Читать книгу Эликсир смерти. Печать первая - Константин Мзареулов - Страница 8

Первую часть путешествия они вспоминали, как чудесную сказку: уютный вагон неторопливо тащился вслед за паровозом вдоль побережья Ботнического залива. В Улеаборге экспедицию встречал на перроне поручик фон Хассель, организовавший для них полицейский паровой катер. Этот отрезок пути выдался самым ужасным. Пять часов утлое суденышко пробиралось вверх по течению речки с непроизносимым названием и при этом нещадно коптило пассажиров хлеставшим из трубы дымом. Под вечер катер достиг мест, дальше которых река перестала быть судоходной. Измученные и покрытые угольным перегаром, они сошли на причал в какой‑то глухомани и немедленно отправились на постоялый двор, имея единственное желание – отмыться.

Финская парная, которую аборигены называли сауной, смыла грязь и часть усталости, немного примирив путешественников с тяготами походной жизни. Переодевшись в чистое, они прошли в залу, где из восьми столиков был занят лишь один: в углу обосновался одетый по-городскому господин неопределяемого возраста. Хозяин заведения говорить по-русски не пожелал, однако Хассель сказал что‑то на финском языке, и негостеприимный трактирщик пожал плечами, кивая на свободные места.

Вернувшись к остальным, Алекс сказал с невеселой миной:

– Слава богу, негодяй согласился нас покормить. Положение, господа, весьма неприятное. Думаю, вам уже известно, что позавчера государь подписал указ, дающий Финляндии автономию. Эти чухонцы черт знает что о себе возомнили. Теперь они вовсе перестали считать нас за людей, мы для них – жалкие инородцы! – Поджав губы, Хассель сокрушенно покачал головой. – Здесь в любой момент могут начаться события похлеще севастопольских или забайкальских.

– Но ведь они получили свою конституцию, – недоумевая, сказал Сабуров. – Скоро состоятся выборы в сейм. Чего им еще надо?

– Полной независимости, чего ж еще! – с ненавистью в голосе ответил за однокашника Барбашин.

Хассель, кивнув, подтвердил:

– И это тоже. Только появились новые обстоятельства.

Он объяснил, что высшие слои финского общества пока удовлетворены достигнутым и в ближайшее время большего требовать на станут. Однако в генерал-губернаторстве совершенно распоясались социалисты, которые подстрекают бедноту к мятежу и с этой целью создали банды так называемой «красной гвардии». Вооруженные бунтовщики, сказал жандармский поручик, нападают на усадьбы, требуют разделить землю между крестьянами. Поэтому состоятельные люди организовали для защиты своей собственности «белую гвардию». В любой момент эти две силы могут столкнуться в открытом бою, и тогда весь край будет затоплен кровью.

– Знакомое дело, – Сабуров презрительно отмахнулся. – И на Дальнем Востоке такое уже было, и в Лифляндии с Курляндией. Приехали карательные отряды, перевешали десяток-другой смутьянов – сразу спокойствие наступило.

– Сюда нельзя карателей посылать! – От злости Хассель даже заскрипел зубами. – В Финляндии отныне свои законы, скоро своя полиция появится. У нас теперь руки за спиной связаны.

– Довольно о грустном, – беззаботно сказал профессор. – Для местных крестьян мы – всего лишь группа бездельников, приехавших в дикие леса, чтобы немного поохотиться.

– Не в леса, а в болота, – мрачно уточнил фон Хассель. – Гиблые места. Вчера вот двое детей барона Кассилы ушли в лес и пропали. Не иначе, как в трясине утонули.

Отворилась дверь, и в зал ввалилась большая компания. На вид люди были простые – земледельцы или лесорубы. Все они весьма неодобрительно поглядывали на четверку говоривших по-русски гостей, однако вслух своих чувств выражать не стали.

Новых посетителей трактирщик встречал куда приветливее. Им немедленно подали пиво и закуску, в том числе большое блюдо вареных раков. Затем появился мальчик-скрипач лет двенадцати – вероятно, сын хозяина. Парнишка играл старательно, но неумело и чересчур медленно. Тесное помещение заполнили звуки Грига, Огинского и какие‑то по-варварски звучавшие народные мелодии.

Наверное, музыка разжалобила каменные финские сердца – хозяйка поставила на стол перед столичными гостями штоф плохонького вина и даже пообещала: дескать, скоро будет готов гусь. Пропустив по стаканчику, путешественники немного повеселели, и Барбашин поинтересовался, что за племя такое – саамы. Тихон Миронович охотно принялся рассказывать:

– Даже не «саамы», но «саами». У этого народа есть и другие названия: лапландцы, лопь, лопари. Нойды, саамские колдуны, издавна считаются самыми сильными среди магов Скандинавии. Финны и карелы всегда боялись нойдов. К примеру, герои «Калевалы», рунического эпоса северных народов, сражаются против страшных чародеев страны Похьолы, то бишь этой самой Лапландии, где мы почти полчаса дожидаемся гуся с яблоками.

– Не злоупотребляйте деталями, господин профессор, – меланхолично посоветовал изголодавшийся Сабуров. – У меня, простите, не выходит из памяти, что арестованный пастор Аксель врал про нечисть, которая боится колдуна. Хотел бы я знать, о чем он говорил…

Тут наконец принесли гуся, и путешественники буквально набросились на истекающую горячим жиром птицу. Пока они ужинали, трактир наполнился людьми, за всеми столами ели и пили, густыми облаками повис табачный дым, извергаемый десятком огромных трубок. Подгулявшие посетители горланили песни и громко стучали в такт кружками. И тем не менее профессору каким‑то чудом удалось разобрать в этом гвалте знакомые слова. Тихон Миронович насторожился, навострив уши. Потом перегнулся через стол к сидевшему напротив Хасселю и шепотом произнес:

– Прошу прощения, господин поручик, но мне кажется, что компания за столом слева от нас упомянула «лесного хозяина». Не затруднит ли вас перевести, о чем они говорят?

Алекс долго прислушивался, болезненно морща лоб и потихоньку доцеживая вино из кружки. Через минуту-другую поручик осклабился, тряхнул головой и пренебрежительно сказал:

– Я не совсем свободно владею их языком, но понимаю, что эти дикари пугают друг друга дурацкими сказками. Вроде бы какие‑то лесные люди снова начали безобразничать.

– Дальше, дальше, – у профессора загорелись глаза. – Переводите, умоляю вас.

Поглядев на Лапушева с нескрываемым изумлением, жандарм попытался пересказать смысл неторопливой беседы финских дровосеков. Те говорили: дескать, человек-олень и человек-волк совсем страх потеряли – близко к деревням подходят, на домашний скот нападают. Кто‑то добавил, что накануне наткнулся в лесу на убитого медведя с ужасными ранами от клыков – громадному зверю вурдалак просто перекусил шею. Остальные финны принялись кивать, и было сказано, что давно уже Мец-хозин не осмеливался приближаться к человеческому жилью…

– Вон тот, седобородый в меховом жилете… – Хассель осторожно, одними бровями, показал на немолодого степенного финна. – Он говорит, Мец-хозин убил медведя, чтобы показать всем свою силу.

– Что еще? – торопил Тихон Миронович. – Продолжайте.

– Все, – сказал поручик. – Они замолчали. Собираются уходить.

Компания за соседним столом действительно направилась к выходу. Другие посетители тоже поспешно собирались.

– В интересное место нас занесло, – задумчиво произнес Лапушев. – Здесь живут не только колдуны, но и оборотни, вурдалаки… Господа, нам нужно срочно обсудить новые обстоятельства.

Все номера в этом заведении были двухместными, поэтому члены экспедиции расположились попарно: в одной комнате – два жандармских офицера, в другой – руководители IX отделения. Для разговора они втиснулись в клетушку, которую занимали Сабуров и Лапушев. Профессор собирался с мыслями и уже готов был сказать что‑то, когда раздался деликатный стук.

– Войдите, открыто, – недовольно повысив голос, проговорил князь.

Скрипнув петлями, отворилась дверь, и через порог шагнул высокий нескладный человек в сюртуке и полосатых брюках, заправленных в высокие сапоги. Приглядевшись, Лапушев узнал посетителя, который сидел в углу трактира, когда они вернулись из сауны. Был он несомненным уродом: кроме непропорционального телосложения, незнакомца отличала чрезмерных размеров черепная коробка с выпуклым лбом, тяжелыми надбровьями и глубоко посаженными бледно-голубыми глазами.

– Господа, позвольте представиться, – урод достал из кармана и протянул профессору сложенный вчетверо листок. – Действительный член Всемирного антропологического общества доктор Лямпе.

На бумаге было типографским способом напечатано по-французски, что Фердинанд Гектор Урсула Лямпе, доктор философии университета из города Тарту, является членом этого самого научного общества, штаб-квартира которого расположена в далеком Чикаго. Пожав плечами, Лапушев вернул документ и осведомился:

– Чем могу служить?

Лямпе обвел участников экспедиции невыразительным взглядом противоестественно больших водянистых глаз, после чего уныло проговорил:

– Я видел, как вы приехали – с ружьями, в болотных сапогах. И я слышал, как внизу во время ужина вы говорили про Мец-хозина. Вывод очевиден: вы собрались на охоту и намерены застрелить дикого лесного человека.

– Заверяю вас, сударь, здесь какая‑то ошибка, – сказал удивленный таким заявлением Сабуров. – Даю слово офицера и дворянина, лично я ничего не знал о диких людях, пока об этом не заговорили финские крестьяне.

Не слушая объяснений, доктор-антрополог принялся убеждать их, что ни в коем случае нельзя убивать столь редкий экземпляр человекообразного существа. Лямпе страстно говорил о необходимости изловить монстра живьем и подвергнуть самому тщательному исследованию. Утомленный его болтовней Барбашин деликатно оборвал ученого:

– Успокойтесь, доктор. Его сиятельство сказал истинную правду: охота на человекообразных в наши планы не входит.

Им пришлось еще раз выдержать жутковатый взгляд позднего гостя. Затем Лямпе склонил набок свою огромную голову, из-за чего Сабуров даже забеспокоился: как бы шея под такой тяжестью не переломилась. Исследователь из Тарту снова заговорил, размышляя вслух:

– Вы приехали не за Мец-хозином. Допустим, у меня нет оснований сомневаться в вашей искренности. Но вы говорили о вурдалаках и каком‑то колдуне. Местные крестьяне тоже упоминали колдуна, которого нечисть прежде боялась, но теперь, когда нойд умирает, монстры потеряли страх…

– Он при смерти? – вырвалось у профессора.

– Так говорят. – Лямпе медленно кивнул. – Итак, я угадал: вас интересует лапландский чародей, который живет возле озера… Коллеги, кажется, мы изучаем одну проблему, только с разных направлений.

Сабуров высокомерно поинтересовался, по какой причине доктор считает их своими коллегами. Лямпе, лукаво улыбнувшись, ответил:

– Я слышал, как вы называли вашего старейшину «профессором». Отсюда легко заключить, что мне встретилась другая научная экспедиция. Полагаю, вы ищете старика, обладающего необычными качествами. Не так ли?

Делать было нечего, к тому же доктор Лямпе мог сообщить какие‑нибудь важные факты, неизвестные Девятому отделению. Лапушев вопросительно посмотрел на Сабурова (тот пожал плечами), потом подмигнул Барбашину и сказал:

– Присаживайтесь, сударь. Не откажите в любезности поведать, что вы знаете об этих существах. К своему стыду должен признаться: мы пользуемся отрывочными слухами и совершенно не понимаем, какие чудеса здесь творятся.

Лямпе оказался личностью чрезмерно наивной и поверил неуклюжей уловке профессора. Опустившись на грубый табурет, он сообщил, что давно изучает предания диких народов и недавно наткнулся на легенды лопарей про Оленьего Хозяина (Луот-хозин), Оленью Хозяйку (Луот-хозик) и Волчьего Хозяина (Мец-хозин). Все они имеют фигуру и лицо человека и ходят на двух ногах, но тело этих существ покрыто шестью. Лямпе полагал, что подобные человекообразные действительно обитают в болотах Лапландии.

– Сегодня днем я обследовал лес вверх по течению, – сказал он. – Снег пока лежит не везде, погоды стоят теплые, но я нашел на размякшей земле непонятные следы – не человеческие, но и зверей таких никто не знает. Кажется, прошлой ночью эта тварь следила за деревней, спрятавшись на опушке леса.

Охотники пришли в сильнейшее возбуждение, ненадолго потеряв бдительность, и антрополог ловко использовал момент, чтобы спросить про колдуна. Лапушев и Сабуров замялись, не зная, как ответить. Положение спас Барбашин, имевший немалый опыт конспиративных ухищрений.

– Мы кое-что слышали об этой легендарной персоне, но не слишком верим в такие сказки, – равнодушным тоном проговорил поручик. – Собирались завтра ехать на озеро, а тут начались разговоры про мохнатых людей. Лично я, милостивый государь, просто теряюсь в догадках. Чертовщина какая‑то.

Большеголовый доктор Лямпе сочувственно покивал и предложил работать совместно. Они договорились, что завтра с рассветом навестят жилище колдуна, а затем обдумают, как бы изловить лесного дикаря. Удовлетворенный антрополог поспешил откланяться, пожелав коллегам приятных сновидений.

Когда за ним закрылась дверь, и стихли шаркающие шаги в коридоре, Лапушев сказал с улыбкой:

– Милейший и в высшей степени забавный человечек.

Сабуров неприязненно возразил:

– Классический придурковатый ученый из авантюрного романа. В этакой глухомани носит крахмальный воротничок и бантик-галстук в горошек. Ну, вылитый жюльверновский Паганель… Однако, хоть и урод, но дело свое знает.

– Ох, не скажите, – Тихон Миронович продолжал усмехаться. – Ничего нового я от него не услышал. Если не считать известия о следах в лесу, наш гость просто цитировал сочинение доцента Харузина «Русские лопари». Прекрасная книга, издана в Москве в девяностом году.

С сомнением наморщив нос, князь предположил, что пресловутые следы на опушке могут предвещать нападение вурдалака на деревню. Утомленный тяжелым путешествием Лапушев отмахнулся: по его мнению, все оборотни, подобно тибетским йе-те, служат Махатмам, а Нумми Пурккя тоже был Махатмой, либо как‑то связан с Шамбалой.

– А доктор наш не так прост, каким прикидывается, – подметил вдруг Барбашин. – Он сидел на другом конце трактира, между нами было пять саженей, на коих стояли два стола и сидели с десяток подгулявших мужиков. Пьяные голосили, визжала скрипка, мы разговаривали шепотом – и тем не менее, Лямпе сумел подслушать нашу беседу. Согласитесь, понять это непросто.

– Согласен, – Лапушев зевнул. – Но мы обязательно поймем.