Читать книгу Сказки Заманулья - Лена Каштанова - Страница 4

– Кому из всех живых подвластно время? – спроcила сама себя девушка.

– Тому, кто верит, – сама же себе ответила она. – Ну, что ты смотришь на меня, умная черная птица? Ты уж точно знаешь, где эта дверь, и знаешь, что мы потерялись средь времени и что найти нас непременно кто-то должен.

Ворон стоял рядом, и, казалось, очень внимательно слушал Хельгу. Он был очень красивой птицей, гораздо крупнее своих сородичей. Его ухоженные черные перья переливались сине-зеленым металлическим блеском. Иногда он позволял Хельге гладить свою спину, словно был ручным. Хотя ручным он, конечно же, не был. Сколько Хельга себя помнила, эта красивая умная птица всегда была где-то рядом, и ей казалось, будто ворон, как никто другой, способен ее понять.

– Хельга, Хельга, хватит уже выводить свои каракули. Их ли тебе все никак не достаточно? Пойдем смотреть на соколиную охоту, – звали сестры с середины поля.

Хельга вздохнула – и почему другие люди верят только в то, что могут видеть? Ведь видят-то они совсем не далеко. А вот соколы, с ними по-другому – соколы могут видеть гораздо дальше людей. Хельга любила этих птиц и даже как-то замирала, глядя на их неземную стать.

– Ну, что сидишь, как неживая. Сокол, гляди, вот и решит, что ты мышь и от страха пошевелиться не можешь. Спикирует на тебя да в гнездо унесет на корм своим цыплятам.

– Птенцам, а не цыплятам, – буркнула Хельга и в полный голос добавила, – да и хорошо бы, что унес, все лучше, чем с вами, дурехами, время на всякую ерунду тратить.

– Пошли с нами скорее, – все не унимались ее сестры.

На поле колосилась готовая к сбору пшеница. Хельга шла по тропе, с наслаждением проводя рукой по колосьям.

«Хорошие они, – думала Хельга, – живые. А попадут в добрые руки и хлебом станут. Детей накормят. Как ладно все это устроено. Вот только если не было бы этой пелены тумана».

Сестры ждали ее у подножья огромного холма. Из-за тумана его почти не было видно. Девочки едва могли разглядеть друг друга. Вдруг туман рассек пронзительный соколиный крик, в ту же секунду буквально в метре от Хельги на поле спикировала птица. Сокол был крупнее, да и сильнее обычных особей, тень от его крыльев полностью накрыла Хельгу. Он остановился на расстоянии полутора метров от земли и замер в воздухе. Сокол парил, казалось, остановив время, и смотрел Хельге прямо в глаза.

«Я его слышу», – раздалось в голове у девочки, и она потеряла сознание. В себя Хельга пришла, когда сестры отчаянно пытались ей что-то сказать.

– Хельга, очнись! Об этом нельзя никому рассказывать. Хельга, они решат, что ты ведьма.

– Я не ведьма, – ответила, словно в полутьме, Хельга. – Я его слышу и небо слышу… я, скажите родителям, что я в хлеву с лошадьми и приду только к ужину.

Она направилась прямо в гущу тумана.

– Куда ты?

– Мне надо понять себя, не пугайтесь, я к вечеру вернусь.

И она, не оглядываясь, держась за голову обеими руками, убежала к подножию холма.

Хельге шел семнадцатый год.

– Дни сменяют ночи, ночи сменяют дни. Как это здорово! Сегодня как вчера, вчера как завтра, и все стоит на месте бездыханно, лишь только эти соколы кричат, туман порою разрывая своими крыльями. Им видно больше, им видно дальше. Но даже им он неподвластен. Туман, что мир накрыл и приостановил. В этом тумане нас не видно, вот мы и шныряем, соколов не боясь, ничего не боясь!

Куница пробиралась сквозь лес короткими перебежками, периодически вставая столбиком, тем самым подчеркивая свою важную роль в мире.

– Куницы нужны, куницы важны! Шныряем по лесу, невидимые глазу, словно духи. Рассуждаем. Философствуем. Наблюдаем.

Зверек очень многозначительно смотрел вдаль, насколько ему это позволял природой отведенный рост. Позволял он немногое, однако куница все же заметила девушку, поднимающуюся на холм.

– И чего это она туда идет? Туда обычно мирские-то не ходят, тумана боятся. Только соколы одни этой горой и управляют, оттого и прозвали ее соколиной, и хода туда мирским нет.

Куница решила подойти к дереву и присмотреться к девушке поближе. Вновь встав столбиком, зверек принялся разглядывать незнакомку.

– Ах ты, заяц бестолковый, да она, гляди, сама-то породы соколиной. Глядит-то как резко. А того, поди, и графова дочь, ленты вон какие на сарафане? Это ж что получатся, графова дочь да соколиной породы… ух, быть беде! Ох, чую своею куньей мордой, доглядит девчонка глазами зоркими, как туман разогнать. Так, сталось, значит, быть переменам, а перемен, признаться, так не хочется, так хочется и дальше в этом навеки зависшем тумане… шнырять.

Тем временем девушка все так же настойчиво шла к вершине холма.

– Как же мне ее остановить? Девчонка, видимо, напористая, ноги о бурелом собьет, а дойдет. Притворюсь-ка дохлым, лягу так очень трагично ей под ноги, испуская жизнь.

– Так она на тебя и наступит, ей сейчас не до того, чтобы куниц дохлых под ногами рассматривать, не трогай ее лучше, грызун.

Рядом с куницей стоял ворон.

– Что за птица такая черная, видимо, падальщик? – с издевкой сказала куница.

– А то ты птиц черных не знаешь? – ответил надменно ворон.

– Да уж, ваше-то отродье мне ли не знать, чего стоишь рядом, ты не засматривайся, я пока не падаль, – куница еще более осторожно посмотрела на ворона.

– Хельга ее зовут, девчонку. Не трогай ее, не мешай. Она, в отличие от других людей, в туман не верит и знает, куда идет.

– То, что ты с графской семьей дружбу задавно водишь, то известно, а что девочка эта к соколиным-то причастна, видно, не знал?

– Все ли ты понимаешь, грызун?

– Я – куница, – гордо сказала куница. И мне все нравится как есть, не очень хочется, чтобы девчонка взбаламутила мой устоявшийся порядок. Мне нравится туман, в нем соколы меня не видят, и я могу шнырять, и философствовать, и наблюдать за неподвижным миром.

– Я думаю, что эта череда событий уже началась, и остановить ее нам с тобой, грызун, уже не по силам, – сказал ворон спокойно и, расправив сильные красивые крылья, вспорхнул с места, отправившись вслед за Хельгой.

«Девчонка что надо: бойкая, пытливая, истинно графова дочь, не зря за ней приглядывал», – радовал себя справедливыми мыслями ворон.

Куница хотела было остаться на месте, да не смогла – очень уж она любопытна. Пришлось и ей, повинуясь своему природному любопытству, отправиться вслед за вороном.

Она вышла к небольшой полянке, почти на вершине. Чем ближе она подходила к ее центру, тем более сгущался туман, не давая ей разглядеть, что впереди.

– Сгущайся сколько угодно, я не боюсь тебя, нет такого тумана, что не способен был бы рассеять свет. И предки мои пришли сюда, где нога человека прежде не ступала, и жизнь свою построили, и о других заботиться начали.

На минуту ей показалось, что там, за тонким слоем тумана, есть некое возвышение, она запустила вперед руку, но ничего не почувствовала. Но ощущение, что там что-то большое и живое, ее не покидало, а по руке пошло непонятное покалывание.

– Я тебя слышу, всех вас слышу в этой горе, так вы уж выйдите из своего тумана, станьте явью. Сокол, ты мне сказать что-то хотел, ты звал меня сюда, так расскажи, зачем и отчего мне это все ненастоящим кажется, весь этот устоявшийся порядок. Все эти поля, холмы, леса и реки – все укрыто туманом, словно от глаз чужих он что-то прячет.

– Может, отворим ей двери? – сокол задумчиво смотрел сквозь прозрачные стены тумана.

– Не готова она еще. Не верит себе. Надо, чтобы окрепла. Рано ты ей показался, страж.

– Четыре столетия мир во власти тумана. Корешки есть надоело. Ловить эту нечисть надоело. Охоты хочу живой, чтобы добычу видеть. Не думаю, Королевна, что рано.

– Смотри, как бы наши про девчонку соколиной породы не прознали, а то ведь любопытные, а коль молва пойдет, так пути назад не будет.

– Я никому про нее не говорил.

– Ее сопровождают, смотри-ка, ворон.

– Да он приглядывает за ней с рождения, непонятно пока почему. Но, мне кажется, он хороший персонаж.

– Что там филины?

– Размышляют и вроде к переменам готовы, да вот только очень уж им все это спонтанным кажется.

Королевна посмеялась.

– Более ста лет подготовки, а все еще «очень уж спонтанно», хотя охоты и им хочется. Ой, гляди, а за ними еще кто-то следит, грызун какой-то.

– Куница, – сухо ответил страж, – а ты права, он следит, вон как столбиком вытянулся.

– Двери не открывать, себя не показывать. Приглядывай за ней со стороны да за вороном, сам знаешь, слава у них дурная.

– Все сделаю в лучшем варианте, Королевна. Все сделаю, чтобы ваш полет на фоне чистого неба еще раз увидеть, хоть перед смертью. Можно вопрос?

– Можно, – сухо ответила Королевна.

– А вы готовы к временам великих перемен? Готовы оставить прошлому давно установившийся порядок?

– А ты не то думаешь, что мне, хищнику, корешки уж больно по вкусу? Мои родители могли и козла горного в лапах унести. То была настоящая охота, честная. А сейчас это уже давно не жизнь, это выживание. И чем дольше мы будем уклоняться от решительного шага, тем больше мы поддадимся трусости. Тогда туман уж точно поглотит нас со всеми косточками да перьями.

Страж от таких слов даже голову в плечи вжал, не хотелось ему такой гибели ни себе, ни своим собратьям.

– Народ горный нужно подготовить, чтобы без боли, без страдания все прошло. И о смерти не упоминай, нельзя тебе умирать пока. Никак нельзя.

– А люди?

– А людям положено думать, что соколы – это крупные хищные птицы, которые охотятся на мышей.

Королевна смотрела на стража черными зоркими глазами. В этом взгляде были все качества, достойные королевны: понимание, уверенность и бесстрашие.

– Я вас слышу, – крикнула еще раз Хельга, – но вы мне себя не показываете, это нечестно. – Она кричала, отчаянно бросая вызов туману, но туман не отвечал.

«Как же все это непонятно, – думала Хельга. – И зачем мои предки обжили эти дикие угодья? Не нужен этим лесам человек. Нет с лесом разговора, молчит как проклятый. Все подчинено своему закону. Закону этой зыбкой, непонятной мглы».

– Нет такой мглы, что свет не способен был бы рассеять, – крикнула она еще раз туману и отправилась домой. Ворон медленно следовал за ней. У подножья горы ее ждали сестры.