Читать книгу Выборг. Рай - Константин Кот - Страница 6

Он любил этот город, как можно любить живое существо. Разговаривал с ним, чаще во сне. И город отвечал. Немногословно, но отвечал. Поутру он мучительно пытался вспомнить эти ответы, хотя бы несколько слов, но его усилия были напрасны. Запоминались только интонации. Чаще горькие, печальные, реже светлые, добрые.

Ничего образнее, чем душа города, в голову не приходило. Ну, пусть будет душа, какая разница. Постепенно, год за годом, между ними крепла незримая связь. Чаще всего город предупреждал о беде. Не прямо, образно.

Однажды Андрей проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что стоматолог, к которому он обратился с зубной болью, во время процесса лечения сошел с ума и принялся один за другим выдирать у него зубы. Очнувшись от ночного морока, Андрей наскоро позавтракал яйцом всмятку, сделал глоток кофе и быстро выкурил первую утреннюю сигарету. Этот неизменно одинаковый завтрак придал ему как обычно сил и возможности дойти до архитектурного бюро, где он служил, или работал, как кому нравится. Для себя он считал, что служил. Потому как служил городу.

Выйдя на улицу ранним летним утром, он быстро пошел в сторону Рыночной площади. Недалеко от нее располагалось его место службы. По мере приближения к месту назначения его ночные кошмары стали материализоваться. Он увидел издалека какое-то неприятное шевеление в районе Рыночной площади, а подойдя ближе, разглядел несколько машин или агрегатов, которые что-то делали с поверхностью старинной площади.

Андрей ускорил шаг и перешел на бег, хотя с его пятидесятилетним стажем курильщика без тормозов это был подвиг. Приблизившись на короткое расстояние, он увидел собственный кошмар материализовавшимся. Механизм, напоминающий экскаватор, трудился над каменным покрытием площади. Отличался он от обычного экскаватора тем, что вместо ковша на конце членистой лапы руки был расположен огромный металлический отбойный молоток, который молотил по старинной брусчатке, покрывавшей поверхность площади. Камни эти представляли собой прямоугольные параллелепипеды, изготовленные во времена правления царя Петра Первого, то есть в петровское время. Агрегат выковыривал гранитные кирпичи, а рабочие-эмигранты складывали их в ровные прямоугольные кубы.

Андрей беспомощно огляделся, он хотел закричать, но краем сознания понял, что в таком шуме это бессмысленно. Его метущийся взгляд остановился на человеке в желтой каске с папкой в руке.

– Вы что творите, – задыхаясь и переходя с крика на шепот, произнес Андрей, обращаясь к распорядителю страшного действия.

– Вы кто? – равнодушно осведомился человек в каске, взглядом не отрываясь от бумаги, которую читал.

– Архитектор города. Вы… Вы понимаете, что совершаете преступление?

– Да ну? Ну, читайте, вот подпись архитектора вашего города, господин самозванец, – произнес обладатель желтой каски и протянул Андрею бумагу, на которую смотрел до этого сам.

Андрей схватил бумагу и понял, что ничего прочесть не сможет. Глаза слезились от пота, а может быть, от дикого волнения, которое охватило все его существо.

Следующие два часа он провел рядом с кабинетом Кепта, а затем в самом кабинете.

Он говорил и говорил, он пытался встать на колени, но главный архитектор города старина Кепт лишь горестно вздыхал и почему-то твердил об увеличении фондов на охранные мероприятия, на создание концепции городского развития, в котором он, Андрей, всенепременно примет участие.

– Андрей, – говорил старина Кепт, – мы сражаемся за прошлое, а людям нужно настоящее. Вот предписание санитарной службы области. Поверхность, где расположен рынок, должна иметь асфальтовое покрытие, удобное для уборки и помывки дезинфицирующими растворами. Ты скажи, рынок нужен городу? Нужен. Теперь представь, его закроют по нашей вине. Так нас с тобой вынесут отсюда и будут бить долго, а в конце концов уволят, и вместо нас придут другие, и они-то точно весь город под нож пустят. Ты этого хочешь?

Так говорил старина Кепт, седой латыш, внук расстрелянного сталиниста деда, сын умершего от пьянства коммуниста отца, главный архитектор старинного города Выборга, доставшегося как трофей русскому государству по наследству от советской империи, а ранее безжалостно отнятого СССРом у Финляндии в честь победы над фашистской коалицией.

Кепт писал монографии о Выборге, об архитектурных шедеврах, доставшихся от трудолюбивых финских и шведских строителей и гениальных архитекторов. Их охотно печатали в финских и шведских специальных журналах, иногда сопровождая публикации небольшими гонорарами, что было очень кстати в это слегка голодное время.

Вконец выбившись из сил от разговора, где не было собеседников, слышащих друг друга, Андрей вышел на лестничную площадку покурить. Без табака он жить не мог. И, очевидно, даже перед расстрелом закурил бы обязательно и с удовольствием.

Умом он принял бесполезность дальнейших своих усилий по прекращению надругательства над историческим центром города Выборга. Вспомнил и о страшном сне-предупреждении. Отмел несколько безумных идей, таких как стрельба из охотничьего ружья по машинам или кража вывороченных из тела площади гранитных кирпичей, с тем чтобы потом вернуть их на место. И пришел к выводу, что единственное, что он сможет реально сделать, – это написать губернатору с приложением исторической справки и опираясь на свой авторитет. Его авторитет, ему казалось, сильно вырос после вручения ему международной премии, премии за его публикации в «Выборгской газете» и «Ленинградских ведомостях», которые перепечатывала иногда «Хельсинки Саномат», столичная финская газета. Премия была присуждена за вклад в спасение исторической части города Выборга.

Премию вручали в Стокгольме, и это придавало ей несомненный вес ввиду соседства с Нобелевской премией. Те дни были одними из лучших в его жизни. Он находился внутри самого что ни на есть буржуазного общества высшего порядка, ему жали руки люди со знакомыми лицами и узнаваемыми фамилиями из новостных лент. Позднее, как ни странно, он получил и на родине премию, с той же формулировкой: за вклад в спасение. Вручал ему ее губернатор Ленобласти и даже подмигнул при вручении и публично назвал гражданином с неравнодушной позицией. Позднее губернатор урезал реставрационный фонд, и так нищий и куцый, с формулировкой: тратят непонятно на что бюджетные деньги. Андрей все же написал и стал ждать ответа.

Его ожидания были прерваны предельно жестко и даже беспощадно.

Однажды он проснулся от запаха дыма. Проклиная себя за оставленные в пепельнице сигареты и за свое опасное, безрассудное курение в постели перед сном, он бросился тушить источник дыма и не нашел его. Пепельница была пуста. Помойное ведро тоже. Нигде в квартире ничего не горело. Он распахнул окно, и в лицо ему ударил ночной густой воздух с запахом сирени, что цвела под окнами его многоэтажного дома, в котором он проживал на пятом этаже в крохотной однокомнатной квартире – подарке холостякам от генсека Хрущева. Нигде ничего не горело, но стойкий запах не покидал его. И вдруг пришло чувство, словно опять он опрокинул горячую чашку чая себе на брюки. Андрей быстро оделся и почти сбежал по ступенькам во двор, сжимая в руке недавно купленный на губернаторскую премию новомодный телефон с Интернетом.

Он быстро пошел в сторону Красной площади, к центру города, где неизменный гранитный Ленин неизменно протягивал руку, призывал не делать этого или, наоборот, просил заплатить ему, что бы он не делал этого.

Андрей через каждую минуту нажатием кнопки обновлял сайт «Выборгских новостей».

Управляли сайтом знакомые ему молодые ребята, такие же фанатики журналисты, как и он, влюбленные в старый город, но совершенно, в отличие от него, не изжеванные жизнью.

И наконец, на экране своего чудо-телефона он увидел то, чего больше всего боялся. Он увидел фотографию пожара. Горел один из его самых любимых домов. Горел дом, за который он меньше всего опасался. Там располагалась воинская часть. Точнее, ее штаб, где в архитектурных излишествах прежних веков сидели пузатые майоры, сновали с бумагами в руках девушки рядовые, которых нельзя было заставить отжиматься от пола или делать влажную уборку помещений. За многие старинные дома, шедевры прежних архитекторов, он опасался не на шутку. Там жили бомжи. Они, эти дома, были под угрозой пожара уже долгое время. Но штаб? И тем не менее штаб пылал, и очень было сомнительно, что его подожгли финские злые диверсанты.

Андрей прибавил шагу, как вдруг услышал близкий вой пожарной сирены. Еще на что-то надеясь, он махнул рукой, и большая красная машина неожиданно затормозила. Он схватился за поручни и влез в кабину, встретившись с вопросительным взглядом пожарных.

– Я дежурный архитектор, – соврал Андрей, выдумав на ходу странную должность.

Пожарные не удивились. Через минуту один из наиболее проснувшихся произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Едем, а воды-то нет. Третий день, как отключили в пожарке воду.

– Как это нет воды? – вскричал Андрей. – А шланги-то есть?

– Шланги есть, – успокоил пожарник.

– Ну и ладно, там залив недалеко, – примирительно произнес Андрей.

– Там вода соленая, – отреагировал другой проснувшийся пожарный, и все замолчали.

Через пару минут прибыли. Немногочисленные ночные зеваки, нетрезвые хохочущие парни и девчонки, расступились. Прибывший первым другой расчет еще не начал тушить и лишь разматывал серого брезентового змея.

Псевдодежурный архитектор спрыгнул на землю, и его внезапно накрыла апатия.

Огонь резвился вовсю, показывая огромные оранжевые языки из разбитых окон. Недоброе тепло упруго толкалось в лицо.

Андрей понял: дома больше нет и никогда уже не будет. Он закурил и заплакал одновременно.

Решение пришло неожиданно, но оно было такое ясное и простое, что хотелось жить.

Город должен зарабатывать сам, и прежде всего деньги должно приносить то, что и так по определению является генератором материальных средств. Замок. Да, в Замке проходят рыцарские турниры, иногда бывают скучноватые выставки, иногда музыканты собирают пару сотен билетов, но это крохи. Вот «Ночные снайперы» выступали. Две девчонки с гитарами. Интересные и очень необычные. Дай бог им выбиться в столичные звезды.

Это была настоящая музыка, совершенно противоречащая наметившейся музыкальной тенденции, которая его, Андрея, очень тревожила. Когда-то он был очень увлечен русским роком. Продюсировал. Привозил в Выборг и БГ, и «Аукцион». Это теперь недосягаемые вершины, миллионеры. А в его время приезжали и выступали в городском большом ресторане за котлеты по-киевски, пару бутылок водки, фотосессию и микроавтобус, что привозил их из Питера в Выборг и отвозил обратно.

Город должен зарабатывать. И прежде всего Замок. Он может и должен зарабатывать деньги сам.

Выборгский городской театр для детей и взрослых выглядел как игрушечный замок. Так было задумано прошлым архитектором, и получилось удачно. Удивительно, но вышло просто замечательно. Андрей с содроганием вспомнил уродливые строения дома быта на центральной улице Ленина и такую же парочку уродцев-близнецов вблизи исторического центра.

Детский театр был то, что надо. Когда-то кто-то неизвестный принял правильное и хорошее решение, и город обрел точку культурного притяжения. И, бывают же добрые совпадения, художественным руководителем театра оказался Люборецкий, человек не лишенный режиссерского дарования и к тому же великолепный администратор, который сумел найти-таки деньги у неизвестных спонсоров и довел внутреннее убранство театра до логического завершения.

Театр любили и дети, и взрослые, и постановки там шли-чередовались для разных возрастов и пользовались успехом. И во многом потому, что прямо с вешалки внутри маленького замка жила сказка. Все внутреннее убранство, начиная с гардероба и входного тамбура, представляло одну связанную стилистически цепочку интерьерных изысков, отсылающих нас в детство, к самым его родовым пятнам. Здесь иногда пролетал домик Элли. Здесь можно было плеснуть водой на изображение Гингемы, и оно таяло на глазах. К вам мог неожиданно подойти Незнайка и предложить полет на Луну. И все это в подобающих интерьерах, для создания которых, было видно, потрачены немалые средства. Андрей слышал, что ремонтом занимались какие-то местные ребята, вроде бы из умершей реставрационной конторы, которая при совке благополучно и правильно тратила народные деньги на усилия по поддержанию парков и зданий в исторической части Выборга.

Андрей сдал пальто в гардероб, объяснил, что идет на встречу с главным, и стал разглядывать убранство, мебель, современную, нестандартную и как-то удивительно стилистически перекликающуюся своими формами с мотивами городской архитектуры. «Надо же, – произносил он про себя, невольно прикасаясь рукой к тяжелым металлическим кольцам, встроенным в спинки стульев, к аркообразным прорезям в ножках ажурных столов. – Надо же, ну, Люборецкий молодец. Ну, Юра. Ты не сможешь не согласиться с моим предложением. Видно же, у человека есть за душой.

– Ты бывал там недавно? Ни один дом не уцелел.

– Да уж.

– Вот здание бывшей фабрики «Маяк». В самом начале Крепостной улицы, на углу Соборной площади стоит уже лет десять. Я уже и инвесторов нашел, и владельца отыскал. Убили владельца. Теперь опять не понятно, где документы.

– Ну времена.

– Спасибо, часть дорожного покрытия уцелела. То ли выдохлись, то ли дорого гранит выковыривать.

– Наверное, дорого.

– Зато вот Кнутссона отыскали, водрузили. А стыдоба-то какая, Крепостную улицу перегородили и пост поставили, чтобы финская делегация не пошла туда. Позорище. Будто они и так не знают.

– Знают, конечно.

– Слышал, в Новгороде стена упала, замковая?

– Во Пскове.

– А точно, во Пскове. Да какая разница. Там быстро восстановят. Там ребята из «Памяти» такой вой подымут.

– Эти могут.

– А наш город – такое ощущение, что он как посторонний предмет в лавке старьевщика. Или непереваренная пища, которую нужно отрыгнуть этому безумному змею имперскому.

– Ну, чужой, конечно.

– Посмотри, нигде в России таких городов нет. Калининград – но там не уцелела так городская архитектура. Это же чисто западноевропейское чудо.

– Чудо, точно.

– И всем наплевать и перед европейцами не стыдно. Я был на последнем совещании городском. Они мне в лицо кричали: «Нам пох…» – «Это газета „Хельсинки Саномат!“» – «Нам пох…»

– Им действительно пох…

– Говорят, Выборг в какое-то утраченное наследие европейское занесли.

– Ну а толку?

– Юра, помоги.

– Ну, артисты, предположим, согласятся подработать. Но где деньги на интерьеры взять?

– Ну ты же на театр нашел.

– Андрей, ну ты же вроде умный человек.

– Ну представь. Сколько туристических автобусов. Как только мы создадим этот театр ужасов, они же все потянутся туда. И деньги потекут рекой. В Гамбурге очередь нужно с утра занимать. Я вот на немецком ни черта не понимаю, а и то так увлекся, что чувство времени потерял. Вышел, думал час. А нет, представление длилось три часа.

– Андрей, не будь наивным. Негде мне денег взять. Этот мой театр я через минкульт протягивал, там хитрожопые фонды и одноклассники по театральному училищу. А здесь что? Ты хоть понимаешь, что денег на одну постановку столько нужно, на весь этот свет, костюмы. Ты что, думаешь, этими билетиками все покрывается? Ха-ха-ха. Да у меня столько театральных премий международных, и все равно, если бы не этот дотационный насос, давно бы все по миру. Красивая идея. Театр ужасов в средневековом Замке. Постановочное действие, городская история злодейств. Трупы, встающие из гроба, наводнения, туристы мокрые. Да, наверное, само-то представление и окупилось бы. Но где взять начальный капитал? Ты к местным-то обращался нуворишам?

– Да, обращался. Они вот ресторан напротив Замка решили построить на месте бывших пороховых. Тоже идея неплохая. Еле уговорил двух манекенов посадить у входа. Русского солдата и шведского, с кружками пива. Не хотели. «Дорого», – говорят. Еле уговорил. Теперь это культурно притягательный объект. Автобусы с финнами постоянно. Оттуда хороший вид на выборгский Замок. Пусть любуются на ржавую кровлю с дырой.

– Говорят, на следующей неделе президент приедет, будет там ужинать.

– Да, я тоже слышал. Даже знаю, что корюшку заказал.

– А вот ты к президенту-то и подойди: «Господин президент, вон на ресторане какая кровля, с пластиком, вечная, а на Замке крыша провалилась. Вам же, наверное, стыдно?» Послушаешь, что ответит.

– Да кто меня-то подпустит к нему? Вон местный депутат, владелец этого заведения, вторую неделю кандидатуру согласовывает, чтобы поприветствовать.

– Ладно, Андрей, давай-ка ты посмотри мой моноспектакль. Думаю, тебе понравится.

– Когда?

– А прямо сейчас.

Внезапно свет погас, и Андрей оказался в полной темноте. И длилась темнота долго. Он уже стал дремать под тоскливые размышления о бесполезности своих усилий, когда в темноте появилась точка света. Она стала расти, набухать, как в замедленной съемке про растущий бутон цветка. Андрей увидел белое лицо человека, на которое падала тень от черной широкополой шляпы. Потом проступила из темноты вся фигура человека, одетого в забытую одежду – смокинг. Только рубашка на человеке была не белая, а черная. Двумя руками фигура опиралась на белую палку, с которой обычно ходят слепые, только ручка у палки была из желтого металла, скорее всего из золота. Человек, не поднимая головы, произнес:

– Вот и встретились.

– Кто вы? – неожиданно хриплым голосом выдохнул Андрей.

Он хоть и не видел лица полностью, но что-то неуловимо говорило ему, что лицо знакомо.

– Юра, ты, что ли?

Человек поднял голову, и они встретились глазами. Это был артист из клипа «Короля и Шута», известный артист, много играет в кино.

– Нет, это не я, – произнес человек.

Резкий свет белой лампы делал лицо его пронзительно белым, и оно как-то медленно, тягуче менялось. И Андрей понял: это не он, не тот носатый актер. Человек смотрел ему прямо в глаза и опять повторил:

– Вот и встретились.

– Да кто же вы? – почти спокойно произнес Андрей.

Он помнил, что находится в театре и смотрит моноспектакль, но лицо человека, артиста, было как-то удивительно и почему-то болезненно ему знакомо. Хотелось немедленно это понять.

– А ты помнишь то раннее летнее утро? Родители не разрешали тебе кататься на велосипеде далеко от дома, а ты укатился. Нарушил запрет. И укатился прямо по набережной и прямо к мосту, где и увидел меня. Помнишь?

– Да кто же вы?

– А сейчас поймешь. Помнишь эту отметину, эту дыру в крыше Замка, ты меня еще пожалел тогда.

– Помню, – срывающимся голосом ответил Андрей. – Помню.

Воспоминания шестилетнего ребенка властно вторглись в него. Боль от увиденного. Жалость к Замку как к раненому живому существу. Он весь задрожал и покрылся испариной. В голове пульсировала одна мысль: «Этого не может быть». Удар сердца, и опять: «Этого не может быть». И удар сердца. Это бред. Это может помнить только он, Андрей Новотерский, и никто другой. Это его воспоминания. Его, и никого другого.

– Кто вы?

– Кто? Известно кто.

Человек медленно стащил с головы шляпу, и на голове его обнажилась рана: в обрамлении темно-коричневой засохшей крови зияла черная дыра.

– Кто? – повторил человек с ужасной раной на голове. – Замок, кто же еще.

Андрей закричал и вскочил, роняя стул. Он бросился бежать, спотыкаясь о какие-то предметы, путаясь в кулисах или занавесках. Он чудом отыскал входную дверь и выскочил в белый свет. Он не помнил, как добрался до Крепостной улицы, как шел по ее центру, не опасаясь машин, которые давно уже здесь не ездили. Остановился он только у памятника Кнутссону и только здесь смог перевести дух и привести мысли в порядок.

Он купил чашку кофе в небольшом кафе нового типа – щель в доме. Сел на одинокий незанятый стул и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

– Я сделаю это.

Потом его мысли ушли куда-то вбок. Он вспомнил историю, точнее историческую байку. Как меняли друг друга памятники. Пришли русские в первую финскую войну и убрали Кнутссона, но водрузили Петра. Потом вернулись финны, убрали Петра и водрузили Кнутссона. Затем опять советские пришли, убрали рыцаря, первого правителя города, и вернули русского царя, победителя и захватчика города. И наконец, наступило время и они оба с расстояния в километр смотрят друг на друга, два памятника, которые чудом, и ведь точно чудом, уцелели, которые не переплавили. Новые времена, они наступили.

– Крепче закрепи. Человеку с километр лететь. И ты, Андрей, в полете не шевелись. Лишнее все из карманов. Даже ключи. И пусть в туалет сходит, и жрать ему не давайте.

– Но курить-то можно?

– Кури. Хотя в твоем «Норде» смолы с килограмм.

– Нормальные сигареты.

Молодые парни суетились вокруг него, как муравьи над добычей, упавшей в муравейник с неба. Они обвязывали его тугими пластмассовыми веревками, легкими, но очень прочными. Нужно было так обвязать тело архитектора Андрея, чтобы по прибытии на место он смог быстро освободиться от этой чудо-машины. Дрон с грузоподъемностью в шестьдесят килограмм – это было то, что составляло основной капитал компании молодых блогеров-журналистов. С недавних пор дела пошли в гору. Кто же знал еще год назад, что так можно неплохо зарабатывать. Рекламодатели стали слетаться как мухи на говно. Эта брутальная фраза почти точно отображала то, что стало твориться в пространстве Интернета, в новой реальности, созданной людьми. А еще сомневались, есть ли параллельные вселенные.

Они провели первые испытания дрона, купленного в соседней стране Эстонии. В журналистике расследований это был прорыв. Репортаж о коттеджах на берегу озера, из которого люди города Выборга получали воду, имел ошеломляющий успех. Пришлось ставить охрану не из бывших тюремщиков, а из действующих ментов. А кому хочется пить воду, в которую поступают сточные воды из бань и бассейнов местных нуворишей. Ну и что, что у них локальные канализационные очистные, кто видел эти результаты очистки?

Тысячи, десятки тысяч подписчиков, почти миллион посещений и, конечно, реклама мыла, презервативов и отдыха на острове Родос.

Но теперь это будет сенсация. Архитектор города Выборга прилетит на дроне прямо на ужин к президенту и расскажет ему без посредников, как медленно и неумолимо разрушается средневековая жемчужина – город Выборг. Город, где жили финны и шведы, немцы и норвежцы, и прибалты, и, конечно, русские. Город, который торговал и строил, создавал архитектурные шедевры, воевал, переходил из одной империи в другую и который сейчас умирает. Все это скажет ему Андрей, все это он расскажет и потом повторит этому человеку с незаживающей раной.

Врачи отшатнулись от кровати, опутанной шлангами и трубками, как по команде, одновременно.

– Все, можно отключать. Больше ничего нельзя сделать.

– Ну, зови этих сероглазых. Что-то он на террориста-то не похож?

– Да говорят это местный, какой-то архитектор. Пошутить решил. С президентом. Ну, снайпер его и снял. А дрон с трупом так и приземлился.

– Да, прикрышевался.

– Как это?

– Ну, опустился на крышу Замка. Мост перекрыли. Час снимали с крыши. Прямо в дыру угодил.

– Да уж, как себя помню. Как была эта дыра в Замке, так и лет пятьдесят прошло.