Читать книгу Дар прощения - Ксения Пашкова - Страница 5

Я была семилетней девчонкой, когда познакомилась с Марком.

Мы с родителями шли в больничную палату. Глаза у меня были на мокром месте, а от вида проходящих мимо врачей становилось не по себе.

– Ада! – окликнула меня мама, когда я не остановилась вместе с ними у нужной двери, а продолжила брести дальше.

Двигаться совсем не хотелось. Казалось, что стоит мне поднять глаза, перед ними появится нечто ужасное. Отец подошел ко мне и протянул руку.

– Ты не можешь стоять одна в коридоре. Если тебе страшно, можешь не смотреть, но придется поднять глаза, если хочешь попрощаться.

Это не трудно – протянуть руку в ответ. Намного сложнее совладать с ногами, никак не желающими двигаться в сторону больничной палаты.

Любовь к умирающей прабабушке, возраст которой перевалил за девяносто лет, в конечном счете оказалась сильнее детских страхов. И все же, мне тогда пришлось нелегко.

Это был тот самый день, когда я впервые столкнулась со смертью: познакомилась с ней, едва перешагнув порог комнаты. Она тенью скользила по серому лицу бабули. Когда умирающая протянула ко мне руку, подзывая к себе, я вскрикнула и попятилась назад.

– Не бойся, подойди, – успокаивающе сказала тогда мама, но я ее не слушала, лишь продолжала удаляться прочь, пока не оказалась в коридоре, где на скамье сидел Марк.

– Ты чего? – спросил он.

Я обернулась и увидела темноволосого мальчика примерно моего возраста. В отличие от меня, напуганной до чертиков, он казался совершенно спокойным.

– Тебя кто-то обидел? – задал он уже второй вопрос.

Я молчала.

– Тебе страшно? Это ничего. Мне тоже иногда бывает страшно. Например, вчера, когда меня вызвали к доске на математике. Я ничего не понимаю в математике. А ты?

– Я люблю математику, – заявила я.

– Везет тебе! – воскликнул Марк.

Я пожала плечами.

– Тогда чего ты так испугалась в той комнате?

Казалось, что он засмеется, если расскажу правду. Отчего-то думалось, что мальчик, боящийся математики, не сможет понять моих страхов. Страхов, что мне и самой не были до конца понятны и до этого дня вообще знакомы.

– Бабуля хотела попрощаться, а я испугалась, – рассказывала я, шмыгая носом.

– Ты испугалась своей бабушки?

– Прабабушки, – поправила его я.

– Ты испугалась своей прабабушки?

Обычно, всех раздражает, когда их поправляют, но не Марка. Ни тогда, ни сейчас.

– Она тянула ко мне руки, будто хотела забрать с собой! – воскликнула я сквозь слезы.

– Прабабушка?

– Нет. Не она, – я отрицательно замотала головой.

– А кто? – его интерес усилился. Он подался вперед в ожидании ответа.

– Смерть. Кто же еще! – выпалила я.

Марк заметно расслабился.

– Так ты всего лишь смерти испугалась. А я-то думал… – казалось, от накатившей скуки он вот-вот зевнет.

– А разве это не страшно, когда смерть тянет к тебе руки? – негодующе спросила я.

– Тебя никто не заберет. Можешь вернуться в палату.

– Откуда тебе знать?

– Потому что я уже так делал.

– Когда?

– Когда-то, и это было совсем не страшно.

– Ты врешь!

– Не хочешь – не верь. Но я никогда не обманываю!

Постояв еще немного с Марком, я, набравшись смелости, вернулась в палату и подошла к бабуле. Несмотря на пелену слез, мешающих четко видеть, улыбка на ее измученном лице все же смогла отпечататься в моей памяти на долгие годы.

Взяв мою руку, она положила ее себе на живот.

– Постой со мной минутку, солнышко.

Я снова опустила глаза, из которых неспешной струйкой стекали слезы. Уже и не помню, как мама вывела меня после этого в коридор.

– Ты был прав. Это совсем не страшно, – сказала я Марку, вытирая мокрые щеки рукавом шерстяного свитера.

Он грустно улыбнулся мне.

– Математика куда страшнее.

В следующий раз я встретила Марка в школе. Наверное, если бы не случай в больнице, мы бы так и не заметили друг друга.

Сейчас, спустя тринадцать лет, мы лежим на кровати в его комнате. Я могла бы пролежать у него под боком вечность. Иногда кажется, что нет ничего важнее, чем смотреть в его глаза, запускать пальцы в жесткие волосы и крепко-крепко обнимать. Каждый раз, когда мы вот так лежим, он с интересом изучает мое лицо, будто видит его впервые: проводит кончиком пальца по губам и бровям, обратной стороной ладони по щеке.

Солнце начинает светить в глаза, и я прячусь от ярких лучей за его шеей. От нее исходит лимонно-мятный аромат. Я так хорошо знаю этот запах. Его невозможно с чем-то спутать или хоть когда-нибудь забыть.

– Расскажи, о чем думаешь, – раздается его голос.

– О всяких глупостях.

– Не поверю, что ты думаешь о чем-то глупом.

Может быть, поэтому его и люблю: он не позволяет мне в себе сомневаться.

– Я думала о реакции родителей на наш переезд.

– Они будут в не себя от злости. Особенно на меня.

– Ты им нравишься.

– Но точно не в этот раз.

– Будем обороняться вместе.

Марк улыбается. Снова эта грустная улыбка. Я не знаю, что она означает, но от нее мне всегда необъяснимым образом становится легче.

– Я волнуюсь. Чувствую, что буду на этой игре, как мартышка с очками, – он изображает пальцами очки на глазах.

– Мы можем не идти.

– Ты редко видишься с друзьями. К тому же, с нами идет Карина. Ты сама говорила, что она редко куда-то выбирается.

– Скоро начнется учебный год. У нее забот полон рот, – отшучиваюсь я.

У меня никогда не хватало духу поговорить с Кариной об ее отношениях с родителями. А говорить об этом с другими для меня равноценно предательству ее доверия.

– Так что насчет игры? Может, мне стоит попрактиковаться?

– Разберешься на месте. Ты же такой умный и серьезный, – я обхватываю его лицо ладонями и изображаю гримасу, с которой он всегда читает книги или смотрит новости.

– Это было некрасиво с твоей стороны. Иди-ка сюда! – он принимается меня щекотать, а я хоть и выкручиваюсь, изо всех сил пытаясь сбежать из его объятий, мне искренне хочется, чтобы это не кончалось.