Читать книгу Дважды рождённые - Константин Михайлович Ганин - Страница 16

Игорь с головой погрузился в работу. Он цеплял на себя всё больше и больше заданий, сократил время на обед и ужин, и вообще старался жить без пауз. «Реалька» стала его вторым домом. Это не прошло незамеченным в системе. Ему стали постоянно валиться письма с рекламой психологических тренингов и экстремальных курсов. Программы знакомства просто не сходили с экрана. В чат то и дело добавлялись новые собеседницы. Дошло до того, что из его плэй-листов незаметно пропала слишком грустная и слишком агрессивная музыка. Предлагаемые к просмотру фильмы стали сплошь комедийного характера.

Устоявшийся новый режим почти не давал повода для мыслей. Вот и сейчас он увлёкся работой и не заметил, как день подошёл к концу. Вспомнилось, что уже почти месяц не видел Альбинку. Рука потянулась к терминалу, зависла над кнопкой вызова и вернулась обратно. Он не знал, о чём говорить, да и времени уже не оставалось.

– Лич, включи холодный душ. Совсем холодный, – попросил Игорь, обращаясь к Шеллу по имени. Он давно уже не делал этого. Язык не поворачивался в последнее время. Стоило ему отдать приказ, как с трёх сторон в него вонзились иглы ледяных струй. Дыхание перехватило. Когда первый шок от холода сошёл, тело начало наливаться силой.

– Всё, выключай. Массаж и просушку дай. Массаж хардовый. Сколько до лекции?

– Четыре минуты тридцать секунд, – ответила машина.

– Отлично.

В назначенное время Шелл сам активировал терминал. Как-то сразу, минуя тёмные аудитории и мультяшное оформление, Игорь провалился в сон. В бесконечность.

Он вдруг осознал себя зависшим над Землёй. Планета с этой высоты казалась голубым шариком размером с баскетбольный мяч. Игорь чувствовал, что он здесь не один. Как и в прошлые разы, зрение и слух оказались бессильными, но он явственно различал других сокурсников и их настроение. В группе царил восторг.

С некоторого времени, без объяснения причин, Профессор ограничил их полёты. Чаще пичкал лекциями по истории да забавными снами. И хотя их редкие вылеты всегда сопровождались бурей эмоций, они ни разу не достигали такой высоты, как сейчас. В нашем герое всё бурлило. Так случалось, когда эмоции его товарищей резонировали на одной с ним волне. Он чувствовал в себе нарастающий в них восторг и, не скупясь, делился своим.

– Не хотелось тратить время на сборы над поверхностью, – донёсся до них голос Профессора. – Опять разлетитесь, словно мошкара. Так что, все здесь? Поехали.

И снова пространство сплющилось, как поролон под прессом. Ни ощущения ветра, ни шума, но каким-то особым чутьём – чувство Скорости. Громадной Скорости. Ни с чем не сравнимой Скорости. Они достигли атмосферы за доли секунды. Прямо над облаками размерность пространства и времени восстановились. Не долетев сотни метров до земли, группа почти остановилась. С такой высоты можно было видеть макушки елей и их несинхронное покачивание. Лес простирался во все стороны. Необозримый, величественный. Группа, следуя за полётом Учителя, нырнула в чащу.

То был самый настоящий дремучий ельник. Не окультуренные ряды деревьев с фонариками, не парк. Группа влетела из солнечного дня в темноту непроходимого леса. Полуденное солнце пронизывало мрак редкими лучами. Струи света, словно струны какого-то инструмента, звенели настроением дня, пребывали в постоянном движении. Они секлись, пропадали в одном месте и появлялись в другом. Их музыка стелилась поверх тишины величавых вековых елей. Бестелесные сущности учеников неслись сквозь неё, сквозь ветви, сквозь пряди света. Лес дышал, он провожал бесшумный полёт скрипом качающихся стволов, шуршанием падающих ветвей, звонкими ударами дятла. Фиолетовый скат, идущий во главе группы, лёг на правое крыло и развернул процессию в сторону видневшегося просвета.

Солнце вспыхнуло, открывая пёстрый, цветущий луг. Его простор и берёзовая роща на противоположной стороне поляны были живыми. Свет играл здесь совершенно другую музыку. Ему аккомпанировал со всех сторон и свист, и треск, и сверчание. Увязая в этом звонком потоке жизни, группа стала вытягиваться и рассеиваться. Ученики останавливались в растерянности, забывали о других. Пытались понять суть этого шума. И, поверьте мне, это было несложно. Вокруг них, вокруг бестелесных и невидимых душ, суетились в своей повседневной жизни мириады тех, кто создавал эту какофонию. Свистели и перелетали птицы, белки, по своему обыкновению, от чего-то спешно убегали и что-то срочно искали. Души были невидимы, но не было никакого сомнения, что звери чуют их и не боятся. Когда Игорь пришёл в себя, он приблизился к Учителю. Тот остановился чуть дальше, в тени огромной берёзы. Давал подопечным возможность насладиться первозданной природой. Прийти в себя.

– Что это?! Где мы?! – Игорь выдал столько удивления и восхищения, что бок ската вспыхнул малиновыми переливами.

– Лес. Просто лес. И в общем-то, недалеко от дома. Километрах в трёхстах, а то и того меньше, – ответил Учитель.

Игорь чувствовал, что ему нравится смотреть на восторг ребят. Он был расположен и отвечать, и рассказывать.

– Но ведь этого нет ни в сети, ни на картах. Я никогда в жизни об этом не слышал.

– Кому это надо – рассказывать? – от Профессора исходили расслабленность и благодушие. – Люди научились добывать энергию и производить пищу, не отходя от дома. Уже лет триста как. Странствовать в поисках еды и сырья нужда отпала. Надобывали в прошлые века предостаточно. Да и от Города отойти стало непросто: всё рассчитано на «здесь и сейчас». Система отлажена так, что поесть и попить всегда есть, но про запас не возьмёшь. Захотел – ешь, а складировать некуда и незачем. Уж если честно – так и не даст никто. Ибо баланс нарушать нельзя. Далеко ты уйдёшь без воды и еды? Не было такого желания? Вот то-то и оно. Да и Шелл твой не настолько энергонезависимый.

Игорь вспомнил, как они с друзьями решили однажды совершить пробежку за Город. Скорости у их Шеллов хватило ненадолго. Довольно быстро они перешли на режим экономии. Каждые сто метров начали докладывать «сколько пройдёт да сколько до заправки останется». Из впечатлений о том путешествии немного осталось. Запомнилось, что не было там ничего интересного: предприятия да предприятия.

– Когда-то, – продолжал Профессор, – люди здесь всё изрядно опустошили и замусорили. А потом всё изменилось. Виртуальный мир оказался и чище, и интереснее. По моим подсчётам, уже лет сто прошло, как умер последний, кто здесь бывал.

– Не может быть, чтобы никто не захотел увидеть больше, – усомнился Игорь.

– Больше можно и в Городе увидеть. Система настроена прокачивать внутренний городской туризм. Для особо рисковых есть шанс попасть в лабиринт центральных улиц. Теперь же и власть забыла о том, что есть что-то за пределами Города.

– А как же другие города? Как оттуда к нам люди приезжают?

– Нет в реальности никаких других городов. Всё это только в виртуальном мире. Город – пятно цивилизации среди океана первозданной природы. И всё. Кейптаун ещё держался дольше других, да тоже не уцелел.

Профессор выдавал информацию с неподдельным удовольствием. Ученики подтянулись к Учителю и застыли, переваривая картину, не совпадающую с той, которой их учили. Сказанное казалось им чем-то жутким и нереальным. От этого весёлые тона в рассказе Профессора были особенно непонятными. Наконец один из ребят не выдержал.

– А в чём радость, Профессор? – в словах его звучала нескрываемая обида и вызов.

Ответ не заставил себя ждать. Учитель обдал их потоком того, как видел и прочувствовал сам. На ребят выплеснулась картина событий времён давно минувших. Знания пришли волной, закрутили и перевернули всё прижившееся. Смяли и снесли былое, словно никчёмный мусор. В этом потоке Игорь видел чудную жизнь, принимал чувства, отторгал старое. Ему являлся крах миров, построенных на чистом Разуме. Миры логичные и выверенные, миры, структурированные до последней детали, рушились, изжив первозданную опору. То, что когда-то держалось на непредсказуемых удовольствиях самой жизни, на радостях открытий, на риске, порождаемом неизвестностью, рухнуло, лишившись этого. Он как своё понимал облегчение душ, уставших тащить своё тело по рельсам жёстко определённых законов и порядков. Он сопереживал радости людей, расстающихся с надоевшими телами. Он соглашался с их отказом начинать новую Игру в новом теле, ибо в мире эмоциональной дистрофии смысла в ней не было.