Читать книгу Жизнь в России в эпоху войн и революций. Биографическая повесть. Книга первая: отец и моя жизнь с ним и без него до ВОВ и в конце ВОВ. 1928–1945 годы - Константин Прохоров - Страница 23

Все годы после возвращения из ссылки отец жил в Малоярославце, возможно на частной квартире, а может быть даже у одного из своих братьев. Он это осторожно умалчивал по известным причинам. В Москву он выезжал один или несколько раз в неделю, боясь задержаний. Он не мог уложиться в один день, чтобы вернуться назад и ночевал, где придется. Часто у своих друзей. В Москве у него было несколько учеников, которым он давал частные уроки. Возможно, он ночевал у них. Я знал таких его учеников как Николай Пушечников, Геннадий Прошкин (Провоторов), Алексей Ковалев, Виноград с Арбата и ряд других, но о последних я мало знаю. Уроками он в основном зарабатывал на жизнь и на содержание меня в Москве.

Отец всё время пытался найти постоянную работу и к нему поступало много выгодных и интересных предложений, но все они оканчивались ничем, когда узнавали, что у него нет московской прописки. Говорили, приходите в любое время, когда вы получите московскую прописку. Это место остается за вами. Когда же он обращался в административные органы, ему говорили, что дадут ему московский прописку, когда он устроится на работу. Заколдованный круг, из которого не было выхода.

Вот как отец дальше пишет в своем документе о том времени, когда он тщетно пытался устроиться на работу в Москве и получить московскую прописку.

«Мой сын в это время жил в кухонной комнатке вместе с Р. Ф. Чигиной, очень редким и совершенно безответным человеком, не имевшим никого из родных и близких, кроме меня. Она была полностью запугана Цинговым и боялась его, как ядовитого скорпиона. Он пытался выжить и ее с моим сыном из квартиры, но домоуправление сдерживало его, не давала ходу его ходатайствам. В отместку он добился, чтобы выбросили из большой прихожей наши вещи, которые там лежали аккуратно уложенные и никому не мешающие, после того как нас выселили из большой комнаты. В той же прихожей много места занимали ненужные ему книги, но это ему не помешало добиться выброса наших вещей, которые жена там поместила, когда ее с сыном выселили беззаконно из большой комнаты. Комендант дома послушался Цингова и перенес их в незапираемый подвал, где их сразу же разворовали, принеся нам ущерб в несколько тысяч руб лей. Я хотел немедленно подать на Цингова в народный суд, но Раиса Федоровна слезно умолила меня не делать этого, так как он тогда вообще сживет ее со света с сыном. Скрепя сердце, я отложил это дело до более удобного времени».

«Осенью 1937 года, приехав из Малоярославца в Москву, я застал Раису Федоровну больной. По своему обыкновению, Цингов раскрыл на кухне окно, несмотря на холода, и она получила сильнейшее воспаление легких, уже третье за последние годы, и ее ослабленный организм на этот раз не выдержал, и она скончалась.

Похоронив ее, я через некоторое время обеспокоенной судьбой моего сына Кости, обратился в Управление жилищного товарищества научных работников с просьбой, чтобы эта комната была закреплена за моим сыном. Моя просьба была удовлетворена и у сына оказалась комната.

Цингов был в бешенстве, так как он имел собственные расчеты на эту комнату и надеялся, что если комнатки при кухне у нас не будет, то я возьму сына и куда-нибудь уеду.

По советам знакомых адвокатов, я обратился в соответствующую администрацию с ходатайством прописать меня в комнате моего сына, как его родного отца и естественного опекуна, но в этой законной просьбе мне было отказано.»

Далее отец пишет: «Я обратился напрямую к тов. Крупской, чтобы она помогла мне жить вместе со своим родным малолетним сыном и воспитывать его. Однако секретарь Крупской переслал мою просьбу в канцелярию тов. Калинина, где она и находилась без движения долгое время. Никакого ответа я на свое обращение не получил и пришлось срочно уехать из Москвы в Малоярославец из-за возможности задержания милицией.

Подруги покойной жены хотели помочь мне и присмотреть за сыном в мое отсутствие и даже взять на себя опекунство, так как некоторые из них были одинокие и бездетные женщины. Однако они отказались, когда представили себе перспективы своего ежедневного общения с Цинговым. Они просто боялись, что он обязательно сделает им какую-нибудь подлость.

Я всё-таки подобрал сыну опекуна и, торопясь уехать, попросил домоуправление временно прописать его в комнате сына, но домоуправление решило, что мужчина не подходит в качестве опекуна мальчику и рекомендовала мне временно прописать в качестве опекуна лифтершу этого дома Агафью Агапову, безграмотную грубую женщину, которая на этих условиях соглашалась и дальше работать лифтершей в доме. Ей очень была нужна прописка, чтобы закрепиться в Москве.

Я совершенно не знал Астахову и думая, что ее хорошо знает домоуправление, в спешке дал свое согласие и, конечно, попал ещё в одну беду.

Когда я весной вернулся в Москву навестить сына, хозяйкой комнаты оказалась Астахова, много вещей было выброшено, чтобы ей было удобней жить, шкафы были взломаны и многое пропало, сын был согнан со своей постели и его место заняла Агафья. Сын спал, где придется по ее усмотрению. Когда мне ее рекомендовали, то обещали по первому моему требованию Астахову удалить из комнаты. Когда я ей сказал, что она больше не нужна, и я прошу ее выехать, она отказалась это делать. Пришлось мне с ней в течение полгода судиться о ее выселении, при этом Цингов притих, так как он понял, что лучше ему иметь моего сына в этой прикухонной комнатке, чем Агафью, с которой ему было бы трудно справится, да и все жильцы квартиры были против нее. При этом выяснилось, что домоуправление также ее совершенно не знало и ее рекомендовал новому домоуправляющему именно Цингов.

Мы с сыном были совершенно замучены судебной волокитой. Суд был долгим и трудным. Только в январе 1938 года суд, к счастью, завершился в пользу сына, и я смог выехать в город Чебоксары, где мне предложили интересную и хорошо оплачиваемую работу. И, конечно, здесь же появился донос на меня со стороны недоброжелателей, наверное, Цингова. Но он не имел для меня последствий и был просто подшит к моему делу.»