Читать книгу Колыбель висит над бездной - Лариса Миллер - Страница 6

А время-то нынче опять переломное.

Вновь что-то нам светит. А что – дело темное.

И места себе всё никак не найдем.

Никак не присядем, никак не дойдем.

А время-то нынче опять переходное,

Походное время, то бишь безысходное.

Хотя все же нам обеспечен исход

Проверенный – с этого света на тот.

Утекайте отсюда скорее, несчастные реки.

Не найдете вы здесь ни любви, ни заботы вовеки.

Не стремитесь сюда, перелетные вольные птахи.

Ну зачем вам края, где живут в озлобленье и страхе?

Уходите отсюда, деревья, хоть знаю – вам трудно

Вырвать корни из почвы. Но верьте – в отчизне подспудно

Зреет темное нечто. Ведь свойственно краю родному

Коль рубить – то под корень. Коль резать —

                                                  то всласть, по живому.

А я, живя в неласковой стране,

Стремлюсь играть на ласковой струне,

На той, что хоть немного украшает

Сей мир и впасть в отчаянье мешает.

Стараюсь убедить, что даже тут

В краю пропащем небеса цветут.

А Россия уроков своих никогда не учила,

Да и ран своих толком она никогда не лечила,

И любая из них воспаляется, кровоточит,

И обида грызет, и вина костью в горле торчит.

Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью.

Матерится она и ярится, и кашляет кровью.

Спасибо тебе, государство.

Спасибо тебе, благодарствуй

За то, что не всех погубило,

Не всякую плоть изрубило,

Растлило не каждую душу,

Не всю испоганило сушу,

Не все взбаламутило воды,

Не все твои дети – уроды.

И в черные годы блестели снега,

И в черные годы пестрели луга,

И птицы весенние пели,

И вешние страсти кипели.

Когда под конвоем невинных вели,

Деревья вишневые нежно цвели,

Качались озерные воды

В те черные, черные годы.

То облава, то потрава.

Выжил только третий справа.

Фотография стара.

А на ней юнцов орава.

Довоенная пора.

Что ни имя, что ни дата —

Тень войны и каземата,

Каземата и войны.

Время тяжко виновато,

Что карало без вины,

Приговаривая к нетям.

Хорошо быть справа третьим,

Пережившим этот бред.

Но и он так смят столетьем,

Что живого места нет.

Жить сладко и мучительно,

И крайне поучительно.

Взгляни на образец.

У века исключительно

Напористый резец,

Которым он обтачивал,

Врезался и вколачивал,

Врубался и долбил,

Живую кровь выкачивал,

Живую душу пил.

Такие творятся на свете дела,

Что я бы сбежала в чем мать родила.

Но как убегу, если кроме Содома

Нигде ни имею ни близких, ни дома.

В Содоме живу и не прячу лица.

А нынче приветила я беглеца.

«Откуда ты родом, скажи Бога ради?»,

Но сомкнуты губы и ужас во взгляде.

Идёт безумное кино

И не кончается оно.

Творится бред многосерийный.

Откройте выход аварийный.

Хочу на воздух, чтоб вовне

С тишайшим снегом наравне

И с небесами, и с ветрами

Быть непричастной к этой драме,

Где все смешалось, хоть кричи,

Бок о бок жертвы, палачи

Лежат в одной и той же яме

И кое-как и штабелями.

И слышу окрик: «Ваш черед.

Эй, поколение, вперед.

Явите мощь свою, потомки.

Снимаем сцену новой ломки.»

Перебрав столетий груду,

Ты в любом найдёшь Иуду,

Кровопийцу и творца,

И за истину борца.

И столетие иное

Станет близким, как родное:

Так же мало райских мест,

Те же гвозди, тот же крест.

Но в хаосе надо за что-то держаться,

А пальцы устали и могут разжаться.

Держаться бы надо за вехи земные,

Которых не смыли дожди проливные,

За ежесекундный простой распорядок

С настольною лампой над кипой тетрадок,

С часами на стенке, поющими звонко,

За старое фото и руку ребенка.