Читать книгу Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Том 2 - Константин Стерликов - Страница 9

В глухих мрачных низких извилистых дальних штольнях два солдата, увешанные бутылками и фляжками, припадая губами то к стене, то к потолку, высасывают воду из камня и сплевывают в принесенную тару.

– Сколько у тебя набралось, Петро? – спрашивает товарища лейтенант Ефремов.

– Полфляжки… – гулко отзывается Мишустин.

– Уже час прошел!

– Ничего к вечеру наберем достаточно. Раненым точно хватит.

– Губы трескаются! – облизывает кровь Ефремов, – Скалы острые оказались на вкус! Так и режет, будто бритвой…

– Я вроде привык, только горло жжет от каменной крошки… Наелся известняка до конца жизни, – гремит тарой Мишустин, – От одного запаха буду шарахаться.

– Так живешь и не замечаешь, насколько вода важна. Еда черт с ней,

Можно перетерпеть. А без воды дуреешь… Натурально. Бред начинается, даже видения всякие. Будто проваливаешься в темную пропасть, безысходную… Все заканчивается!

– Прорвемся! Скоро к Соленому колодцу ход пробьем. Жизнь наладится.

– Фашиста хочу поймать, сюда затолкать в катакомбы, – в сердцах заявляет Ефремов, – чтоб понял гад, как это ползать здесь… в холоде, в темноте без еды и воды, вообще без каких- либо средств к существованию! Поменять местами. Им здесь место, не нам!

– Это точно, – горячо поддерживает Мишустин, – всех крыс надо вернуть в их норы. Чтоб не мешали всем нормальным людям жить.

– Странное это место…

– Именно это? Что с ним не так?

– Нет, сами каменоломни.

– В каком смысле?

– Что-то тут есть… – озирается Ефремов, – Непонятное, Живое какое-то. Особенно здесь чувствуется, в отдаленной дикой части.

– Да брось ты… Жутковато бывает, да. Но живое? Вряд ли. Каменюки одни старые. Старый карьер!

– Я тоже так раньше думал! А нынче словно почувствовал что-то… Они будто человек. Кажется, что кто-то говорит с тобой. Или смотрит пристально насквозь, мысли твои читает, сам пытается что-то сказать.

– Это у тебя, Коля, с голодухи, недосыпа да жажды, чудится всякое! У многих подобные настроения. Некоторые даже всяких химер, чудищ в тоннелях видеть стали. И говорить с ними. Все это расстройство рассудка, не более! Просто нужно внимательней к себе быть, бдительней!

– Вряд ли это обман чувств… Я даже взгляд часто чувствую за спиной, кто-то из темноты смотрит, словно спросить чего то хочет. И идет за тобой неотступно.

– И кто же это?

– Я почем знаю. Попробуй, разбери, кто это, что это… Мрак кругом!

– Так наш или чужой?

– Не знаю… Жесткий он, требовательный. Прямо как наши командиры. И как будто Ждет что-то от нас. А иногда, кажется, прямо просит.

– Да ну! Белиберда какая-то! Чего от нас ждать-то?

Ползаем здесь в туннелях измученные, всеми забытые, на последней черте…

– Может в этом и смысл.

– Смысл чего?

– Преодоления себя. «Как закалялась сталь» помнишь, Островского? Может, мы выйдем к чему-то новому. Чего еще никто не мог!

– Честно я ни о каких подвигах и не думал. Просто делаю, что должен, по чести, по совести. Хорошо бы не сгинуть здесь… И этого уже будет достаточно. Живем как в могиле.

– Зато немца бьем так, что до сих пор придти в себя не может, – воодушевляется Ефремов, – Сил то они, сколько вокруг нас стянули! Кого только нет – и саперы какие-то непростые, и артиллерия, и танки, и «СС», даже самолеты иногда летают. Весь цвет Вермахта собрали! А мы, с винтовками да ножами, их ночами по степи гоняем…

– Это да. Покой мы им изрядно испортили. Особенно сон. Весь их «новый порядок» сломали. Земля у них горит пламенем гнева народного!

Смотри! Пойдем как сюда, здесь влаги больше, а вон там сама потихоньку каплет…

– Ага, здорово! Давай попробуем.

– Каменная мать! – неожиданно усмехается Мишустин, – Кто бы мог подумать…

– Чего? – удивленно поворачивается Ефремов.

– Как молоко матери, источник жизни, сосем! – улыбается Мишустин.

– Ну теперь, у тебя, на почве голода, фантазии разыгрались?

– Это суровая реальность. Берем воду из огромного каменного тела. Подземная мать природная о нас заботится…

Все достоверно, логично, научно. Без всякой мистики!

– Тогда вкус подземного «молока» до конца дней своих запомню, – усмехается Ефремов, – наглотаемся пещерных прелестей с лихвой, через край! Тьфу! – кашляет лейтенант, – крошка опять в горле застряла…

– Держись Колян! Подыши глубоко, провентилируй органы! Нам еще работать и работать сегодня.

– Да все нормально. Пройдет…

– Ничего… все будет отлично! Назло фашистской гадине выстоим и выживем! Победим! Рано или поздно одолеем коричневую нечисть. Перебьем хребет нацистскому монстру!

– Это точно! Газы выстояли… И с жаждой справимся! Дело на лад пошло… – замечает Ефремов, ощупывая острые выступы каменной плоти катакомб, – Чтобы они не делали, как бы не изощрялись в жестокости своей, наша вахта останется несокрушимой!

– Да попробуй нас сокруши, в этой ошеломительной глубине! – восклицает Мишустин, – Это место подстраивается под ситуацию, меняет диспозицию, открывает новые грани, и все у нас будет хорошо, и воду добудем в нормальных количествах, и врага будем бить с еще большей силой! Это подземелье нас сохранит! Я уверен…

– Я тоже верю в эти сумрачные скалы! Непростые они… Много в них сил скрытых! Они наш – союзник и боевой товарищ! Который никогда не бросит…

– Все верно. Камень он наверно, понадежнее человека будет, – усмехается Мишустин, – не отвернется, не продаст, не кинет… Как наше командование Крымфронтом!

– Черт! Лицо трется… Все уже в кровоподтеках и ссадинах! Так и кожи не останется… Один череп торчать будет, скалиться! Вот зрелище то! Только добрых людей пугать.

– Отрастет новая, не дрейфь! Наш организм способен на такое, чего мы и не подозреваем…

– Вот когда вылезем из этих катакомб, представляешь, на кого похожи будем, Петро? Не описать! От нас же все шарахаться будут, как от чумы!

– Хорошая баня и свежий воздух воскресят нас из подземных мертвецов… И женское внимание! Сразу вернешься в привычное русло. И забудешь про все наши катакомбные кошмары.

– Такое вряд ли забудется! Столько всего уже случилось… Столько погибло! Столько страданий. Это уже все въелось в мозг. Не выкинешь! Как ни старайся… Это теперь часть нашей жизни. Так и останется в нас жить подземелье это до конца дней наших.

– Посмотрим. Время все лечит! И с этими тяжкими воспоминаниями как-нибудь справимся. Перебьет другими, более светлыми переживаниями. После войны столько дел будет! Не до печали…

– А если мы останемся здесь? Погибнем… как наши товарищи, что теперь в скалы эти ушли?

– Нет, Коля! Выйдем мы отсюда… Обязательно! Я почему-то знаю это… Чувствую! Вся эта подземная эпопея пройдет как мрачный сон. И солнце будущей жизни нас встретит своими горячими объятиями!

– Когда же уже это настанет? – вздыхает Ефремов, – Мы уже так привыкли к мраку, что свет становится болезненно ослепительным, чуждым. Потом точно потребуется адаптация. Хотим или нет, а тьма вливается в нас, как горькое вино в бутыль… И к чему все это приведет?