Читать книгу Раннее позднее - Лазарь Соколовский - Страница 41

Февральскую пляску погон,

парад еле выживших строчек

и громкую клинопись прочих,

намотанных на граммофон,

мы с детства делили на три

церковных и матерных слова.

Поэзия где-то внутри,

как сердце, стучит бестолково

по первому чувству, по пе-

рвой ранней, несмелой капели.

Вдруг что-то зайдется в тебе,

вдруг что-то прорежется еле —

и двинутся соки наверх

к изломанным веткам и почкам…

Слова отрастают под почвой,

и злой полицейский набег

метелей, погоней, блокад

корням пробужденным не страшен.

Пускай марширует парад

по каменной площади нашей,

привычной, залитой не раз

портретами, танками, кровью —

к затверженному пустословью

добавит что царский указ?

Вот-вот понесутся ручьи,

изрежут подручную наледь —

бокал до краев уже налит…

Цензура хотя и ворчит,

поэзия – полунамек

в стеченье слепых обстоятельств,

воскресший зеленый росток

на почве любви и предательств.

Бьет тоненькой струйкой родник,

плат белый насквозь уже вымок,

и в этот февральский зазимок

слова, как под пленкой парник:

поэзия где-то внутри,

укрытая тонким покровом…

Все прочее делим на три

церковных и матерных слова,

как делали учителя

во дни лагерей и застоя:

подняться со встречной волною

и петь, не сбежав с корабля.