Читать книгу Аномалия - Кристина Двойных - Страница 3

Для всего мира наш Особняк был закрытой академией искусств, где исключительно богатые молодые люди учились смешивать краски и наносить их на холст. Мне нравилась эта легенда. Мир был готов к закрытым учебным заведениям, недоступным для простых смертных без денег и связей. Но мир не был готов к месту, где изучают аномалии, нарушающие законы его устройства. И к тому, что из Москвы в Прагу возможно добраться меньше, чем за полчаса.

Если в Гонконге царила серая морось, а московское небо обещало ясный мартовский день, столица Чехии поприветствовала нас с Шейном сильными порывами ветра и слепящим вовсю солнцем. Мы заскочили в трамвайчик за миг до того, как его дверцы сошлись, и он медленно пополз вверх по склону. Ехали молча. Несколько раз я порывалась начать разговор, но Шейн был мрачнее тучи, и выражение его лица каждый раз заставляло меня менять планы. Наверное, он переживал из-за Варшавы или из-за отчета, который ждала Анджела по нашему прибытию. Через четверть часа мы вышли на своей остановке.

Особняк располагался на холме над огромным парком, и подняться к нему можно было по узким каменным ступеням. Ступени были очень старые, местами камень растрескался и порос мхом, а бортики обкромсало время. Как ни странно, за семь месяцев я здесь ни разу не упала. Странность заключалась в другом. Визуально количество ступеней оставалось одним и тем же, но фактически оно менялось из раза в раз. Их бывало сорок шесть, двадцать три, восемьдесят семь… Усталость от подъема всегда соотносилась с подсчитанным. При сегодняшнем подсчете я сбилась на шестом десятке: внимание то и дело ускользало ко сбившемуся дыханию или покалываниям в боку. Шейн упрямо поднимался за мной, стиснув зубы и ничем не выдавая своей усталости.

Наконец, под ногами замелькала пестрая плитка: сначала разрозненными островками, но с каждым шагом все плотнее укладываясь в дорожку, ведущую к главному входу. Единственная бетонная цветочница без цветов выглядела заброшено и одиноко. Наверное, предыдущие владельцы планировали разбить сад перед лицевой частью дома, но так и не нашли на это вдохновения. В пышном саду Особняк совершенно потерялся бы, настолько он был скучный: темно-зеленая черепица, грузное двухэтажное тело, сухая поросль на стенах и бессмысленный декоративный балкончик, входа на который не существовало. Каждый угол дома казался непродуманным, в чем-то даже нелепым – но при этом не вызывающим ни капли любопытства. Но наш Особняк мог позволить себе такую непримечательную наружность. Ведь главное скрывалось внутри.

Было бы здорово, если бы нам позволяли не отчитываться о выполненных заданиях сразу по прибытию, а давали хотя бы перевести дух.

Шейн отправился в кабинет Анджелы первым, а я завернула на кухню, самое оживленное место в Особняке. В дверях я едва не столкнулась с Наной, чудом удержавшей стакан томатного сока.

– Доброе утро, – сказала она, проскользнув мимо.

За овальным кухонным столом сидел Оскар, любовно намазывавший арахисовое масло на тосты. И Женевьева, конечно, тоже была тут. Она чистила фильтр кофеварки и привычно делала вид, что меня не существует.

– Привет, Клара! – Оскар помахал мне столовым ножиком, и я мигом отвлеклась от Женевьевы. На Оскаре была серая льняная рубашка и красный шейный платок из его огромной коллекции. – Иди сюда, поделюсь с тобой сэндвичами.

– Привет, Оскар. – Повесив рюкзак на спинку стула, я указала на его платок. – Тебя что, приняли в пионеры?

Оскар был самым приятным обитателем Особняка, но временами ему недоставало эрудиции. Я почувствовала себя по-дурацки, когда поняла, что отсылка к детской коммунистической организации не нашла в нем никакого отклика. Неудачная попытка пошутить пробила брешь в моей защите. Женевьева, как акула, чувствующая кровь, вдруг посмотрела на меня. Я вряд ли признала бы это вслух, но я считала ее довольно красивой. Она была хрупкой, но острой, в чертах лица под кукольной русой челкой притаилось что-то свирепое. Бордовое платье с воротничком делало ее похожей на воспитанницу женского пансиона и просто преступно ей шло. Она быстро отвернулась, словно ей было неприятно даже пачкать об меня взгляд.

Для меня Женевьева была такой же, как транскрипция ее имени. Сложной. Она мне не нравилась, а я не нравилась ей – и этому не находилось очевидного объяснения. Но даже к такому можно привыкнуть. Один из главных принципов проживания в Особняке: лучше злюка Женевьева, чем никого.

Дело в том, что Особняк, несмотря на модернизацию и воплощенный в интерьерах тонкий вкус нашей директрисы, все равно слишком уж походил на дом из готического романа о призраках. Высокие потолки, инкрустированные деревянные поверхности, тяжелые рамы и жутковатая тишина, обрушивавшаяся на тебя в пустых узких коридорах, – этого вполне хватало, чтобы доставлять всем нам определенный дискомфорт. В этом огромном Особняке обитало слишком мало людей, чтобы не бояться странных шорохов и насвистывающих сквозняков в коридорах.

Все усугублялось тем, что мы ничего не знали о тех, кто жил здесь раньше, до того, как хозяйкой стала Анджела. Вполне возможно, что три столетия назад в кухне повесилась обиженная жестокосердной пани служанка, а в одной из стен до сих пор хранился скелет замурованного неверного мужа. Иногда подобные фантазии настигали меня по дороге в мою комнату и заставляли ускорять шаг. Это касалось и остальных обитателей и, сознательно или нет, вне зависимости от симпатий и антипатий, в Особняке мы старались держаться неподалеку друг от друга.

В кухню заглянула Клео – пушистая питомица Анджелы. Как любая представительница породы мэйн-кун, Клео была крупнее обычных кошек, с длинными лапами, шикарным хвостом и гривой, серебристо-серым воротником обрамлявшей продолговатую мордочку.

– Кис-кис-кис? – с надеждой спросила я.

Желтые глаза кошки мгновенно оценили обстановку. Сделав выводы, Клео продолжила обход владений. Мои надежды хоть однажды в жизни погладить ее не удостоились никакой реакции.

Я успела прикончить целый сэндвич, прежде чем поняла, почему Оскар смотрит на меня с таким ожиданием.

– Черт! – Я развернулась к нему на стуле, всей своей сутью выражая раскаяние. – Прости, пожалуйста, у меня просто вылетело из головы!

Я должна была купить ему акварельные маркеры в художественном магазине неподалеку от гонконгской гостиницы. Но из-за того, я что спутала часовые пояса и проспала, собираться пришлось в спешке – деньги и записка с кодировками нужных оттенков остались на столе в моей комнате.

Улыбка Оскара лишь слегка подугасла, прежде чем он заверил:

– Ничего страшного, правда. В другой раз.

Я досадливо закусила губу. Из всех курьеров Оскар единственный мог сойти за талантливого студента закрытой академии искусств. А еще он был бесконечно милым и добрым, и говорил «труба» вместо «метро». Мне стало жаль, что я подвела его. И жаль, что я умею дурачить только пространство, не время.

Если бы только можно было воспользоваться срезом не для доставки…

– Вечером идем в «Палладиум», и я угощаю тебя трдельником с мороженым, – заявила я. Оскар одарил меня еще одной улыбкой, мигом исцелившей мое сердце, но не успел даже рта раскрыть, как в кухню ввалился Шейн. Еще более недовольный, чем по прибытию в Особняк.

Я знала эмоциональный спектр его недовольства, поэтому сразу поняла, что текущее скверное расположение духа связано с Варшавой. Кажется, в ближайшее время Шейна ждет еще одна доставка по ненавистному направлению.

– Снова? – тихо спросила Женевьева из угла с кофеваркой.

Я напряглась, ощутив неприятный укол ревности. Она тоже знает о Варшаве? Неужели Шейн и ей все рассказывает? Я не помнила, чтобы они особо общались в Особняке, а на заданиях, где курьеры могли говорить более свободно, Женевьева бывала редко. Вообще она могла пользоваться срезами в метро, но ее основной специальностью были двери. Она отыскивала двери, ведущие не туда, куда задумывалось планировкой, и это было бы очень круто, если бы не одно веское «но». Дверей в мире существовало несравнимо больше, чем станций метро. Отследить какую-то систему в этих передвижениях было практически невозможно. Соответственно, на задания Женевьеву отправляли нечасто, а новые срезы она почти не искала: что, если следующая дверь приведет ее прямо в кабинет прослушки ЦРУ? Или в подвал маньяка? Или в дом, находящийся в процессе сноса?

Шейн выразительно посмотрел на Женевьеву, но ничего не сказал, а она понятливо кивнула. Ревность вспыхнула во мне с новой силой: они что, уже выработали систему условных знаков у меня за спиной? Шейн наконец заметил меня.

– Анджела тебя ждет, – буркнул он, взбираясь на барный стул. Женевьева поставила перед ним чашку свежезаваренного эспрессо, и мой друг-предатель тут же потерял ко мне всякий интерес.

Схватив одной рукой сэндвич, другой – лямку рюкзака, я вышла в темный коридор. Анджела ждала меня – и лучше было не опаздывать.

Анджела Боттичелли была директрисой нашей фальшивой академии искусств. Эта невообразимо хрупкая и утонченная женщина любила сложные прически, платья с пышными рукавами и искусство. Последнее в ней достигло особенно изощренной формы: репродукции созерцали наш быт с каждой стены, кроме, разве что, стен уборных. Звучная же фамилия директрисе досталась от первого мужа. И я бы не удивилась, узнав, что этот брак случился исключительно из-за нее.

Поднявшись на второй этаж и преодолев несколько коридоров левого крыла, я остановилась перед массивной дубовой дверью, за которой находился кабинет Анджелы. Я попыталась понять, много ли на мне крошек от почти доеденного бутерброда. Анджела была сама грация и манеры. Мне совсем не хотелось выглядеть неряхой в ее глазах.

Как только мысль сформировалась, мой бутерброд оказался на полу. Арахисовым маслом вниз.

Чертыхнувшись, я наклонилась, чтобы быстро поднять его. Рюкзак, наброшенный на одно плечо, перевесился и попытался соскользнуть. Услышав за дверью шаги, я запаниковала и завертелась на месте, пытаясь перехватить вторую лямку.

Только бы Анджела не увидела меня в таком жалком положении!

И все-таки дверь ее кабинета распахнулась. Ворвавшийся в коридор свет преобразил это мрачное царство: разлился по паркету и стенам, заиграл на тяжелых рамах репродукций Уотерхауса. Я не успела обернуться, и так и не разглядела незнакомца, прошедшего мимо меня и без лишних слов подтянувшего неуловимую лямку к моим тщетно пытавшимся схватить ее пальцам.

– Спасибо, – пискнула я ему вслед, слишком разволновавшаяся, чтобы тратить время на разглядывания удаляющейся фигуры. Дверь в кабинет Анджелы оставалась открытой, а значит, ее оставили открытой для меня. Выдохнув, я шагнула вперед.

* * *

Существовало не так много правил, которым я должна была следовать. Все они вытекали из общего принципа – о нашем существовании никто не должен был узнать.

Курьер не брал с собой на задание никаких электронных устройств, чтобы системы слежения не смогли поймать резкие скачки между разными точками мира. По этой же причине мы никогда не пользовались многоразовыми картами для проезда в метро, предпочитая им единоразовые поездки. Кроме того, мы должны были тщательно следить за временем, чтобы стыковаться друг с другом после завершенной доставки, и никогда – ни за что – не отвлекаться во время задания на посторонних людей. Выполнил доставку – вернулся в Особняк. Наше существование должно было оставаться загадкой для всего мира. Ведь если бы в него просочилась весть о том, что вместо многочасовых перелетов перемещаться между континентами можно через срезы в метро – планету захлестнул бы логистический коллапс.

– Здравствуй, Клара.

Анджела отвернулась от окна и перестала щуриться на весеннее солнце. На ней был красный брючный костюм, смотревшийся женственнее, чем смотрелось бы на мне самое женственное платье. Длинные темно-каштановые волосы были собраны в немыслимый художественный водопад. При всем желании я не смогла бы определить, сколько Анджеле лет.

– Привет, синьора Боттичелли.

Проведя рукой по гостевому креслу, чтобы смести шерсть Клео, я уселась в него и поставила рюкзак на пол рядом. Последнее я сделала, как всегда, без уверенности, что это хорошая идея. Кабинет Анджелы был устлан персидским ковром ручной работы и неописуемой красоты. А мой рюкзак полинял и истрепался, и не отправился на помойку сто лет назад только потому, что я к нему привыкла.

– Не желаешь чаю? – Карие глаза ласково смотрели на меня. О, Анджела даже не представла себе моих внутренних метаний.

– Нет, спасибо.

Если бы я сказала «да», Анджела позвала бы нашего дворецкого, Джозефа. Но, во-первых, он передвигался по Особняку о-очень медленно, а мне хотелось поскорее отчитаться и уйти. Во-вторых, он явно ненавидел всех курьеров, и я не удивилась бы ложечке мышьяка в принесенном им чае. В-третьих, жуткое бельмо на левом глазу и общий вид, стремящийся к облику графа Орлока из старого фильма, и без лишних встреч питали мои ночные кошмары.

– Как прошла доставка? – Анджела оперлась на край стола, принимая расслабленную позу. Но в то же время ее взгляд стал пристальным и цепким. Она не собиралась упустить ни крупицы информации, которую несли не только мои слова, но и жесты.

– Отлично, – сказала я, попытавшись расслабиться. Доставка по моим меркам и правда прошла хорошо, но что-то заставляло меня добавлять голосу дополнительной уверенности. – Я вышла на станции Джордан, добралась до отеля и оставила пакет для мистера Шимады на рецепции. После чего вернулась в метро на Тсим Ша Тсуи и примерно через полчаса приехала в Москву. Мы с Шейном встретились на Октябрьской…

Анджела слушала меня так внимательно, словно этот рутинный отчет был чем-то очень серьезным и важным. Когда мой рассказ закончился, она удовлетворенно кивнула.

– Замечательно, Клара. – Она беззвучно хлопнула в ладоши, и я заметила, что ее ногти того же насыщенного красного цвета, что и костюм. – Не устану повторять, что ты и такие как ты – это настоящее благословение для всего мира.

Она сделала шажок к окну – брючины обернулись атласными складками вокруг ее ног.

– Порой доставки, которые ты совершаешь, меняют или спасают жизни. Но твой дар – редкость, а мир слишком огромен. При всем желании мы не можем делиться с ним твоими способностями. Сейчас Особняк – твой дом и твоя защита, и очень важно, чтобы ты помогала и всеми силами старалась хранить свои способности в тайне от всех за пределами этого места.

Я кивала, как болванчик, пока она не закончила, хотя Анджела смотрела в окно и не могла этого видеть.

– Кстати… – Она не обернулась. – Ты не замечала ничего… необычного за Шейном?

Вопрос прозвучал с таким искренним беспокойством. Можно было подумать, она не задавала Шейну такой же вопрос обо мне каких-то двадцать минут назад.

– Шейн ничего не говорил тебе о своем сегодняшнем задании? Он не был ничем расстроен?

– Пожаловался, что из-за утреннего часа пик едва не опоздал на свой поезд, – даже глазом не моргнув, сказала я. Это была ложь, Шейн приучил себя всегда рассчитывать время с запасом. В том числе на случай часа пик.

– Ясно, – улыбнулась Анджела, с готовностью принимая мой маленький обман. – Спасибо, Клара.

Это было сложно проконтролировать, но Анджеле хотелось бы, чтобы мы как можно меньше говорили друг с другом о своих заданиях. Я не сомневалась, что Шейна она тоже обо мне детально расспрашивала. Но за всем не уследишь.

– И последнее, что мне нужно у тебя узнать.

Она поманила меня и обошла стоявший на невысокой кафедре мольберт. Я последовала за ней. С холста смотрел Дмитрий Соболев, выполненный тонкими масляными мазками, закручивающимися в спирали «под Ван Гога». Анджела была талантливой художницей. Думаю, если бы она не занималась пространственными аномалиями, она могла бы стать директрисой настоящей академии искусств. А Оскар был бы ее лучшим студентом.

– Как думаешь, ему понравится? – Анджела взволнованно заглянула мне в лицо, но я увидела в ее карих глазах искры удовлетворения при виде моего восторженного ступора.

– Это просто прекрасно, синьора Боттичелли, – сказала я, восторженно разглядывая застывающие масляные мазки. – Господин Соболев будет счастлив, я уверена.

– Как приятно это слышать, – расцвела Анджела. – Мы в браке уже почти девять лет, и с каждым годом все сложнее придумать подарок в честь годовщины. К счастью, искусство всегда приходит на помощь!

Я вышла из ее кабинета в приподнятом настроении, как всегда, и с конфетой с вишневым ликером. Но эйфория от общения с Анджелой обычно длилась недолго. Я сомневалась, что спасаю жизни, или даже делаю мир лучше. Нет, я никогда не вскрывала коробки и не рассматривала содержимое свертков, которые доставляла. Просто я не могла игнорировать тот простой факт, что адресаты, как правило, ждали доставки в номерах дорогущих отелей. Это наводило на разные мысли.

Но они моим контрактом тоже не поощрялись.

* * *

Где-то на втором месяце своей жизни в Особняке я обнаружила, что внутри он больше, чем снаружи. Поначалу я считала, что меня сбивает с толку задумка архитектора, в адекватности которого я искренне сомневалась. Ведь, к примеру, в Особняке было три совершенно одинаковых холла, из которых можно подняться на второй этаж, и множество комнаток-кармашков два на два метра, где не помещалось ничего, кроме постамента с безглазым мраморным бюстом. А потом Шейн обратил мое внимание на то, что снаружи в Особняке два этажа, а внутри – три (третий был для нас закрыт). Однажды мы с Шейном ради интереса решили определить, где находятся окна моей комнаты. Это был провал: я проторчала у окна полчаса, пока Шейн наматывал круги вокруг дома, но друг друга мы так и не увидели. Я никак не могла понять, куда выходили мои окна, и чем внутренний двор, который видела я, отличался от того, где тщетно дожидался моего оклика Шейн.

В конце концов, почему бы штаб-квартире организации, изучающей аномалии, не находиться в доме-аномалии?

По дороге к себе в комнату я встретила Нану. Она сидела на ступеньках в одном из холлов-тройняшек с книгой и яблоком, и была так увлечена чтением, что не заметила меня. Пришлось нарочно шаркнуть кроссовкой по паркету, чтобы предупредить ее о моем приближении заблаговременно; уж я-то знала, как легко здесь напугаться.

– Интересная книга? – спросила я, когда Нана обернулась. При виде меня она чуть расслабилась и подвинулась, чтобы я могла примоститься на ступеньке рядом с ней.

– Сказки.

Нана не ответила прямо на поставленный вопрос, но я и не ожидала. Я давно заметила за ней свойство избегать оценочных суждений о чем-либо, словно она предоставляла каждому решать все для себя лично. Вкусный ли кофе, нормальная ли погода, не слишком ли жарко в растопленной гостиной. Может, это какая-то японская фишка?..

Нана закрыла книжку и продемонстрировала иллюстрацию-гравюру с девушкой с пустыми глазницами и двумя пылающими камешками в руках. «Последние чудеса», гласило название.

– Миленько, – сказала я, чтобы не молчать, потому что вести первую скрипку в разговорах Нана тоже предоставляла собеседнику. – Это из нашей библиотеки?

– Да.

Нана замерла с опущенной головой. Похоже, говорить о книге она не хотела. Возможно, ей было неловко, что ее застали за чтением сказок. Я не видела в этом ничего плохого, но решила сменить тему.

– Как вообще дела? Дмитрий еще не вернулся из поездки?

Нана была его ассистенткой. Если Анджела считала, что вести дела можно и самостоятельно, ее муж в этом вопросе был более рациональным. Нана знала несколько языков, была очень ответственной и совершенно не болтливой, и я бы тоже посчитала ее идеальной кандидатурой на такой важный пост.

– Все в порядке, спасибо, Клара. Господин Соболев вернется завтра вечером.

Она поднялась, сунув «Последние чудеса» под мышку. Ее щеки порозовели, добавляя неожиданный цвет в монохромность белой кожи, черных глаз и волос, и черного шерстяного платья с белыми пуговицами.

– Ты напомнила мне об очень важном деле, которое я должна решить до его приезда. Так что прости, я тебя покину…

– Подожди!

Я вскочила на ноги так резко, что перед глазами на секунду потемнело. Нана вопросительно моргнула, замерев парой ступеней ниже.

– Шейн и Оскар собираются устроить партию «Предательства в доме на холме» в пятницу, – сказала я с надеждой. – Не хочешь с нами? Я сделаю горячие бутерброды, можем заказать пиццу или что-то типа того…

– Спасибо большое за приглашение, Клара, правда. Но у меня много работы. Господин Соболев очень рассчитывает на мою помощь.

Она еще раз извинилась и ушла. Я вздохнула, подобрала рюкзак и медленно поплелась к себе. К каждому человеку нужен свой подход, но в случае Наны я просто уже осталась без идей.

Этот день был до зубовного скрежета похож на большинство моих дней в Особняке. Очередной срез в другой уголок планеты, очередная перепалка с Шейном, очередной тяжелый взгляд от Женевьевы и очередной отчет для Анджелы. Очередная проваленная попытка подружиться с Наной.

И все-таки он стал особенным, и внезапное осознание этого привело меня в полнейший ужас.

Потому что я вспомнила про бутерброд с арахисовым маслом, так и оставшийся лежать на полу возле кабинета Анджелы Боттичелли.