами, приходилось использовать псевдонимы, но это были очень интересные статьи, особенно на исторические темы – они имели высокий научный уровень.

Владыка Питирим хорошо знал и любил старцев, которые еще оставались в СССР, несмотря на все гонения. Он поддерживал с ними отношения с неизменной внимательностью, всегда относился к ним бережно, с любовью. И я помню, как во время какого-то официального визита в Грузинскую Православную Церковь, в котором он участвовал и днем был очень занят, он даже ночью специально поехал, чтобы встретиться с Владыкой Зиновием, побывать у него в келье, взять благословение. Он много раз бывал в Караганде, где после ссылки остался жить преподобный Севастиан, брал с собой и отца Иннокентия. И я видел фотографии, где они оба сидят за столом рядом со старцем. Я думаю, что и весь жизненный путь отца Иннокентия определился влиянием и воспитанием Владыки Питирима, – и то, что он из простого семинариста стал богословом и церковным ученым, и то, что он тоже любил старцев, любил молитву, стремился к этой молитве и старался воплотить в своей жизни высшие достижения Православия – традицию исихазма. А ведь традиция эта включает в себя настоящий молитвенный подвиг – не просто некое посильное дело, а именно серьезный и тяжелый труд.

Но Владыка Питирим, как и архимандрит Иннокентий, был беззаветным тружеником, он трудился, не считаясь ни со временем, ни со своим здоровьем. К тому же он приучал и нас, однако не все это понимали и принимали, некоторые даже роптали, что из нас делают каких-то роботов, которые обязаны работать день и ночь. Но тот, кто полюбил издательское дело, а тем более дело издания богослужебных и богословских текстов, – тот понимает, какую великую пользу он приносит не только другим, но и самому себе, так что он уже не нуждается в принуждении, напротив, у него появляется желание потрудиться для Церкви, появляется любовь к своей профессии. Ведь работая в церковном издательстве, он получает большую пользу и для своей души.

У Владыки Питирима была дача в Подмосковье, иногда он там бывал, летом там жили его сестры (одна из них была инвалидом-колясочницей), и мы как помощники Владыки помогали им. Кстати, они всегда были дома на телефоне и фактически выполняли секретарские обязанности: при необходимости им можно было позвонить в любое время дня и ночи, и если Владыки нет, сестры всегда примут телефонограмму, все обстоятельно запишут и обязательно передадут Владыке. Часто и он, если не мог до кого-нибудь дозвониться, звонил домой, а уже его сестры разыскивали нас и передавали задание, которое давал Владыка.

Отношения с другими архиереями складывались у Владыки по-разному: с некоторыми архиереями он дружил, был с ними единомыслен, часто общался. Но были и такие, которые не считали его своим, быть может, в силу различий в характерах. Ведь дружба невозможна без взаимности: человек ищет в друге свое продолжение, и то, что, наверное, хотел бы видеть в себе – находит в друге своем; как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Поэтому с теми, с которыми он получал какую-то пользу, он поддерживал отношения. Были архиереи, отношения с которыми у него были чисто официальными. Но так ведь и в жизни у каждого человека: каждый сам себе выбирает, с кем ему идти по жизни, – и те, кто подходят, с теми он общается больше, с другими же отношения только по необходимости, по работе, по послушанию.

К Патриархам он относился очень уважительно и всегда, когда собирался ехать на доклад в Чистый переулок, очень напрягался, сосредотачивался – чувствовалось, что он весь уже там. Если в этот момент станешь задавать ему какой-то вопрос, он рассеянно говорил: потом, потом; он весь как-то концентрировался, собирался, хотя особых промашек у него никогда не было. Он старался показать Предстоятелю Церкви каждое свое новое издание, брать благословение на новый издательский план – и это было в порядке вещей, так было заведено.

Первоначально мы работали в Успенском храме Новодевичьего монастыря. Сотрудников у нас было много, а потому подсобные помещения храма были разделены буквально на клетушки (размером два с половиной на два с половиной метра), в которых сидело по несколько сотрудников. Было очень тесно, неудобно, но зато там были очень хорошие подвальные помещения – это было хорошо и для книжного склада, и для экспедиции. Взять, например, издания богослужебных книг: быстро продать их нельзя, поэтому их печатали и складывали там же, в подвале; потихоньку эти издания расходились – как для нужд Русской Православной Церкви, так и за границу, для Патриарших приходов за рубежом, православные храмы которых вели богослужения на церковнославянском языке.

Но хотя начало Издательства было положено в Новодевичьем монастыре, расширение издательского дела требовало новых помещений. Владыка все время искал такие помещения и наконец добился, чтобы ему передали несколько зданий на Погодинской улице, некогда принадлежавших Новодевичьему монастырю. Под одно из них (одноэтажное) был подведен новый фундамент, на котором и возвели несколько этажей; был такой церковный строитель И. И. Макаров, который ранее занимался строительными работами в Пюхтицком монастыре – он и руководил строительством. В результате сотрудники получили очень хорошие помещения, где уже можно было не только выпускать журнал, но подготавливать и другие издания. Появилось сразу несколько новых редакций, которые занялись разными издательскими направлениями. Сотрудники для них были уже подготовлены. Вообще, начало 1990-х годов – это время наивысшего расцвета Издательства, его золотой век. Ну и как всякий золотой век – длился он недолго, потому что уже начиналась перестройка… Сам я ушел из Издательства в 1986 году, получив на это благословение Владыки Зиновия. Конечно, Владыка Питирим воспринял это тяжело, он вообще очень огорчался, когда уходил кто-то из Издательства. Но остальные сотрудники еще работали, и работа шла полным ходом…

Когда в 1991 году меня рукоположили во епископа Новосибирского, Владыка был первым, от кого я получил поздравительную телеграмму. И оказывается, что он задолго до этого говорил сотрудникам: когда рукоположат отца Тихона, мы первые должны послать ему в Новосибирск поздравительную телеграмму, потому что он наш первый архиерей из Издательства.

И потом, когда меня назначили в Издательство в 1995 году, он первый позвонил и сказал, что хочет приехать. Приехал, мы с ним около часа проговорили. Кое-что он рассказал, как уходил. Кое-что попросил, какие-то свои личные вещи, которые накопились за 30 лет и которые сразу не увезешь.

После 1995 года, когда он уже был не у дел, а только иногда служил и выполнял отдельные поручения Святейшего Патриарха, мы также порой пересекались. Это бывало, например, на патриарших богослужениях. Обычно мы, сослужащие архиереи, приезжаем за час до Патриарха, сидим в алтаре и в ожидании Святейшего беседуем. Иногда мне выпадало сидеть рядом с ним и перемолвиться несколькими фразами: он спрашивал, как дела, я что-то рассказывал ему. На одной из таких бесед я сказал ему: Владыка, помните, как Вы обижались на нас, иподиаконов: мол, с вами говоришь, а всё будто в песок уходит – никакого отклика, никакой реакции; но ведь, Владыка, все это проявляется не сразу… вот, скажем, семя бросишь в землю – и ему нужно какое-то время, чтобы прорасти. Так и с нами: все что Вы, Владыка, в свое время посеяли – надеюсь, когда-то прорастет. Вот, например, когда я выезжаю сейчас за границу, то неизменно следую некогда услышанным от Вас советам: старайтесь, чтобы у вас все всегда было под рукой, размещалось удобно; допустим, если вы берете фотокамеру, то чтобы был к ней удобный чехол; и такой же чехольчик к перочинному ножу; и чтобы сумка была с собой удобная и можно было в одно отделение документы положить, в другое очки – тогда и не будете искать по карманам, где что положили… Не знаю, утешали ли Владыку такие мои речи, но то, что даже таким мелочам жизни он старался нас научить, – это ведь тоже характеризует человека.

Встречались мы и на различных церковных и культурных мероприятиях (например, на праздновании 70-летнего юбилея выдающегося дирижера Евгения Светланова), и всегда общались нормально. Когда в 1998 году нас подкосил дефолт, я от разных людей слышал, что Владыка очень за нас переживал и спрашивал (хотя и не лично у меня, а у других), как идут наши дела. И как-то раз на какое-то мероприятие в Издательстве мы его пригласили, и он пришел; но когда по окончании мероприятия мы хотели пригласить его на чай, оказалось, что он исчез. Я спрашиваю: где же Владыка Питирим? А мне говорят: он ушел. Правда, перед этим зашел в картинную галерею каминного зала, посмотрел, увидел, что все картины на месте, и сказал: слава Богу…

Когда я пришел в Издательство, я старался восстановить всё – взаимоотношения, редакторскую работу, быт – именно в том виде, как было при нем. Потому что мне казалось и кажется сейчас, что тогда наш Отдел был эталоном того, каким должно быть церковное издательство. Конечно, возможности были уже не те, появилось и много новых проблем. Но я рад, что издательское дело в нашей Церкви живет, а его начало было положено Владыкой Питиримом.