Читать книгу Выборг. Рай - Константин Кот - Страница 5

Виктор Константинович Могилевец пользовался большим авторитетом, и авторитет этот имел строго мужское начало. В его основании лежали способность и умение проявлять насилие.

И как многие обладатели подобной способности, сильные и мужественные мужчины, он ненавидел насилие. Когда-то он участвовал в олимпиаде по смешанным единоборствам, был не последний человек в мире в этом виде спорта. Было это давно. Но навыки остались навсегда. Это как умение ездить на велосипеде. Ну, тренировался изредка, особенно если заключенные прибывали из мира спорта – боксеры, борцы, рукопашники.

Виктор сидел в своем недавно отремонтированном за счет норвежского фонда «Помощь России» кабинете и пил коньяк. Чувствовал он себя отвратительно, так же как и всегда, когда приезжала очередная комиссия. В последнее время проверяющие зачастили. И причиной этого было его знакомство, он был уверен в этом, с добрыми норвежскими христианами, которые стали помогать тюрьме с ремонтом в обмен на возможность ее посещения.

Тюрьма стала на глазах преображаться и медленно, но неуклонно превращаться в подобную же тюрьму, но европейского типа. И они зачастили. Проверки непонятно чего. «От зависти», – думал Виктор и, наливая коньяк в стакан и опрокидывая его внутрь, вслух повторял:

– Как мухи на говно, как мухи на говно…

Это вместо того, чтобы похвалить, пусть даже не приказом, устно. Или что-то. Ну, снабжение улучшить, ну, наконец, хотя бы прекратить запихивать к нему осужденных на долгие срока, ведь это всегда проблема, это всегда люди со связями, и, значит, проблемы неизбежны. Вместо этого проверка за проверкой.

Сегодня нашли книжку у постового на вышке. И морды сразу – как будто госизмену обнаружили. А потом как обычно по камерам. И стали избивать заключенных. Как стоишь, как смотришь? Средневековье блядь. И к прапорщику сопровождающему. А ты почему не бьешь? Ну, Коля-то молодец. Не положено бить заключенных. Глаза выпучил придурок полковник и к нему.

– Что-то у вас с дисциплиной не очень, Виктор Константинович. И, смотрю я, заключенные страха-то не имеют.

Он сразу развернулся и ушел. Плевать. Пенсия уже есть, в рядовые не разжалуют. Пусть строчат свои пасквили, он дом достроит и сам уйдет. Будет как обычно подрабатывать на мелких бандитских разборках.

Страха не имеют. А им нужен страх. Питаются они им, что ли? Вот ведь природа человеческая. Норвежцы тоже по тюрьме идут как на аттракцион ужасов, в глазок камеры заглядывают, и лица словно расцветают. Как дети, что любят страшные сказки.

А ему, Могилевцу, зачем страх? Зачем ему страх профессора, который случайно задавил прохожего? Ну, сел человек, случилась беда. Это он, что ли, страх еще должен испытывать? Так рассуждал начальник Выборгского следственного изолятора, когда в дверь постучали. Он не стал убирать бутылку сознательно. Распахнул дверь. На пороге стоял Николай.

– Константиныч, к тебе генерал ФСБ.

– Товарищ полковник Виктор Константинович Могилевец. Господин генерал, не имею честь знать имя-отчества.

– Ну, с господами мы поторопились в стране, хотя майоры, по моим наблюдениям, реагируют с удовольствием, а генералам привычно оставаться товарищами. Прокатимся? Да ну что вы, это для доверительного разговора. Я и маршрут продумал: у вас тут река Вуокса, хочу места посмотреть, я, знаете ли, рыбалку предпочитаю речную, а не морскую, с бережка. Прокатимся?

– А есть возможность отказать генералу ФСБ? Может быть, объясните для начала свой визит?

– Всенепременно, для того и прибыл, собственно. И не в кабинете, знаете ли, все эти истории…

– Это вы про жучки?

– Скорее, чтобы не было никакого напряжения в разговоре. Разговор сложный, я заранее предупреждаю. Вы человек непростой, с принципами, вот мне и поручили с вами поговорить, как говорится, по душам, потому как порученное нам руководством дело требует откровенности и единомыслия в этом деле.

– А вы генерал…

– Александр Петрович…

– Александр Петрович, у вас в вашем ведомстве ошибки не вышло? Точно я вам нужен? Я простой полковник УФСИН, начальник тюрьмы, или следственного изолятора. Кстати, вот к слову, раз вы ко мне, то курируете, наверное. Что мне суют-то осужденных? У меня следственный изолятор, а не тюрьма, это в простонародье тюрьма, а у меня доследственное учреждение: люди должны сидеть в человеческих условиях, а не наказание отбывать.

– У вас плохие условия? Вам, кажется, норвежцы помогают? Вот у меня несколько фотографий тут. Ваш кабинет. Шикарный, почти как мой. Ха-ха-ха. Душевые – как в Сандунах.

– Вот как. И кто же это мой кабинет фотографировал? Сменщик, наверное. А кто у нас сменщик? А, без разницы. Не цепляюсь за должность. Вы эти душевые до ремонта видели? Три ржавые трубы из сгнившего потолка на два десятка мужиков. Я, как помывка, не спал никогда в этот день. Провалиться потолок мог в любой момент и убить людей. Сколько не писал – всем неинтересно. Спасибо норвегам, мне вообще должны орден бы дать за них, а я ихнему боссу выпрашивал в министерстве этот значок год целый. Спасибо, дали, хоть что-то полезное. Они-то, иностранцы эти, к нашим наградам почему-то неравнодушны.

– А вы равнодушны, насколько знаю?

– А что мне с них?

– Ну да вы и от ордена отказались в свое время.

– Вот как вы осведомлены-то. Это было-то тридцать лет назад. Вы об этом случае?

– Да, вы серебро взяли на олимпиаде, вам орден предложили или квартиру на выбор, и вы взяли жилплощадь.

– А вы там в Москве орден бы взяли?

– Да нет. Сейчас нет. Тогда не знаю. Но время орденов уже миновало. Виктор Константинович, дело сделаем, я вам наградное оружие обеспечу. Это-то вы уважаете?

– От президента? Мне что, Белый дом захватить предложат?

– Ну не от президента, а от министра государственной безопасности. Ну вот, приехали. Шикарная речка. Вы не знаете, на катере можно пройти?

– Нет. Дальше пороги. Если только волоком обойти. Но там пару километров точно будет.

– Ладно, снимайте китель, погода жаркая, пойдем присядем. Лейтенант, скамейки, и бегом к машине.

– У вас в системе все на жучках помешаны. Ну где у полковника тюремной службы жучки в кителе? У меня кроме удостоверения и пистолета ничего и нет. Вот дом десятый год строю, и то земля тюрьме принадлежит, а так никогда бы и не взялся. Спасибо, ребята-строители помогают, те, кто на норвежские деньги ремонт делают. Да и то советом больше. Ну, пару мешков цемента выпрошу.

– Виктор Константинович, мы многое о вас знаем. Мы знаем, что вы держите дисциплину и порядок в вверенном вам учреждении. Что у вас торговли на территории тюрьмы нет. Даже водку вертухаи не таскают. Не говоря о другом. Мы знаем, что вы в одиночку подавили бунт, войдя в камеру один. И было это не один раз. И рапортов от вас по этим делам нет. Вы пользуетесь авторитетом как в сообществе коллег, других начальников исправительных заведений, так и в среде криминалитета, что, как ни странно, важно. Поэтому я здесь и хочу предложить вам… Нет, это по-дурацки звучит. Хочу передать вам просьбу от высшего руководства страны.

Со стороны реки легкий ветер доносил журчание воды и сырой воздух. Редкие чайки подавали звуки моря. Эти морские птицы давно обитают там, где есть пища. Они не привязаны к морской воде, их можно встретить на городских помойках и площадях, где неистовые старушки сыплют и сыплют хлебные крошки голубям, отрывая эти куски хлеба от своих крошечных пенсий. Но чайки не имеют представления, что пища не для них. Они воюют с воронами и презирают голубей. Владельцы искусственных частных водоемов в попытке разводить рыбу давно вооружились ружьями. Но мальки всплывают очень рано поутру на поверхность, и тут же появляются чайки. И озера превращаются в бассейны.

Люди давно вышли за границы своего обитания в социальной принадлежности. Люди – как чайки, и они, как чайки, всеядны. Утрачено слово «репутация». Размыто понятие чести, трепетное отношение к сообществу по профессии, и даже корпоративная солидарность стала только сочетанием слов. Лишь на Кавказе еще сохранилось уважение к клану, и то это скорее древний племенной анахронизм. Кто-нибудь с экрана телевизора или в газетной заметке произносит слово «порядочность»?

Этот генерал ФСБ много знает того, что не знает почти никто. Он готовился. Они готовились. Значит, сейчас может произойти что-то, что сломает, а в лучшем случае перевернет его жизнь. Но разве он был не прав? Разве не понимал, что никто, кроме него, не войдет в камеру с озверевшими людьми, потому как никто не может, кроме него, простым, но эффективным насилием пресечь другое насилие, не привлекая внимания всей этой тугодумной следственно-судебной машины. Машины, которая в любую минуту может своими выпирающими рогами зацепить тебя, втащить в свое нутро и там размолоть, раскрошить твою жизнь, и не только твою, но и дорогих и любимых тебе людей.

Что ж, послушаем этого молодого генерала. Совсем еще юноша – понятно, что блатной сынок, а другого и не послали бы. Видно, скользкая тема. Даже забавно, что нужно Москве от провинциального полковника, затерявшегося на границе империи, насквозь провонявшего запахом тюрьмы, который так ненавистен его молодой жене, единственному человеку, ради которого ему все еще хочется жить. А так бы… Так бы давно ушел, благо государство любит своих тюремщиков в отставке, как и любило во все времена, и дарует им раннюю пенсию, как капитанам подводных лодок. И молодые здоровенные мужики маются в различных охранах, отупело разглядывая идущую мимо жизнь круглыми от беспросветного пьянства глазами, словно сонные рыбы в аквариуме. Да нет. Вряд ли. Умер бы от скуки и алкоголя, и жена бы не сдержала, и любимый сын, который тревожить стал в последнее время.

После того случая, когда он раскидал всю эту банду, что пыталась его обидеть, что-то произошло. Да он догадывается что. Он часть его авторитета приобрел. Приобрел незаконно, если это слово употребимо в той среде. А он, сын, этого не понимает. И совершенно не нужно, чтобы он туда погружался. Да что значит не нужно? Это смертельно опасно. И для него. И для всей семьи. И, кончено, для него, Виктора Константиновича Могилевца, все еще начальника Выборгского следственного изолятора, важного подразделения в системе ФСИН государства Россия.

– То есть вы предлагаете мне роль палача?

– Виктор Константинович, вы лучше меня знаете, что в нашем царстве-государстве дефицита в этой профессии не было никогда. У российского народа есть интересная игрушка. Матрешка называется. Никогда не задумывались, почему это русские придумали такую куклу? Вот красивая девушка. Раз. А там еще одна. А внутри еще, но несколько другая. Говорят, в старину они делали их разными, лицом не повторялись. То есть внутри мог быть спрятан монстр. Ну или черт, как говорили раньше. Или со значением был подарок. То есть одариваемый с замиранием сердца вскрывал деревянную куклу. А что там внутри? Так изменчива и неоднозначна наша русская жизнь. Или, как сейчас принято говорить, Русский мир. И мы с вами, Виктор Константинович, ничего с этим поделать не можем. Если вы патриот, а мы, я и те, кто меня послал для разговора с вами, уверены в этом, вы с нами согласитесь. Мы стоим на страже этого мира. Мы его охранители. И если он погибнет, погибнем и мы с вами. Наши дети, жены, дети наших детей. Не будет ничего. А если не будет России, зачем тогда нам такой мир? Так сказал наш верховный, и я с ним абсолютно согласен.

– Красиво сказано. Но вы предлагаете мне грязную работу, и я, во-первых, не понимаю, почему это должен делать я? А во вторых, не понимаю, почему все нельзя сделать проще и быстрее.

– Элементарная утечка информации. Ее нельзя избежать. Сколько перебежчиков. Вы по газетам два десятка знаете. А я скажу вам: гораздо, гораздо больше. Я же говорю: Русский мир. И враги никуда не делись. Как поганки в лесу. Все грибники их сбивают ногами, не могут удержаться. А на утро придешь на то же место – там их опять едва ли не больше. Тут надо еще поглубже разобраться в словах Сталина. Вы грибы собираете? Нет? А я люблю. Хотя вроде не старик еще, а люблю грибы собирать. Как и рыбу ловить. Вот охоту – нет. Ненавижу. В армии мы однажды с сослуживцами на учениях валежник собирали и наткнулись на лося, зверь ногу сломал, так солдаты ему горло штык-ножом перепилили. Я вот как увижу у кого чучело или голову звериную на стене, ничего с собой поделать не могу Для меня этот человек не существует. Однажды приехали по делу к этому Ястребу Женскому. Ну, знаете. Так я развернулся и уехал. Выговор потом получил, даже несоответствием пугали. Но я твердо сказал. Ненавижу убийц животных. Брежнева вот презирал. А по сайгакам сам инициировал расследование и в группу напросился. Они с вертолета стреляли и половину животных просто бросали, твари. Но ответили. Я до конца пошел, даже когда местные князьки стали самому жаловаться. Полетели с должностей – жаль, нельзя было в ваше богоугодное заведение упечь. Я вам про матрешку не зря. Мы должны его казнить. Так требуют люди. И эти люди – очень важные винтики в нашем государственном механизме. Если этого не произойдет, эти люди, как говорят японцы, потеряют лицо, по нашему – утратят честь, легитимность, а значит, уважение или, если хотите, сакральность. А это приведет нас к тому, что выпадут из механизма государства важнейшие детали, что, в свою очередь, может породить цепочку неуправляемых последствий. Мы не можем этого допустить. И в то же время внутри матрешки европейские обязательства. Мы подписали меморандум, и здесь нас тоже же ждет в обратном случае глубокое разочарование и слом множества договоренностей и различных связей, о которых не пишут газеты и не рассуждают политологи. Я буквально предвижу ваш вопрос. Неужели в системе не нашлось людей, способных элементарно закопать человека? Да полно. Смешно, если бы было иначе. Но. Существует аналитический отдел, и он выдал рекомендацию. Исполнитель должен быть близок к системе, но быть ВНЕ ее. Понимаете, вне. У нас свои игрушки. Мне трудно все это логически обосновать, я не аналитик, я практик. Я же по вашим глазам читаю: кабинетный хлыст. Нет. У меня пять лет Африки. Два года Афган и Пакистан. Ну и по следам Че Гевары. Но это сверхсекретная тема. Виктор Константинович, с сыном все будет нормально. Вы вуз для него подберите. Он поступит. И жену смело берите в секретари себе или помполиту вашему, возражений из кадров не поступит. Ну, что еще? Ну, про старичка вашего никто не вспомнит. Хирурга-пенсионера. Сколько он сломанных вами челюстей починил. И самое главное – это, конечно, никто не станет эксгумацией трупа заключенного заниматься и выяснять, что это не воспаление легких, а смертельный удар маваши, нанесенный в грудную клетку с огромной силой и точностью. Понимаю ваш взгляд. У многих такой бывает, когда к ним приходят с предложениями от конторы. Газеты приучили. Система развалилась, служат одни идиоты. Это не так. Дураков и плохих дорог никто не отменял. Но мы по-прежнему собираем козыри в нашей долгой и непростой покерной партии.

– В покере не бывает козырей.

– Я поеду сейчас. Мне нужно вернуться в Ленинград – Петербург побыстрее. Вас машина охраны довезет. Жду от вас звонка. Да и еще. Вот диск. Купите водки. Запритесь в комнате один и посмотрите, что делала эта сволочь. Многое, если не все, в голове у вас сложится в правильную картинку калейдоскопа, и вы нам поможете. А пистолет от президента… Я подумаю, может быть, и получится.

Он сидел в машине на перекрестке. От трассы Выборг – Каменногорск грунтовая дорога уходила в лес. Прапорщик Николай, единственный человек, которому он полностью доверял, выпросил машину у тестя. Не очень большая конспирация, но все же.

Они прибыли вовремя. Тюремный фургон был обычный – стандартная машина для перевозки заключенных. Из кабины выпрыгнули двое, один с автоматом другой без. На пятнистых комбинезонах не было погон и знаков отличия. Один подошел к ним, кивнул и молча протянул ключи без слов приветствия. Затем они сели в гражданский автомобиль «Тойота-Карина», который подъехал следом. Так все сидели и молча ждали чего-то. Наконец тот, что с автоматом, вышел из легковушки и вновь подошел к ним.

– Вы можете ехать, мы тоже сейчас уедем, а вы верните фургон сюда же. На это же место. Мы потом заберем.

За руль фургона сел Николай. Он же – за руль «тойоты». Прежде чем тронуться с места, он оглянулся на шоссе. Машина сопровождения с военными уже уехала.

Они проехали по ухабам с километр. Остановились. Николай вышел из кабины, в левой руке зажал табельный пистолет, в правой – фотоаппарат. Виктор пошел вслед за ним, подошел к фургону, достал из кармана ключи и открыл замок задней двери.

– Выходи, – коротко бросил в темноту.

Внутри фургона задвигался силуэт человека, затем заключенный появился на свет, он мигал от перемены освещения и щурился.

Виктор увидел лицо, растиражированное всеми информационными агентствами мира. Известный террорист смотрел на него без эмоций, словно ничего необычного не происходило. Его лицо было невзрачным и некрасивым. Глубокий шрам рассекал его на две половины, и они, словно каждая сама по себе, жили отдельной жизнью. Правая будто улыбалась, левая хмурилась и слегка удивлялась.

Виктор Константинович Могилевец, полковник службы исполнения наказания, ударил без замаха, сильно и точно, в подбородок жертве. Небольшого роста и хрупкого телосложения человек в мгновение превратился в какую-то однородную субстанцию, состоящую из перемешанных частей тела и частей одежды. Так меняется кукла-арлекин, когда ее снимают с веревок. Палач прислушался к тому, что происходит внутри него. Но не происходило ничего. Все произошло вчера, во время просмотра жутких кадров, которые никогда не увидят люди и которые они и не должны были видеть.