Читать книгу (Не)Верность. Жизнь на осколках - Кристина Миляева - Страница 6

Рутина стала моим наркотиком, моим коконом, моим единственным и нерушимым укрытием. Я научилась не просто существовать, а жить в ритме «Эйдоса», в его особом, замедленном хроносе. Я стала заложником этого распорядка, и это было сладким пленом. Утренний кофе, который я теперь варила не только Виктории, но и себе, находя утешение в горьковатом вкусе и тёплой чашке в ладонях. Приветливая, отрепетированная до автоматизма улыбка для клиентов, которая понемногу начала казаться менее натянутой. И да, тот самый лёгкий, почти незаметный, дозированный, как дорогое лекарство, флирт с Кириллом. Он уже не заставлял сердце бешено колотиться от страха, а лишь учащённо и приятно стучать где-то в районе горла, смутно напоминая о том, что я всё ещё живая женщина, а не просто испуганное существо в бегах. Я начала потихоньку, крадучись, сама себе в этом признаваться, верить в эту новую, хрупкую, но такую прекрасную жизнь. Почти верить.

Однажды вечером, вернувшись в свою каморку – крошечную, проходную комнату в трёхкомнатной коммуналке на окраине, пахнущую старыми обоями, щами соседки и тоской, – я готовила себе ужин. Нехитрый салат из томатов и огурцов, купленных у бабулек у метро. На краю стола, застеленного дешёвой клеёнкой, лежала та самая, уже порядком зачитанная книга японских стихов. Я машинально улыбалась, вспоминая, как он сегодня, стоя у стойки, спросил низким, чуть хрипловатым голосом: «Ну что, Анна, понравилось вам хайку Басё про старый пруд? Мне всегда казалось, в этой простоте – вся глубина мира». Я что-то пробормотала в ответ, снова покраснев, как дура.

Чтобы заглушить гулкую тишину чужого жилья, я привычным движением ткнула кнопку на пульте от старого, с толстым экраном телевизора, доставшегося мне от предыдущих жильцов. Зашипел динамик, вспыхнул экран – привычный российский новостной канал, который я всегда ставила для фона, чтобы не сходить с ума от одиночества. Принялась дальше резать овощи, уйдя в себя, в свои почти что счастливые мысли.

И вдруг я замерла. Лезвие тупого ножа больно и глубоко впилось в подушечку указательного пальца, но я даже не почувствовала боли, не увидела крови, медленно выступающей на бледной коже.

На экране, в разделе «Мировые новости», мелькали до боли, до тошноты знакомые кадры. Роскошная вилла в элитном районе Сеула, наш бассейн, уходящий в горизонт. Высокий, ухоженный, идеально одетый мужчина в безупречном чёрном костюме и траурном галстуке. Его лицо было бледным, осунувшимся от якобы бессонных ночей, глаза – влажными, полными неподдельной, такой убедительной, такой отвратительной в своей лживости скорби. Рядом с ним, опираясь на резной яшмовый посох, стоял его отец, старый Пак, с каменным, неумолимым, как гранитная гора, лицом. Выдержанный, леденящий душу спектакль.

Я схватила пульт, судорожно тычась пальцем в кнопку увеличения звука. Голос диктора, обычно бесстрастный, теперь звучал проникновенно, сочувственно, почти траурно.

«…крупное вознаграждение за любую информацию о местонахождении Юн-хи Пак, жены наследника империи «PakCorp», пропавшей при загадочных и трагических обстоятельствах почти три месяца назад. Её супруг, Чжи-хун Пак, утверждает, что у него есть неопровержимые свидетельства похищения его возлюбленной жены и её вывоза за границу преступной группировкой. Он в слезах обращается к международному сообществу…»

Из динамика полился его голос. Тот самый, бархатный, низкий, от которого у меня всегда стыла кровь в жилах и цепенели мышцы. Теперь он звучал мягко, дрожал от искусно сдержанных, идеально сыгранных эмоций, прерывался на самых пафосных моментах.

«Юн-хи, дорогая… моя любимая… Если ты видишь это… или если кто-то знает, где она, пожалуйста… Мы с отцом готовы заплатить любые деньги. Любые! Мы не хотим знать имён, мы не хотим проблем. Мы просто хотим, чтобы наша девочка вернулась домой целой и невредимой. Я скучаю по тебе каждую секунду. Я люблю тебя. Мы все тебя любим».

Кадры сменились. На экране возникла наша свадебная фотография. Я, двадцатидвухлетняя дурочка, улыбалась в камеру, полная глупых, наивных, сладких надежд, а его сильная, холёная рука сжимала моё плечо с таким видом собственничества, с такой демонстративной властью, что сейчас, глядя на это, я почувствовала, как по спине бегут мурашки, а в горле встаёт кислый, жгучий ком. Внизу бежала строка с номерами телефонов «горячей линии» и сумма вознаграждения, от которой у меня перехватило дыхание. Это была целое состояние. Достаточное, чтобы купить десяток таких жизней, как моя нынешняя.

Меня вырвало. Сразу, резко, не дав ни секунды на то, чтобы добежать до умывальника. Прямо на пол, на только что нарезанные, яркие овощи. Тело затряслось в истерике, мелкой, неконтролируемой дрожью, рыдания рвались из горла сдавленными, хрипами, животными воплями, которые я пыталась заглушить, кусая собственный кулак. Он нашёл меня. Он знает, что я жива. Он знает, что я сбежала. И теперь он травит меня, как зверя, на весь мир, выставляя несчастным, убитым горем мужем. Его «любые деньги» были смертным приговором, расставленной на глобальной карте ловушкой. Каждый алчный, нуждающийся глаз, увидевший это сообщение, каждый искатель лёгкой наживы теперь будет искать меня. Моё лицо, моё старое лицо, улыбающееся с той проклятой фотографии, теперь видели миллионы.

Я металась по крошечной комнате, ломая руки, чувствуя, как стены смыкаются, как потолок давит на темя. Москва, которая только начала казаться хоть каким-то укрытием, внезапно снова стала крошечной, тесной клеткой. Он везде. Его лицо на экране. Его голос, заполняющий мою убогую комнатку. Его деньги, его влияние, которые протянут свои щупальца и сюда, в эту промозглую московскую коммуналку, и найдут меня.

«Он убьёт меня. Он найдёт и убьёт. Медленно. Со вкусом. На моих глазах», – стучало в висках, сливаясь с бешеным пульсом.

Слепая, животная паника, та самая, что гнала меня оттуда, заставила меня схватить телефон. Я почти не видела экран, залитый слезами, но пальцы сами нашли нужный, единственный чат – переписку с «(Не)Верностью». Я писала, сбиваясь, путая буквы, не следя за смыслом, заглавными буквами, выплёскивая свой ужас наружу: «ОН ОБЪЯВИЛ О ПОИСКЕ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ ВЕЗДЕ ОН НАЙДЁТ МЕНЯ ОН ЗДЕСЬ ОН ВЕЗДЕ ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА ОН УБЬЁТ МЕНЯ Я ЗНАЮ ОН УБЬЁТ».

Я забросила телефон в угол, как раскалённый, опаляющий руки уголь, и сжалась в комок на продавленной кровати, зарывшись лицом в подушку, пахнущую чужим потом, чтобы заглушить собственные, предательские рыдания. Я была в ловушке. Бежать было некуда. Вся планета, весь этот огромный, враждебный мир теперь видел моё лицо. Моё прошлое. Моё проклятие.

Прошло десять минут. Может быть час. А может и целая вечность. Время потеряло смысл, расплылось в массе липкого, чёрного ужаса. Затем телефон, валявшийся на полу, тихо и коротко завибрировал, осветив пыльный пол тусклым синим светом.

Я чуть не взвыла от нового приступа страха, инстинктивно отпрянув к стене. Казалось, это он, он сам звонит мне, его лицо сейчас появится на экране. Медленно, как приговорённая к казни, на четвереньках, я поползла за ним, чувствуя липкий холод пола под ладонями.

На экране горело одно-единственное сообщение от неизвестного, зашифрованного номера. Без подписи. Без эмоций.

«Не паниковать. Ситуация под контролем. Это ожидаемый ход. Активируем протокол «Призрак». Ваши документы уже в процессе замены. Внешность изменим. Глубоко дышите. Ждите инструкций. Вы в безопасности.»

Я перечитала сообщение раз, другой, третий. Короткие, рубленые фразы не сразу доходили до сознания, затуманенного адреналином и ужасом. «Ожидаемый ход». «Под контролем». «Протокол «Призрак»». «Вы в безопасности».

Словно ледяная вода окатила моё разгорячённое, взмокшее от слёз и пота тело. Я сделала судорожный, глубокий, с присвистом вдох, как приказано. Потом ещё один. Воздух обжёг лёгкие.

Они знали. Они ждали этого. Они были к этому готовы. Вся моя паника, весь мой испуг – они уже были просчитаны, заложены в их холодные, безэмоциональные алгоритмы.

Я медленно сползла на пол, прислонившись спиной к холодной стене, и обхватила колени руками. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с тушью и соплями, но это уже были не слёзы безысходной паники, а слёзы дикого, щемящего, почти болезненного облегчения. Я не одна. За мной стоит не просто абстрактная организация. За мной стоит целая машина, тень, которая борется с другой тенью. Они были моими призрачными защитниками.

Я посмотрела на залитый рвотой пол, на телевизор, где теперь беззаботно танцевала какая-то девичья группа, рекламируя йогурт. Кошмар, абсолютный, осязаемый кошмар был всего в шаге отсюда. Его дыхание чувствовалось на моей шее. Но его самого здесь не было. Пока не было.

Я снова сделала глубокий, дрожащий вдох. Потом выдох. Я должна была ждать. И верить. Слепо, безрассудно, отчаянно верить. Это сообщение, эти несколько сухих строчек, были единственной ниточкой, связывающей меня с жизнью, с надеждой. И за эту тоненькую, почти невидимую ниточку сейчас держались все мои оставшиеся силы.